Багдадский вор - Белянин Андрей Олегович. Страница 55

— Да, уважаемый. Вы были правы, это никак нельзя носить. Масло так и сочится…

— Вот видишь.

— А я-то ещё думала, с чего это у вас такая блестящая задн… ой! Прошу прощения! Вы весь такой блестящий…

— Неприятно… — скорбно откликнулся Лев, — ходишь везде, поскальзываешься, и вообще… Кстати, чем у нас прочие обитательницы занимаются?

— Пока все собрались на втором этаже, в конце коридора, ждут указаний светлейшего эмира.

— И сколько их там?

— По-моему, человек пятьдесят, — припоминая, Епифенди вскинула бровки и почесала за ушком, — но точно не знаю, я ведь здесь новенькая.

— Хм… пятьдесят, это, пожалуй, много.

— Увы, если эмир прикажет жёнам выкинуть вас из окна — они справятся. Вы сейчас — как между молотом и наковальней…

— Да, вроде бы не ядерная война, а всё равно хреново, — деловито согласился Лев, и нездоровый блеск в его глазах показался девушке чуточку опасным. — Значит, если их попросят, то они меня отсюда турнут? Да ещё и всем коллективом, конечно… Постороннему мужчине в гареме не место! Это хорошо, это даже правильно, это просто прелесть какая-то…

— Что с вами, почтеннейший?! — настороженно подобралась маленькая Ирида, глядя, как Оболенский хватает с пола испорченную одежду, потрясая ею в воздухе.

— Они ждут приказа эмира? Да я сам их попрошу! И клянусь бородой… этого… вашего… Гызра!

— Хызра, — автоматически поправила танцовщица.

— Короче, уж мне-то они не откажут!

На персидский ковёр падали тяжёлые капли подсолнечного масла…

Вот ей-богу, это был один из немногих случаев, когда я категорически отказывался верить Оболенскому. На мой взгляд, способ, каким они выбрались из, казалось бы, совершенно безвыходного положения, оказался настолько прост, что первоначально даже не укладывался в голове. Может быть, я чересчур подозрителен, может быть, просто переутомился или перечитал фантастики, но всему же есть разумные границы! Если верить Льву, то эмир Багдада был человеком весьма недалёкого ума, отличавшимся редкостной скрупулёзностью и требовательностью в соблюдении буквы закона. Да что там буквы… он мог прийти в бешенство от неправильного толкования какой-нибудь запятой! А ведь именно это и дало возможность нахальному Багдадскому вору смыться. Или вот нукеры, стражники и слуги — неужели они так уж слепо и безоглядно выполняли любое указание начальства? Ведь стоило им проявить хоть чуточку неповиновения и личной инициативы — моего друга сграбастали бы как миленького! А жёны? Вряд ли гарем является местом строгого содержания пятидесяти дур одновременно! Нет, я отнюдь не отличаюсь махровым мужским шовинизмом и как раз уверен, что женщины точно знают, чего хотят. А хотели они немногого — глотка свежего воздуха свободы и скромненького домашнего бунта. Нет, не кровавой революции, упаси аллах! Просто так, немножечко, чуть-чуть, маленький мятежик на чисто бытовом уровне… Лев долго уверял меня, что на Востоке свои законы: например, за невыполнение приказа, приведшее ослушника к победе, — ему сначала отрежут уши, а потом наградят новым седлом. Стоит ли игра свеч?! Вот и я о том же… Так что в этой истории все действовали в строгом соответствии с законами Шариата, а потому виноватых просто не было. Не верите, убедитесь сами…

— Что я должна сделать?

— О несложившаяся балерина багдадского канкана! Повторяю в пятый раз — иди и скажи им, что я — здесь!

— Ясно. Но ведь они побегут на вас смотреть?

— Это нам и нужно.

— А если они захотят вас побить?

— Это предусмотрено планом операции, даже больше — именно на факт битья мы и делаем основную ставку.

— Мы?

— Я. Ты стоишь позади всех, как бедная родственница.

— Как кто?!

— Не важно, главное, когда все выйдут — сразу дуй к воротам, там тебя будет ждать Ходжа.

— А как же вы?

— Я выберусь сам, я скользкий. Всё поняла?

— Да.

— Тогда — вперёд.

— Куда?

— В конец коридора, к прочим жёнам!

— А что я там буду делать?

— О-оу-у, ВАЗ, УАЗ, МАЗ, КАМАЗ — язви тебя в карбюратор!!!

Ириду Епифенди снесло наверх взрывной волной, словно растрёпанного воробышка. Лев, с трудом уняв рвущийся с языка эмоциональный стресс, злорадно подумал, что домулло будет очень весело с такой хохотушкой. Он ещё раз выкрутил обеими руками свой настрадавшийся халат, выжимая на гладкий мраморный пол последние капли масла. Коридор первого этажа, от лестницы до входных дверей, имел свободного пространства метров восемь — десять. Из них последние пять были обильно политы подсолнечным маслом. Сам Лев бочком прогуливался по узенькой сухой кромке впритык к двери. А с той стороны доносились звуки не менее содержательного диалога…

— Теперь хорошо?

— Изумительно, храбрейший из отважнейших! Но что вы собираетесь предпринять?

— Как что, приблудный сын шелудивой собаки?! Войти в свой гарем и ятаганом вытащить печень у твоего дружка!

— Вай мэ… как это мудро! Куда же ему без печени — люди засмеют… Но, мой эмир, я лишь хотел узнать, как именно вы будете его убивать — ведь негодник очень хитёр!

— Сначала я всажу в него все пять стрел, как пять сур Корана. Потом проткну его шаурменским зазубренным копьём, после чего изрублю дамасским ятаганом, зарежу кривым пакистанским кинжалом и больно ударю по голове круглым щитом с двадцатью семью серебряными шишечками! Что скажешь? Что вы все скажете, а?!

— Ва-а-а-а-х… Велик и прекрасен наш эмир, но нет ничего страшнее его гнева — от такого любой вор точно умрёт! Мы бы умерли…

— Ха! Медноголовые дети глупцов, даже я и то умер бы! А ты почему молчишь, бессловесный чурбан для колки дров?!

— Я не молчу… я… я… Га-га-га!!!

Не вовремя расхохотавшийся Ходжа тут же получил по спине древком эмирского копья. Больно, но смех оказался сильнее… В этот момент срывающийся девичий голосок, звеня от напряжения, оповестил весь гарем:

— Внизу, у входа, стоит сам Багдадский вор!

Прежде чем Селим ибн Гарун аль-Рашид успел осознать, что это значит, толпа женщин, с рёвом и топотом, ломанулась по лестнице со второго этажа на первый. Что же предстало их взглядам? Практически голый Оболенский нагло расхаживал на цыпочках, приплясывая в неизвестно откуда знакомом ритме:

Первоначально эмирские жёны массово обалдели. На лестнице все не умещались, а любопытство слабого пола ещё со времён Адама приводило человечество к плачевным последствиям. Каковой результат не замедлил сказаться и в данном контексте…

— Что они там так притихли? — шёпотом поинтересовался эмир, и в этот миг двери прорвало! Естественный напор сзади стоящих жён на впереди стоящих наложниц дал свои результаты: приливной волной хлынув на промасленный пол, они, как по натертому паркету, всем весом ударили в дверь, снеся её, словно картонную перегородку. Все пятьдесят женщин высыпались наружу, и сверху кучи малы, пятками вверх, восседал героический Лев Оболенский! Сбитый с ног, закатившийся в угол владыка Багдада тем не менее сумел правильно оценить обстановку. Голову он не потерял, законы помнил, а потому командирски взвыл во всё горло:

— Всем закрыть глаза! Не смотреть на моих жён! Кто опозорит хоть одним взглядом жену вашего повелителя — будет казнён на месте!

Нет проблем — все так и поступили. Верные нукеры, опытные телохранители, обученные слуги, рабы и невольники послушно побросали оружие, плотно закрывая ладонями глаза. Кое-кто даже падал лицом вниз, чтобы уж наверняка не быть заподозренным в нескромных взглядах.

— Ну, что встал, как памятник Гоголю? Валим отсюда! — Подскочивший Оболенский схватил за рукав замешкавшегося Насреддина. — И очи свои ясные распахни, ты же не видишь, куда бежим.