Аромагия (СИ) - Орлова Анна. Страница 31

Кстати, первые люди были созданы из дерева: женщина — из ивы, мужчина — из ясеня, поэтому в человеческих землях эти растения почитают. Легенда гласит, что мир жив, пока хоть один ясень и хоть одна ива растут в его пределах… Зато в снегах нам неуютно.

— А почему «солнце»? — не выдержал Петтер, стоящий за моим креслом.

Я невольно вздрогнула, вспомнив недавно почуянный от него аромат. И привкус сливок с ванилью на языке…

Кажется, мальчишка был в том самом возрасте, когда тянет взобраться на луну и потерять голову от любви. Только Ингольв не простит своему ординарцу вольностей, так что следует держаться с Петтером так, чтобы не давать мужу повода для ревности. Не нужно ломать мальчишке жизнь.

— Потому что я рыжая. И к тому же мое имя означает не только смолу мирры, но и по-хельски «мир солнца».

Пояснила спокойно, но с холодком. Добавить мятной прохлады, остудить теплую нежность ванили.

К слову, в Хельхейме у всех имена «говорящие». К примеру, у драконов имена обязательно начинаются на «ис» или «иса» — то есть «лед», а у хель то же слово красуется в конце имени через дефис. «Исс» — приставка к мужскому имени, а «исса», соответственно, к женскому.

— Понятно. Благодарю за пояснения, госпожа! — откликнулся Петтер с безупречной почтительностью. От него повеяло лимонной травой — колким морозом.

— Вы свободны и можете отдыхать, — не оборачиваясь, велела я.

— Слушаюсь, госпожа! — отчеканил он и пошел прочь, печатая шаг.

Неплохое самообладание! На мгновение подумалось даже, что все это мне померещилось от усталости и со сна. Только «госпожа» прозвучало слишком уж горько…

Жалко мальчишку, но прочь неловкость и сожаление. Лучше сразу пресечь неподобающие чувства, пусть даже и мне, и ему это будет неприятно.

Я и так слишком распустилась и расслабилась, на плече у него спала, ободряла дружескими беседами…

К йотуну! Это всего лишь юношеская блажь, ему не следует даже думать о подобном. В Ингойе множество хорошеньких девушек, и Петтеру скоро наскучит вздыхать о командирской жене.

Завьюжит время, затянет прошлое снежной пеленой…

— Прости, что? — переспросила я, не сразу осознав, что Альг-исса что-то сказала.

— Ай, хороший мальчик, — повторила она, задумчиво глядя вслед уже скрывшемуся с глаз Петтеру. — Только норовистый, неприрученный…

С губ моих сорвался смешок: какое точное определение!

— Не бойся, со временем и его приручат. А теперь расскажи, наконец, что у вас стряслось?

— Ай, может, я просто хотел тебя видеть? — пожала плечами Альг-исса, коротко взглянув на меня.

Из раскосых глаз хель будто выглянула голодная тьма. Звучит пафосно, но лишь для тех, кто никогда не заглядывал в эти живые осколки полярной ночи. Должно быть, именно поэтому у хель не принято смотреть в глаза собеседнику, взгляд должен быть устремлен куда-то через плечо.

Если учесть внушительный рост — два с половиной — три метра, синюшно-багровые лица, весьма похожие на куски мороженого мяса, и экзотическую манеру одеваться, то неудивительно, что моя горничная боялась хель до колик.

Я тоже поначалу боялась! А потом привыкла…

— Разумеется, поэтому ты примчалась сюда и срочно вызвала меня. Да еще в таких выражениях!

— Ай, что такого? Может, я пошутил? — Альг-исса приподняла бровь, потом сдалась: — Ладно. У нас правда беда. Двое заболели, и шаманка не знает, что с ними такое…

— Симптомы? — коротко осведомилась я.

Ее лицо выразило забавное недоумение, пришлось объяснить:

— Как выглядит болезнь?

Толком ничего выяснить не удалось: жар, затрудненное дыхание, слабость бывают при множестве различных хворей.

— Ай, я пойду седлать своего Хельги! — решительно прервала перечень вероятных болячек Альг-исса, подхватываясь с места. — А ты собирайся!

— Седлать? — переспросила я. — Я тебя сколько раз просила не садить меня верхом на медведя?! Можно ведь запрячь возок.

— Какой возок?! — возмутилась она. — Это же ледник.

— Тогда сани. Иначе не поеду!

Брр, я до смерти буду помнить свою единственную поездку верхом на медведе!

— Ай, ладно! — легко согласилась Альг-исса. — Ничего, скоро и верхом привыкнешь!

Она протопала к выходу, похожая в своей шубе на перевернутую вверх ногами ёлочку. У хель всегда ценились малахитовые, изумрудные, бирюзовые оттенки, поэтому белоснежный мех окрашивали в ярко-зеленый цвет.

Раньше простые охотницы не могли себе этого позволить — слишком заметны такие одежды на ледяной равнине. Зато теперь, когда хель выращивают на мясо тюленей и больше не нуждаются в охотничьих вылазках, они поголовно щеголяют в зеленом. Когда жители какой-нибудь деревушки высыпают на улицу, создается впечатление, что посреди снежной пустыни вдруг вырос целый лесок…

— Госпоже что-нибудь нужно? — угодливо поинтересовался пожилой мужчина в форме, как по волшебству оказавшийся рядом.

— Конечно, — ответила я и принялась распоряжаться насчет продуктов.

Едва ли стоит рассчитывать на хель в этом вопросе. Разумеется, они охотно меня угостят, но привычное для них сырое мясо не вызывало у меня аппетита.

Наконец все было готово.

Во дворе уже ждала Альг-исса, оглаживая своего флегматичного Хельги. Белая шкура медведя была тщательно расчесана, на шее красовался роскошный изумрудный бант.

Хельги с интересом поводил носом в сторону нашего автомобиля, принюхиваясь, фыркал и морщился от миазмов смазки, железа и резины.

Я невольно вспомнила Петтера, должно быть, уже посапывающего наверху. Не годилось вот так расставаться, даже толком не попрощавшись, но возможно, это к лучшему? «Долгие проводы — лишние слезы!», — говаривал инспектор Сольбранд…

Вполне оправдывая свое имя («защищающий лед»), Альг-исса суетилась вокруг, опекая меня, как курица-наседка единственное оставшееся яйцо. Подложила мягкое сено, укутала шкурами, покрепче привязала вещи…

Спустя пять минут мы уже мчались по заснеженной равнине со скоростью зайца, улепетывающего от охотников. Сбруя Хельги весело звенела колокольчиками, а в морозной хрустящей тишине далеко разносился гулкий голос Альг-иссы, во все горло распевающей: «Мы поедем, мы помчимся на медведях утром ранним…»

Она сидела на облучке, легко удерживая вожжи, и явно от души наслаждалась скачкой. В самом деле, какая хель не любит быстрой езды?..

Снег взметывался из-под полозьев, а мчащийся медведь казался хищным вьюжным духом. Хохот Альг-иссы, мятный привкус снежинок, бьющий в лицо ветер…

Мир вокруг сошел с ума, завертел меня, как шарик в колесе рулетки.

В Хельхеймских безбрежных снегах, видимо, было нечто наркотическое. По крайней мере, здесь я ощущала себя совсем другой…

Острое, невозможно острое ощущение свободы кружило голову, заставляя смеяться и кричать в снежную пелену что-то восторженное. Мне вторила Альг-исса…

Постепенно мы приближались к побережью.

Хель селились в основном на севере острова, неподалеку от огромного ледника, километровая толща которого, видимо, вызывала у них родственные чувства. Мне же такое соседство казалось, по меньшей мере, неуютным. Холодное дыхание ледяных исполинов пронизывало до костей, не спасали даже шкуры, которыми Альг-исса укутала меня чуть ли не с головой.

Вспомнилась сказка, которую господин Бранд рассказывал Валериану. О злых снегах, которые поджидают момента, чтобы заморозить все живое, и о вечном сражении с ними красавицы-солнца и вулкана по имени «очаг бога Тора» — Тораринн, который и породил остров Нордрихейм.

Соль и Тораринн вечно стремятся друг к другу, но им мешает лед, который они год за годом тщетно пытаются растопить. Злится вулкан, пышет жаром, посылает возлюбленной весточки — гейзеры. А солнечная дева гладит ледяное покрывало, под которым спит любимый…

Красивая легенда, только хель в ней выступали в роли пособников коварного льда, разлучающего возлюбленных. Надо сказать, не слишком патриотично!

Ближе к месту назначения пришлось сбросить скорость. Мы осторожно пробирались по самому краешку ледника, и вид огромных трещин в его толще заставлял ежиться. Могучая стихия льда, спокойная и безжалостная.