Старая развилка (СИ) - Шолох Юлия. Страница 24

Ей было пятнадцать, когда Алешка пришел в ее комнату из комнаты, где жил вместе с отцом Ильей. Просто вошел однажды с вещами в руке и остался.

Килька очень плохо помнила то время. Немного — крепкие горячие руки, немного — потрясающе по силе чувство защищенности, когда нечто теплое под боком сильнее и надежнее толстой стены за спиной.

Через несколько дней Алешка погиб…

— Прости меня, — руку охватывают чьи-то горячие пальцы, лезут в туман памяти, разрывают его. Мешают помнить. И нет сил их стряхнуть.

Так по-глупому — поскользнулся на мокрой траве и рухнул с невысокого обрыва в ручей. И ничего бы не случилось, но он ударился головой о камень. Утонул в месте, где воды было ниже колена. Так по-глупому…

Она очень плохо его помнила. Но зато очень хорошо помнила, как эта гибель подкосила отца Илью. Как он мгновенно состарился, поседел и сгорбился. Как он сдался.

Отец Илья планировал оставить после себя две полноценные семьи. А осталась одна. После Алешкиной смерти он прожил еще два года и все это время почти круглосуточно держал Кильку рядом. Он рассказывал, постоянно рассказывал, днем и ночью рассказывал множество разнообразных вещей.

Потом, много позже, Килька поняла, что так отец пытался найти для нее смысл в одиноком существовании. Как-то занять ее время, забить его всякими знаниями, мыслями и интересами. Заполнить доверху, чтобы не оставалось времени оглянуться и понять, что вокруг пусто, нет никого.

— Килька… — к ладони прижимаются чьи-то губы, потом мокрая от слез щека. Из тумана памяти настойчиво вытягивали чужие, ненужные слёзы.

Если бы остался ребенок… Отец Илья винил себя и в этом. Если бы он успел разобраться, как функционирует теперь женская репродуктивная система! Но он не знал, не смог понять. Если бы он успел, то заставил бы ее рожать и в четырнадцать…

Но это прошлое. И как бы не было страшно вспоминать отца Илью и его погасшие глаза, но куда страшнее мысль об Алешке…

Она знала его большую часть своей жизни. Она выросла с ним рядом. А теперь не помнила его лица…

— Прости меня, слышишь? — Галя стояла рядом на коленях, крепко сжимала правую руку, — прости, я не знаю, что это за напасть такая… может в меня бес вселяется? Это как будто вовсе не я… кто-то мерзкий всех ненавидит и постоянно говорит моими губами, моим голосом. Прости меня, слышишь? Ну, хочешь — ударь меня… Правда, ударь! Только не молчи!

— Все нормально, успокойся, — глухо отвечает Килька, а хочется схватить рукой сердце и заставить биться не так сильно. И все-таки Галин голос, ее многословные извинения своей настырностью спугнули, рассеяли тот странный туман, окруживший Кильку. Вместо него перед глазами появился огонь и заглохли в ушах голоса умерших.

Но нормально ничего не было. Как-то все не так пошло, как-то неуловимо сбивалось с проторенной дороги и Килька не могла решить, как и когда это началось.

Но одно знала точно — пускать на самотек все и дальше никак нельзя.

8

Насколько вокруг красиво и спокойно Галя начала замечать только когда они свернули с развилки налево, на запад, и направились по выбранному Килькой маршруту. По дороге, отходящей южнее, по петле, которая захватывала восток и возвращалась обратно к точке ухода — дорожной развязке.

Тарзан остался так далеко, что постепенно истончился, превратился не просто в воспоминание — в обрывки страшного сна, который со временем все-таки забывается. Не осталось ни комнаты, за окнами которой высокий забор с охраной, ни постоянного ожидания, что явится прислуга и заявит, что хозяин желает ее общества. Никого и ничего прежнего.

Разве что внутренняя стерва, которая убеждала, что ничего не пропадает впустую. Нашептывала и подначивала. Что стоит забыть и расслабиться, как тут же окажешься в месте куда страшнее. Только не во власти одного чудовища, а теперь уже во власти многих.

И Галя не могла с ней спорить, потому что когда-то та спасла своим появлением ее рассудок, а может и жизнь. Не могла спорить, да и не хотела.

День и ночь прошли спокойно, разве что Килька молчала, даже на вопросы отвечая односложно. Да. Нет. Не знаю. Степан весь извелся, пытаясь ее разговорить и казалось не замечал, что делает только хуже. В конце концов ППшер остановил его, положил руку на плечо и когда они отстали, что-то тихо сказал на ухо. Степан разозлился, дернулся, вырываясь, но от Кильки все-таки отстал.

Следующим утром путники проснулись очень поздно, потому что негласно решили отдохнуть денёк-другой, тем более место было вполне подходящим — озеро и заросли земляники, скрывающие первые сладкие ягоды. Примерно в полудне пешего хода на запад располагался город, в который они собирались отправиться с утра.

После завтрака, который пришелся почти на обеденное время, Галя принялась зашивать рукав своей рубашки. Вчера она распорола его, споткнувшись о торчавшую из земли железку и свалившись в кусты, где обнаружилось еще несколько подобных острых железных ребер — остов какого-то механизма.

— Хорошо, что пострадала только одежда, — мрачно прокомментировала Килька, косо осмотрев побледневшую Галю и тут же про эту неприятность забыла.

Да уж… куда неприятнее было бы распороть руку или ногу. Или вообще голову.

Галя устроилась в тени под деревом, разложила на широких листьях лопуха выданные Килькой иголку с нитками и принялась за дело, краем глаза поглядывая на остальных. Степан отправился на поиски ягод и вскоре пропал из видимости. Килька пересматривала свои вещи, а после отошла к просвету с низкой травой между ближайшими деревьями и задумчиво принялась разглядывать сквозь ветки небо. Галя не сразу увидела движение слева, к Кильке подходил, или скорее подкрадывался ППшер, который вдруг остановился, наклонился и подобрал короткий обломок толстой ветки.

— Хочу посмотреть, что ты можешь против человека с ножом, — заявил, выставляя огрызок палки перед собой, так, как держат нож перед нападением. Килька мрачно оглянулась на него.

— Не сейчас.

— Думаю, тому кто захочет на тебя напасть будет плевать, в каком ты настроении, — жестко усмехнулся ППшер и вдруг сделал резкий выпад, целясь ей в живот.

Килька легко увернулась и отпрыгнула. У Гали челюсть отвалилась. Ко всему прочему с другой стороны к Кильке подкрадывался Ронька. Разве честно так, без предупреждения? Резкое движение… Возмущенный крик почему-то замер внутри и не прозвучал.

Ронька молча сделал рывок вперед и замахнулся со спины, правда в его руке ничего не было — только выпрямленные, сложенные вместе пальцы.

Килька уклонилась, разворачиваясь к нему лицом. Теперь она разозлилась, нырнула под руку ППшера, который и не думал останавливаться, отклонилась от пролетевшей над головой руки Роньки, но потом, делая шаг чуть в сторону, запнулась через элементарную подножку, поставленную ППшером и тяжело грохнулась на землю.

— Слабовато, — лениво заявил Ронька, задумчиво смотря на неё сверху вниз.

— Просто позорище, — насмешливо добавил ППшер, становясь рядом и опуская руку с палкой-ножом.

Галя много раз видела, как люди Тарзана устраивают драки. И как победивший изощряется в оскорблениях, на которые побежденный реагирует весьма предсказуемо — впадает в ярость и уже ни о чем не думая бросается в дальнейшею драку. Другие у Тарзана просто не задерживались. Она помнила, в кого способен превратится доведенный до бешенства издевками человек. И замерла, с болью ожидая, что сейчас Килька разозлиться и будет раз за разом бросаться на братьев, только чтобы вбить обидные слова обратно в глотку.

Но та поднялась на ноги и отвернулась. Молча ушла, хотя Галя видела на ее лице злость и судорожные попытки успокоиться.

Ей вдруг стало интересно, и чего же братья добиваются? Ведь каждому из присутствующих совершенно понятно, что в другое время они так легко бы с ней не справились. Просто подстерегли в неудачный момент, когда она была слишком рассеяна и не успела толком собраться. Хотят, чтобы Килька всех бросила и смылась? Понятное дело, им самим нечего бояться, они вполне могут выжить самостоятельно. Найдут какой-нибудь уцелевший городок и смогут подготовиться к зимовке. Не самая шикарная жизнь, но все-таки жизнь. А что делать ей? Возвращаться к привычному положению наложницы, но уже при братьях? Галя криво усмехнулась. Эта мысль сильно бы ее напугала, если бы не полное равнодушие с их стороны. Даже немного странно… Но и на Кильку они не смотрели с похотью, любые оттенки которой Галя различала не только по взгляду, а и по искривлённым губам, и по усиленному по сравнению с обычным дыханию. Безошибочно вычисляла всего за пару мгновений. Правда, они часто за Килькой наблюдали. Усядутся и почти одинаковыми глазам изучают. Вначале Галя боялась увидеть в них тот самый тлеющий жар, после которого их всех ждут большие неприятности, но постепенно успокоилась. Во взглядах был интерес, какое-то ожидание, иногда скользило что-то необычайно светлое и легкое, определения чему Галя не знала, но не больше. И все равно — будь она на месте Кильки, давно бы потеряла терпение и попыталась разобраться, чего им нужно, но той, казалось, было все равно.