Грехи распутного герцога (ЛП) - Джордан Софи. Страница 47

Она отвернулась, готовая уйти.

— Скатертью дорога! – Крикнул он, вскочив на ноги. Он постарался не обращать внимания на резкую боль, которая пронзила его грудь при одной только мысли о том, что никогда больше не увидит её.

Когда она снова повернулась к нему лицом, яркий румянец покрыл её щёки, такой же красный, как и выглядывающие из–под чепца локоны.

– Вижу, я зря пришла, чтобы рассказывать о своих чувствах.

— С каких это пор при прощании нужно говорить о чувствах?

— Ни с каких, — гневно огрызнулась она, грудь вздымалась от глубокого и неровного дыхания.

— Просто повернись и выйди за дверь, – он покрутил в воздухе пальцем, изображая маленький круг. – Вот так. Это просто. Ясно?

— Абсолютно, – развернувшись на каблуках, она поспешила к двери.

Доминик яростно запустил руку в волосы, чуть ли не с корнем выдирая их от безысходности. Дьявол! Он с рычанием кинулся её догонять, и уже чуть было не схватил Фэллон за плечо, когда она вдруг остановилась и резко обернулась.

Они врезались друг в друга, и девушка испуганно вскрикнула.

Герцог схватил её, когда Фэллон захотела отстраниться, и крепко прижал к себе, стиснув руками её плечи. Их взгляды встретились, и словно срослись, равно как и их грудные клетки, вздымавшиеся от прерывистого дыхания.

Выругавшись, Доминик нагнулся и впился в её губы варварским поцелуем. Он заставил их раскрыться, впуская его, и их языки сплелись в жестокой схватке. Грубо. Беспощадно. Злость переполняла его.

Девушка обвила руками его шею и ответила на поцелуй. Обнимая друг друга, они опустились на ковёр гостиной, не прерывая поцелуя. Единственными звуками, раздавшимися в комнате, было потрескивание поленьев и шипение огня в камине. Герцог коснулся её ягодиц и придвинулся ближе, давая ей ощутить всю силу его желания. Она тихонько застонала и углубила поцелуй.

Доминик внезапно прервал его и с рычанием отстранился. Боль и жажда неутолённого желания пронзили его тело насквозь, заставляя каждое нервное окончание сжаться от напряжения.

— Уходи, – резко выплюнул он. – Уходи сейчас же, иначе, Бог тому свидетель, я не остановлюсь!

Фэллон отпрянула от него. Решительность отчетливо читалась в её взгляде. Тёплый янтарь. С красноватым оттенком из–за света очага. С коротким кивком она поднялась и повернулась в сторону выхода из гостиной. Звук страдания вырвался из его горла, пока Доминик наблюдал за тем, как она уходит, и, не двигаясь, сидел на полу. Если он пошевелится, то кинется догонять её.

Пальцы девушки сомкнулись на дверной ручке. А он всё смотрел, и с трудом поднялся на ноги, наблюдая за тем, как она уходит из его жизни. Он боролся с желанием затащить её обратно, задрать ей юбки и выплеснуть всю ту злобу и жестокость, что накопились в нём.

Доминик услышал, как раздался щелчок замка.

Он потрясённо моргнул.

Фэллон повернулась и прислонилась спиной к двери. Она не ушла. Она осталась. Несмотря на его предупреждение. Уперев ладони в дверь, девушка пристально изучала его. И всё же, несмотря на неприступность, в её взгляде мерцал огонь – желание, причиной которого был он. Он же собирался и разжечь его с ещё большей силой.

Она остаётся. Сейчас. Сегодня. Доминик сделает так, что она будет помнить каждое мгновение.

Может быть, завтра утром, когда наступит рассвет, Фэллон покинет его. Но он дал клятву, что заставит её помнить. Дал клятву, что она никогда не сможет забыть его. Он был в этом уверен.

В каком бы чёртовом жилье она не поселилась, пусть даже назовёт его «домом» и будет ценить больше, чем Доминика, воспоминания о нём будут преследовать её всегда…

Глава 27

Фэллон не рассчитывала, что подобное произойдет. Только не снова. Но она не могла оставить его, когда он так смотрел. Когда он так смотрел на нее. Полный такой дикой потребности и голода. Серые глаза, потемневшие от жажды, которую испытывало ее собственное тело, пробирающей до костей.

Он казался таким мрачным и одиноким, когда она впервые зашла в ту комнату. Пламя угасающего огня погрузило его в зловещую тень. Это должно было заставить ее убежать. Но она осталась.

Она знала, что значило закрытие того замка. Но когда ее руки потянулись к крохотным пуговичкам ее платья, она решила, что ей все равно. Она будет здесь сегодня для него.

А завтра ее уже тут не будет.

— Фэллон, — выдохнул он ее имя, но больше ничего не сказал, пока она раздевалась перед ним, до странного нескромно. Обнажившись, она переступила ворох одежды у своих ног, и прошла к нему. Прижав ладонь к его груди, она заставила его откинуться в кресле, ее наполнила тяжелая эйфория от своей смелости, и голова ее закружилась от силы и желания.

Она подошла к нему, руки сжали его мускулистые плечи, оседлала его и наклонилась, чтобы снова прижаться к его губам. Они целовались, пока оба не стали задыхаться и стонать, напряженно стремясь друг к другу. Ощущение его широких ладоней, которые скользили по ней, охватывали ее голую попку, ее бедра, внутреннюю часть бедер, доводило ее до безумия. Она прижалась к нему, твердый выступ его мужественности обжог ее влажное тепло.

Его руки обхватили ее талию и скользнули вверх, по ходу касаясь ее живота и ребер, пока не достигли ее грудей. Он играл и забавлялся с ними, вытягивая, поглаживая и перекатывая соски, пока она не выгнулась и не выкрикнула, и ее не охватила рябь ощущений.

Дрожа, она постаралась освободить его от рубашки, ее руки дрожали, путешествуя по его широкой груди, наслаждаясь ощущением его теплой плоти, выпуклости его мускулов под кожей. Она потрогала его татуировку, ее ногти подсчитали количество колец на змее. Опустив голову, она поцеловала эту татуировку, языком исследуя ее форму.

— Было больно? – прошептала она, ее рот парил над фигурой свернутой кольцом змеи.

— Да.

Она поморщилась, представляя, что он, скорее всего, сидел часами, испытывая неудобство.

— Тогда зачем ты сделал ее?

— Это всего лишь боль.

Она сухо улыбнулась.

— Люди обычно стараются избегать боли.

Она почувствовала громыхание его голоса из его груди.

– Иногда боль хороша тем, что напоминает, что ты еще жив.

Ему необходимо было подобное напоминание?

Она посмотрела на него, глядя в его затемненные глаза, и осознала, что он делал. Несмотря на все возмутительные выходки и неумеренную жизнь, он не мог ощущать особенно ничего.

Она соскользнула вниз по его телу, расстегивая его штаны, ее наполняла жаркая решительность. Ты почувствуешь себя живым. Ты почувствуешь себя более живым, чем когда–либо.

Он смотрел на нее, в его глазах горел жаркий свет под тяжелыми веками, его руки на ее боках расслабились.

Ее жадные руки спустили его штаны вниз. Она взяла его, лаская, по всей его твердой длине, сжимая его, сталь, обернутую в шелк. Она наблюдала за его лицом, изучая туго натянутую мышцу, которая дергалась на его челюсти, темное, тлеющее желание в его глазах.

Обхватив пальцами его основание, она взяла его кончик в свой рот. Сначала она сосала мягко, потом жестче, ее язык медленно обводил круги, томно наслаждаясь им. Он содрогнулся под ней, и его рука прошла между ними, обхватывая ее грудь, пока она принимала еще больше его длины в свой рот.

Длинные пальцы нашли ее сосок и сжали. Бело–горячие искры выстрелили из ее груди прямо в ее пульсирующую сердцевину. Она вскрикнула, держа его плоть во рту. Она была намерена доставить ему удовольствие, наслаждаться и пробовать его, знать, что она довела его до самого глубокого наслаждения. Она скользнула ртом по нему, принимая его глубже, ее язык поглаживал, лаская его твердую длину.

Его бедра приподнялись, и он застонал, пальцы его другой руки перебирали ее волосы.

– Боже, Фэллон. Сейчас. Сейчас.

Довольная его ответом, с горящей кровью, она довела себя до критической точки.

Отчаянно, почти испытывая боль, она ввела его внутрь себя, легко скользя по его твердой длине, со стоном опускаясь, пока он не вошел по самое основание.