Грехи распутного герцога (ЛП) - Джордан Софи. Страница 46

— Что ж, если вас не интересует дедушка, то,может, заинтересует вопрос о состоянии Вэйфилд–парка и его аренде?

— Все эти вопросы в течение долгих лет решались и без моего присутствия.

— Да. Но этим занимался мистер Коллинз. А сейчас он болен. Так что, не желаете ли вы ознакомиться с состоянием…

— Нет. Я обо всём позабочусь, когда придёт время. После его смерти.

Мэдоус поправил очки и склонил голову на бок.

— Простите, что вы сказали?

— Вы слышали.

Мэдоус отрывисто кивнул, на его лице застыло непроницаемое выражение.

— Теперь я понимаю, что всё, что о вас говорят – правда.

Доминик пожал плечами и проворчал что–то нечленораздельное в знак того, что ему наплевать на мнение какого–то там секретаря.

Мэдоус фыркнул:

— Вы — сам дьявол.

Доминик потянулся за стаканом:

— Мне это уже говорили.

С возмущённым ворчанием Мэдоус развернулся на своих каблуках.

Герцог с холодной улыбкой наблюдал за тем, как маленький человечек покинул комнату. Некоторое время он сидел, не двигаясь. Он чувствовал себя одиноким, хотя и находился в помещении, полном людей. Доминик ненадолго замкнулся в себе, пытаясь понять, какие всё–таки эмоции вызвало у него известие о скорой кончине его дедушки. Если в его сердце ещё остались хоть какие–то чувства.

В конце концов, он решил, что нет. Только унылая пустота зияла в его груди. Равнодушие охватило его, как обычно. Ничего. Он не чувствовал абсолютно ничего. Только мрак.

Его разум блуждал, перескакивал с одной мысли на другую, требовал и жадно стремился, как он вскоре осознал, к женщине, которая привнесла чувства в его чёрствую душу, вдохнула тепло в арктическую пустоту, что зияла на месте его сердца. Фэллон. На этот раз приятные воспоминания, связанные с ней, отвлекли его внимание от других забот.

Фэллон – единственная, кто заставил его почувствовать себя чем–то большим, чем просто бесчувственный кусок материи, влачащий праздное существование. Единственный человек, который мог заставить его… чувствовать. И не только когда их тела переплетались. Но каждый раз, когда он видел её, говорил с ней, думал о ней. С Фэллон он ощущал себя правильным, значимым, искренним.

А она не захотела иметь с ним ничего общего. Чёрт бы её побрал! Фэллон хотела жить своей жизнью. Хотела копить жалкие гроши, которые зарабатывала. Чтобы обрести дом. Дом. Что могло быть в нём такого особенного? Просто крыша и четыре стены?! Почему этот чёртов дом значил для неё так много? У Доминика была целая куча поместий, но ни одно из них не играло для него никакой существенной роли.

Допив остатки бренди, он поднялся с кресла. Внезапно ему захотелось побыть в одиночестве. В этот поздний час герцог мог спокойно вернуться домой, не беспокоясь о том, что встретит кого–либо на своём пути. Особенно её. Потому как она, конечно, уже забылась сладким сном в одной из комнат, предназначенных для слуг. Горничная. Жизнь, которую она предпочла ему.

Фэлон уставилась на чемодан, в который сложила все свои пожитки. Их оказалось немного. Его содержимое точно отражало, насколько тяжела была её жизнь.

Грудь девушки приподнялась, когда она сделала глубокий вдох, осмотрев содержимое чемодана в последний раз. Больше складывать нечего. Теперь она будет жить только для себя. Скоро у неё будет столько вещей, что их будет невозможно уместить в одном маленьком чемоданчике. Он просто будет настолько переполнен, что его даже нельзя будет закрыть. Даже если ей придётся пожертвовать своей гордостью, она примет предложение лорда Ханта.

Фэллон успокаивала себя той мыслью, что Па одобрил бы её согласие принять помощь. В противном случае, он бы разозлился. Она и сейчас как будто бы слышала его голос.

Упрямая девчонка, бери деньги! Я заработал их потом и кровью, для тебя.

Вдруг она представила лицо Доминика. Фэллон тряхнула головой и бессознательно дотронулась до своих губ кончиками пальцев. Черт, она желала его больше, чем того следовало бы. Но он ей не нужен. Она никогда не будет с ним. Особенно если для этого ей нужно продать себя, продать все свои желания и мечты в обмен на неопределённое количество жарких ночей в его постели.

Девушка прошла в другой угол комнаты к маленькому столику, на середине которого лежала визитка лорда Ханта, и взяла карточку в руки. Завтра она пойдёт к нему. Завтра она примет его деньги. Завтра у неё начнётся новая жизнь.

Проведя пальчиками по выгравированным буквам, Фэллон положила карточку обратно на стол. А сегодня вечером…

Сегодня вечером она попрощается с герцогом.

Конечно, она может просто сбежать. Выйти утром из дома, не попрощавшись и не объяснив причины своего отъезда. Или могла просто сообщить мистеру Адамсу, что увольняется. Снова встречаться лицом к лицу с герцогом было вовсе необязательно. И больше она никогда бы его не увидела.

Но Фэллон не могла поступить подобным образом. С её стороны это будет выглядеть как–то… неправильно. Особенно после… всего, что было.

Плохо это или нет, но она не могла уйти, не увидев герцога в последний раз.

Открыв дверь своей комнаты, она скользнула в мрачную тишину коридоров.

Доминик сидел в гостиной, вытянув ноги перед огнём. Огонь практически плавил подошву ботинок, но он даже не шелохнулся, предпочитая боль обгоревших ступней всем остальным чувствам, от которых по–настоящему страдал. Чувства. Дерьмо. Он потратил много лет на выпивку, женщин и рисование, чтобы пробудить в себе хоть какие–то чувства, а сейчас не мог остановить поток нахлынувших на него эмоций.

Разочарование разливалось по его телу, принуждая встать и отправиться на поиски Фэллон. Он должен вернуться в свою комнату, в свою постель, но запах Фэллон, преследовал его там, заставлял мучиться. Гостиная была безопаснее. Его веки закрылись. Он знал, что таким образом рискует заснуть, а утром, в лучшем случае, слуги обнаружат его здесь. Что вероятнее, в худшем случае, утром его найдёт Фэллон. Он не мог держать себя в руках, когда она находилась рядом. Не мог не дотрагиваться до нее. Не мог не наброситься на неё. На женщину, которая предпочла скромную жизнь служанки жизни с ним.

— Доминик.

Мягкий голос Фэллон заставил затрепетать все его нервные окончания. Он как будто мысленно сам позвал её.

Герцог крепко зажмурился, пытаясь остановить волну закипавших эмоций. В этой девчонке не было ничего, что могло бы пробудить в нём подобные чувства к ней. Ничего. Так же как и в нём. Доминик открыл глаза и увидел, что она стоит перед ним, одетая в отвратительную униформу, которую носили все рабочие его поместья. Его взгляд прошёлся по ней и остановился на её лице.

— Что–то ты забрела слишком далеко от крыла, предназначенного для слуг, не находишь? Пошла прочь!

— Я пришла, чтобы… — она замолчала, увидев, в каком беспорядке находилась его одежда. Её ноздри дрогнули, когда она ощутила исходящий от него запах алкоголя. – Что случилось?

— Ничего, – его рука впилась в подлокотник кресла. – Просто ещё одна ночь, полная распутства.

Она некоторое время разглядывала его, затем медленно покачала головой, отвергая его ответ.

— Нет. Что–то произошло! Я ещё никогда не видела тебя таким!

Неправедный гнев охватил его.

— Ах, сделай милость, докажи, что ты меня совсем не знаешь.

— Если бы ты провёл ночь, полную распутства, то понимал бы, что тебе сейчас не следует находиться здесь.

Она приподняла голову и посмотрела на него сверху вниз, словно он какой–нибудь непослушный ребёнок. Этот взгляд ещё больше разжёг его гнев.

— Ну же, давай я провожу тебя в твою комнату.

— Проваливай отсюда, — прорычал он, с отвращением воспринимая её материнский тон и то, как она посмела вести себя с ним, словно со маменькиным сынком. – Ты дала мне ясно понять, что не заинтересована в том, чтобы стать моей любовницей. А поскольку мне не нужна нянька, ты свободна. Проваливай!

В её янтарных глазах разгорался огонь.

— Ты – грёбаный подонок! — она кивнула в подтверждение своих слов. – Ты забыл, что такое доброта. Я пришла, чтобы попрощаться.