Арлекин - Гамильтон Лорел Кей. Страница 52
Он развернулся, вставая с дивана, подошел к нам, и длинные черные локоны трепетали в ветре его силы.
Мы смотрели на него, как птички на змею, не в силах не то что улететь, а шевельнуть крылом.
— Мне очень жаль, mon lupe, что ты желаешь, чтобы она вышла за тебя и всех нас оставила. Мне очень жаль, ma petite, что ты все еще его любишь и что каким-то уголком сердца жалеешь, что не можешь сделать, как он хочет. Мне очень жаль, что я связал вас вместе на такое страдание. Но сейчас нет времени. Нам нужен Рафаэль и его крысолюды. Он это знает, иначе бы не пришел так, как сейчас.
Жан-Клод остановился перед нами, и сила его давила так, что я покачнулась на ее ветру. Я знала, что его сила возросла, но до сих пор понятия не имела, что настолько.
— Я выберу себе донора крови среди крыс. Я предложу моим вампирам сделать то же самое. Ты, ma petite, должна выбрать одного из его народа для пищи. Ты должна принять Самсона или же сделать для него нечто такое, что позволит ему с честью отступить и дать тебе принять прежде него какого-либо крысолюда как пищу для ardeur’а.
Он стоял перед нами так близко, что можно было бы дотронуться — и впервые за годы я не хотела, чтобы он это сделал. Потому что стоит ему ко мне прикоснуться, и я сделаю все, что он просит.
Он коснулся руки Ричарда — и вервольф содрогнулся от этого легкого прикосновения, закрыл глаза и пошатнулся. Я коснулась другой его руки и подумала: Нет, нет, не делай этого.
Вдруг некромантия проснулась во мне порывом, от которого я раскрыла рот и глаза вытаращила — потому что это была не просто моя некромантия, а как дар Жан-Клоду. Если он сможет сообразить, как ее использовать, она в его распоряжении, пока он нас касается.
— Не надо, прошу, — выдохнул Ричард.
Не знаю, к кому из нас были обращены эти слова. Я смотрела на Жан-Клода и чувствовала, что глаза уходят от меня, я видела комнату через вампирское пламя, но это не чьи-то силы отбирали мои глаза, а я сама. Если бы передо мной было зеркало, я знаю: мои глаза заполнял черно-карий свет, будто я была вампиром.
Ричард рухнул между нами на колени, и мы все еще держали его за руки.
— Боже, — шепнул он, и я посмотрела на него, а он поднял взгляд на нас, и в глазах его было карее пламя. Не мой огонь захватил его, но его собственные глаза полыхали вампирским пламенем.
21
Ричард таращился на себя в зеркало ванной. Большие руки его вцепились в края умывальника с такой силой, будто он хотел отпечатки оставить в мраморе. Я старалась говорить что-нибудь утешительное, ободряющее — ничего не получалось. С нами был Жан-Клод, но Ричард действительно не хотел с ним разговаривать. Кажется, он винил Жан-Клода в этом новом признаке, что человеческая сущность покидает его.
— Сияние погаснет, Ричард, — повторяла я уже не в первый раз. Так как он не разрешил бы мне до него дотронуться, мне осталось только стоять с другой стороны от умывальника, сложив руки под грудью. Уже проверила лифчик, висящий рядом с полотенцами — еще не высох.
Он мотнул головой:
— Такие у меня были бы глаза, если бы я был вампиром.
Я не поняла, вопрос это или нет, но на всякий случай ответила:
— Да.
Он посмотрел на меня, и неприятно было видеть на загорелом и невероятно живом лице глаза, которые раньше видела только на лицах нежити. Вот эта жизнь и эти глаза не сочетались. Страх исходил от него волнами, и его сила жалила и порхала у моей кожи, как горячий пепел от огня на ветру.
— Ты этого не испугалась. Как ты можешь не бояться? — спросил он.
Я пожала плечами и попыталась облечь в слова то, о чем старалась не думать.
— Я к этому отнеслась так, как относишься к экстренным ситуациям в ходе полицейского расследования. Если будешь ужасаться страшным подробностям, не сможешь работать. Так что делаешь свое дело просто потому, что так нужно.
— Это не твоя работа, Анита. Это не моя работа!
Вдруг воздух стал густым и горячим, меня окатило силой Ричарда, и почти невозможно стало дышать. Волчица во мне зашевелилась.
— Ричард, пробуждаешь моего волка.
Он отвернулся прочь и кивнул:
— И своего тоже.
Волчица забегала по этому метафорическому коридору во мне. Я вздрогнула и стала пятиться к двери, подальше от этой горячей ванны силы.
— Ричард, ты Ульфрик. Держи себя в руках.
Он повернулся ко мне, глянул сквозь завесу густых волос. Глаза его светились по-прежнему, но теперь янтарным волчьим, как два солнца-близнеца. И низкий, угрожающий вой полился из его губ.
— Ричард! — шепнула я.
— Я могу заставить тебя перекинуться, — сказал он скорее рычанием, чем словами.
— Что? — спросила я шепотом.
— Я умею заставлять перекидываться моих волков. И твоего волка я чую, Анита. Чую эту волчицу.
Я с болью проглотила застрявший в горле ком и налетела на дверь — вздрогнула от этого. Потянулась назад, к ручке — и вдруг Ричард навис надо мной. Я не видела, чтобы он шагнул. Я закрыла глаза на миг? Он воздействует на мой разум? Или просто он настолько быстр?
Сила Ричарда прижимала меня как горячий матрас, душила, как перина. Я сумела выдохнуть:
— Ричард, пожалуйста…
Он наклонился надо мной, склонил красивое лицо с двумя наполненными солнцем глазами.
— Пожалуйста — что? Прекратить? Или наоборот — не прекращать?
Я покачала головой: воздуху не хватало, чтобы говорить. Волчица ударилась изнутри о поверхность моего тела, и у меня подломились ноги. Ричард подхватил меня, не дал упасть. Волчица внутри стала рыть лапами, пробиваясь наружу.
Я хотела закричать, но с каждым вдохом я будто все больше и больше вдыхала силы Ричарда. Он дернул меня к себе, прижал к телу. Что-то шевельнулось у меня в животе, и я готова была бы поклясться, что это волчья лапа продирается сквозь меня наружу, к Ричарду. Она хотела к нему, хотела ответить на призыв своего Ульфрика.
Боль стала неимоверной — меня будто разрывали изнутри от пупка наружу в какой-то издевательской пародии над родами. Я заорала — не воздухом, только мысленно. Собрав все свои метафизические способности, я заорала, призывая на помощь.
С той стороны двери закричали чьи-то голоса, но для меня голоса будто ничего уже не значили, как просто шум. Но я чуяла запах кожи Ричарда, чуяла его волка внутри. Он опустил ко мне лицо, я в его мыслях ощутила запах моей собственной кожи. Мыло, шампунь, бальзам для волос — но под всем этим я, моя шкура, мой запах. Он вдохнул сильнее, чашечкой приложил ко мне ладони, чтобы запах пошел ему в лицо, втянул его как сладчайший из ароматов — волк. От меня пахло волком, лесом, стаей.
Дверь под моей спиной затряслась от ударов. Ричард подхватил меня под бедра, прильнул лицом к туловищу. Он не просил словами, просили только его глаза, его сила, его запах волка — просили прийти к нему. Он взывал к той части моего существа, что сейчас перестала скрестись и только слушала его, обоняла его. Он вызывал во мне волка — способами, которые мой человеческий мозг даже понять не мог. Я все еще слишком была человеком, чтобы ответить ему, как он хотел. Слишком. Человеком.
Но волчица человеком не была, и она ответила ему. Она бросалась на стены моего тела, будто я была дверью, и ей только и надо, что пройти через меня. Она бросалась во мне, и Ричарду пришлось шагнуть назад, удерживая меня, пока она из меня вырывалась. Его сила вдавилась мне в горло подобно руке, что пыталась помочь зверю и лишала меня воздуха, лишала слов.
Будто горячая, жгучая жидкость потекла по моим жилам. Я горела изнутри, но я знала, что это за жар: это зверь, волчица. Теперь я понимала, какой жар сжигает ликантропов ближе к полнолунию — это горит их зверь. Новая боль, общая для меня и для моей волчицы, будто и она тоже горела.
Я не заметила, как вылетела дверь — увидела только, что вокруг нас полно охранников. Но я ничего не слышала, кроме ударов пульса и биения сердца прямо в голове. Охранники вцепились в Ричарда, пытались вырвать меня из его рук, но он не отпускал. Наконец чей-то кулак ударил его в лицо, хлынула алая кровь, и его зверь залил и его, и меня.