Багдадский вор - Белянин Андрей Олегович. Страница 71

— О аллах, защити нас, сюда идёт эмир!

— Я занят… — отмахнулся Оболенский, ещё не до конца осознав размеры катастрофы, но девушки соображали быстрее…

— Сюда?!

— Сюда, сюда! Прямо сюда, в гарем!

— О глупая… В гарем — это одно, а прямо сюда — совсем другое, — успокоили паникёршу подруги. — Что угодно нашему сиятельному мужу?

— Говорят, он удивлён тем, что уже три дня мы ничего не просим, не докучаем капризами и не стремимся даже выйти погулять по саду. Наш господин в хорошем расположении духа и хочет уделить внимание всем.

— Это правильно. — Встав, Лев подошёл к окну, аккуратно выглянув наружу. — Вау! Да он сюда со всей стражей припёрся… Держу пари, рыбки мои, нас кто-то круто заложил!

— Это не я!

— И не я!

— Я тоже никому ничего не говорила! Все и так знают… — Повисшее молчание было тяжёлым, как чугун. Никто не понял, кто именно ляпнул последнюю фразу, но всем стало ясно, что визит эмира не случаен и ничего хорошего их не ждёт.

— Э-э… пожалуй, загостился я тут у вас, — поразмыслив, решил Оболенский. — Пора Ходжу навестить, Ахмеда проведать, к Джамиле в гости заглянуть…

— К какой такой Джамиле?! — мгновенно вскинулись девицы.

— Без комментариев! — цыкнул Лев. — Уважайте шариатское право мужчины на личную жизнь. Кого же я ещё позабыл? А, мой Рабинович! Мой верный ослик, чудо моё с раскидистыми ушами! Как же я по тебе соскучился…

В дверь без стука влетели ещё две красотки:

— Лёва-джан, беги! Наш муж и господин в гареме!

— Уже улетучиваюсь… но вот только куда?

— Ах, куда захочешь… главное, ненадолго!

Действительно, из здания особо не выскочишь, в коридоре увидят, на крыше заметят, иных вариантов практически нет. На этот раз Оболенский опередил девушек в плане принятия единственно верного решения:

— Женское платье пятидесятого размера, две подушки под грудь, косметику, духи и вуаль поплотнее — живо!

— Так ты остаёшься, о наше неутомимое счастье?! — восторженно взвизгнули девушки, Багдадский вор царственно кивнул:

— Только мне надо передать срочную записку на волю. Кто сумеет «перебросить» через забор?

— У Зухры и Фатимы есть знакомые стражники, они отнесут.

Записка Льва на куске белого шёлка сурьмой была предельно короткой: «Я — в гареме». Больше он не уместил — выводить пальцем арабскую вязь вообще чертовски трудно. Девочка с письмом умчалась прочь, при удачном исходе операции клочок ткани непременно должен был попасть в руки башмачника, а уж Ахмед поймёт от кого и найдёт способ предупредить Насреддина. Если, конечно, он уже вернулся от аль-Дюбины. А домулло, соответственно, из одной зависти не даст другу бесследно сгинуть в сладком плену эмирского гарема…

Сам Селим ибн Гарун аль-Рашид в это время со всей свитой, при полном параде, торжественно отпирал двери «женского общежития». На самом-то деле он действительно шёл с праздничным настроением и карманами, набитыми подарками. Эмиру не доложили, что в последние три дня со второго этажа здания стражники постоянно слышат подозрительный шум, более всего напоминающий крики страсти и стоны удовлетворённых женщин. Будучи людьми опытными, евнухи принимали эти доклады, но к правителю не обращались, понимая, что в отсутствие законного мужа у женщин могут быть «свои секреты». Однако последовавшие за этим жалобы от старших жён на «чужеродный запах мужского тела» и, главное, весомое улучшение аппетита молоденьких наложниц, уносящих еду целыми подносами, возбудили в хранителях гарема логичное недоумение. Посовещавшись, они толпой направились к правителю Багдада, деликатно поведав ему о необходимости навещать своих благоверных хотя бы иногда, ибо если «боевой конь долго томится без дела, то падает на колени»… Эмир опомнился, принял целебный отвар из секретного набора алтайских трав и выразил желание провести ночь вне мужской части дворца. О том, чтобы с ним отправились верные нукеры, благоразумные евнухи позаботились заранее. Они же и утвердили план встречи высокого гостя…

— О благочестивые дочери мусульман, радуйтесь — ваш муж стоит у входа! Надевайте лучшие одежды, доставайте дорогие украшения, берите индийские благовония, ибо сегодняшней ночью эмир может войти к каждой! Встречайте своего мужа и господина, согласно заповедям Аллаха, с кротостью и благоговением, с любовью и лаской, с уважением и почтением!

Не прошло и десяти минут, как дисциплинированные мусульманские женщины уже стояли в ряд соответственно возрасту и ранжиру. Сначала старшие жёны, потом любимые, затем фаворитки, наложницы, танцовщицы, певицы и просто «девушки приятные повсюду»… Вот где-то среди них и затесалась совершенно новая «жена» почти двухметрового роста, с богатырским разворотом плеч и сорок третьим размером туфелек. Она единственная не склонила головы при виде вошедшего в гарем эмира, а лишь вскинула массивный подбородок, демонстративно скрестив руки на арбузной груди. Оболенский был не очень хороший актёр, хотя… эмир тоже оказался не лучшим театральным критиком. В любом случае его взгляд зажёгся не подозрением, а любопытством…

Одним движением бровей Селим ибн Гарун аль-Рашид дал понять, что все остальные свободны. Внимательные евнухи быстро разогнали недовольно попискивающих женщин по их комнатам. Лев остался один посреди чистого зала, как дуб в грозу. По знаку эмира двое евнухов склонились перед правителем в подобострастных поклонах.

— Кто эта гордая чинара?

— А… о… уй, наш благородный господин, видимо, совсем забыл эту красавицу… — кое-как промямлил главный «завгар» (домашнее сокращение от «заведующий гаремом»). — Её прислал халиф самаркандский как знак дружбы и военного союза против неверных. Давно, ещё до Ночи Бесстыжих Шайтанов…

— Вай мэ, действительно забыл… — виновато улыбнулся эмир. — А что она умеет?

— О, всё на свете! — Евнухам было некуда отступать. Признайся они, что впервые видят эту кряжистую дылду, — им бы просто отрубили головы за халатность. — Она танцует, поёт, играет на свирели и знает все тайны возлежания по-самаркандски!

— Как её имя?

— Сию минуту, светлейший… — Завгар бросился к хладнокровно ожидающей девице, едва не падая от усердия и страха. — Как твоё имя, о дочь моего позора?!

— Ну, положим, Фёкла…

— Вай дод!.. О блистательный эмир, имя твоей новой наложницы Положим Фёкла-ханум!

— Шайтан побери этих самаркандцев за такие странные имена… — удивился Селим ибн Гарун аль-Рашид. — Неужели я уже сочетался с ней законным браком?

Евнухи беспомощно уставились на Оболенского. Он кокетливо откинул с плеча россыпь искусственных косичек, приподнял вуаль, подмигнул эмиру и честно признался:

— Нет, дорогой мой, руку и сердце ты мне ещё не предлагал и марш Мендельсона для нас пока не играли.

— Тогда покажи мне своё умение, и я уединюсь с тобой, и случится мне войти в тебя, если ты бусина несверлёная и кобылица другими не…

— Ты меня ещё верблюдицей обзови, ага… — неожиданным басом рявкнула самаркандка. — Войдёт он, как же… Да я сама тебе так войду! Я, между прочим, девушка из приличной семьи и до свадьбы себя лапать не позволю! А приставать к девственницам с такими охренительными предложениями Шариат не позволяет…

Сказать, что эмир малость обалдел, значит не сказать ничего. В идеале Коран дарует женщине с мужчиной равноценные права, но на практике все прекрасно понимают, как далёк идеал от действительности. Впечатлительные евнухи, например, без слов рухнули в обморок, ибо на их глазах было совершено величайшее оскорбление законов Шариата — женщина противоречила мужчине! Причём кому?! И при свидетелях… Лев же без тени смущения шагнул к остолбеневшему эмиру и, ласково потянув его за бородку, интимно предложил:

— Но если хочешь, я для тебя станцую. А может, ещё и спою… Эй, эпилептики, подъём! И усадите куда-нибудь моего сиятельного ухажёра — я плясать буду!