Скоморох - Калбазов (Калбанов) Константин Георгиевич. Страница 23
За день изрядно настоялся, так что ноги гудят. Но не отдых ему сейчас нужен, это на рынке день считай закончен, а до темноты времени еще изрядно. Ну и как тут быть? Впрочем, вопрос риторический, за три недели у него уже устоялся какой-никакой уклад.
Утро начинается с зарядки, без этого никуда, иначе тело не поймет и взбунтуется отдаваясь ломотой во всех мышцах. После рынка так же необходимо кровушку разогнать, ничего не поделаешь, Добролюб был привычен к подвижному образу жизни. Но это Виктору было не в тягость, тем более, после второй разминки он словно повторно просыпался. А вот теперь можно заняться чем нить полезным, к примеру, пройтись по лавкам. С одной стороны возвращаться на рынок не с руки, но с другой, нагруженный барабаном и столиком не больно-то отоваришься. Или сходить на рыбалку, как раз к вечернему клеву поспеет, а к закрытию ворот воротится в город. Можно и в поле заночевать, тем более на завтра намечался выходной, правило давать себе день роздыха он отменять не собирался, в конце концов не помирать же добывая хлеб насущный. Хотя, не больно-то он перетруждался. Но причина, скорее всего, все же была в том, что в понедельник народу на торжище практически не было, а коли так, то и ему прибыток скудный.
Не сказать, что он был заядлым рыбаком, но какой-никакой толк в этом знал, опять же благовидный предлог выйти за стены города, а он совершал такие прогулки регулярно. Как говорится, никогда не складывай все яйца в одну корзину. Вот и он не складывал. Свое состояние полученное от Смолиных он разделил на три части и спрятал в трех разных местах. Сейчас он устроил еще один, четвертый, схрон, в нем уже было серебро, заработанное на рынке. Деньги в него он переправлял регулярно, опять же и рыбку свежую с пылу с жару он сильно уважал, так что все одно к одному.
Ну, не было в этом мире банков, если кому-нибудь нужно было сохранить ценное имущество, то обращались за помощью к добрым знакомым, под честное слово. Кстати заметить под этот эфемерный документ заключались сделки на огромные суммы. Виктор уже давно не предавал значения выражению, ударили по рукам, а оказывается, все имело под собой реальные основания. Понятное дело, что у Виктора в таких знакомых наблюдался некоторый дефицит, Добролюб, несмотря на вполне дружелюбную натуру, по жизни был одиночкой, а стало быть доверить свой капитал он мог только землице. Она родимая не выдаст, если только случай какой, ну дак на тот случай и схрон не один.
Что не говори, но при всем при том, что Волкову все больше и больше нравился этот мир, благостным он не был. Впрочем, подтверждение тому он получил практически сразу по прибытии сюда. Так что к неприятностям он предпочитал быть готовым, отсюда и тайники и жилье поближе к околоточной избе.
Виктор уже было направился за снастями, но передумал. В конце концов у него на руках было только четыре рубля, деньги не малые, но с другой стороны не та сумма, чтобы спешить положить ее в укромное место, с другой стороны и риски не нужные, но вот отчего-то лень стало идти к черту на кулички, а потом еще и сидеть с удочкой, не возвращаться же с пустыми руками.
- Здрав будь сосед.
- И тебе не хворать, Савося, - вот и хозяин пожаловал, никак с инспекторской проверкой, не порушил ли чего квартирант.
Такие вот наскоки сапожника, Виктора каждый раз напрягали. Не любил он когда вот так бесцеремонно лезли к нему, а у этого была такая привычка, без спросу мог запросто пройти в избу, обнюхать каждый угол, заглянуть в чугунки, чем это квартирант питается. Волков всегда старался сдерживаться, но вот на сегодня лимит по терпимости в отношении наглецов у него был исчерпан.
- А ты никак седни на рыбалку не идешь? Ить вроде через день хаживаешь.
- Не хочется сегодня возиться с рыбой. Вот посижу на завалинке. Тишина, благость.
- Ага, понятно.
- Савося, ты куда?
- Дак, в избу, - искренне удивился окликнутый мужик уже стоя на крыльце.
- А неча те там делать, - вдруг рубанул Волков.
- Это как это?
- Дак я тя в гости вроде как и не звал.
- Дак дом-то мой.
- Э-э не-эт. Ты домик мне сдал? Деньги и за этот и на месяц вперед взял? Вот и выходит, что до конца месяца, дом этот мой и рухлядь в нем тоже моя, - ухмыльнувшись осадил его Виктор.
- А вот это ты видал, - о как фигуристо он может фигу крутить.
- Воля твоя. Ты хозяин, как скажешь так и будет.
- То-то жа.
- А то как же. Твоя взяла. Давай тридцать копеек.
- Какие такие копейки?
- Те, что тебе за постой плачены. Остатнее за этот месяц пусть тебе остается, а то что за следующий дано, вертай в зад.
- А это как жа?
- А вот так. Раз уж от тебя покою нет никакого и жить без твоего догляду никак, то съезжаю я отсюда. Найду другое жилье.
- А как я не отдам?
- Так и не надо. Но тогда, шел бы ты по своим делам, но только не здесь. Не смотри на меня как Ленин на буржуазию.
- Чего-о-о?
- Да ничего. Иди говорю, коли деньги взад отдавать не хочешь.
Виктор не боялся вот так вот под вечер остаться без крыши над головой. Во-первых, жадная или если хотите хозяйственная натура Савоси никак не позволила бы ему расстаться с месячной платой за постой, а его личная жаба, в виде рачительной и домовитой женушки, не подписала бы добро на потерю такого клиента как Виктор, это в знатных домах бабы полностью бесправные, а у простолюдин все проще, так что и баба вполне себе может подать голос, да еще и как, порой как подаст, так уши затыкай и бегом подальше. И то сказать, тридцать копеек лишними не бывают, а за год почти четыре рубля получается, этож какие деньжищи. Опять же, за подворье нужно было платить в казну пошлину. Во-вторых, в городе было целых четыре постоялых двора, ярмарки пока никакой не наблюдалось, а потому найти угол можно было без проблем, опять же вышло бы куда как дешевле. Но вот хотелось отдельно, а тут Савося, со своим доглядом.
Выпроводив инспектора, который судя по порывистым движениям, сейчас начнет распространять по переулку весть о том, какой нехороший человек его постоялец. Вот так походит по знакомым, поднаберется решительности, накачается адреналинчиком и уверенностью в своей правоте, придет домой требуя у жены деньги, чтобы бросить их в лицо постояльцу и спровадить того со двора. А потом станет таким тихим и благообразным, потому как Мила в молодости может и была очень милой девушкой, отличающейся кротостью нрава и застенчивостью натуры, но получилась из нее гром баба, только имечко и осталось. Так что сдуется Савося как воздушный шарик. Да и не дурак он выгоду терять.
Откинувшись к бревенчатой стене Виктор закрыл глаза, подставляя под лучи вечернего солнца свое лицо, приятный легкий ветерок ласково овевал щеки и тут на него напала такая истома, что вот едва как воск не растекся. А когда человеку хорошо, то и мысли текут приятные, не место в то время плохим. Он словно находился в полудреме, а потому все образы были буквально осязаемы, а непокорная мысля отчего-то съехала на Смеяну. Вот так вот, ни с того, ни с сего, без какого-либо участия с его стороны. Ее образ внезапно возник перед мысленным взором, и стал он его осматривать со всех сторон, а потом и вовсе дошло до непотребства, потому как рядом с ней оказался он грешный и ладно бы просто стоял, куда-а та-ам, шалить начал, а она бесстыдница и пальчиком не пошевелила, чтобы его остановить, даже вроде как и наоборот…
Виктор резко вскинулся и затряс головой, вот окажись рядом бочка с водой, непременно занырнул бы в нее. Это что получается, он уснул и успел сон увидеть. Лихо. А что это с ним? Э-ге-ге, дело дрянь. Нет, с этим нужно срочно что нить делать. Не сказать, что вопрос этот здесь никак не решался, хотя к продажной любви у него отношение было резко отрицательным.
С другой стороны, а что ему еще оставалось, коли нравы здесь были куда как строгими. Оно конечно, всякое бывало, вот только происходило это очень тихо, чтобы не приведи Отец небесный кто не прознал. Опять же только вдовая и допустит и не каждого страждущего, а лишь того, на кого виды будет иметь. Одним словом возможно, но очень уж сложно. Добролюб тот имел самый разносторонний опыт и рога наставлял, с детской непосредственностью, причем не только простолюдинам, но Виктор решил этим подвигам ходу не давать, мало ли насколько не дружил с головой прежний владелец тела.