Цена счастья - Гончарова Галина Дмитриевна. Страница 17
Дурман, мальдонаино семя, еще что-то… секрет хранился на Вирме как драгоценность. Нет, здорового человека так не усыпишь, а вот спящего… нечто вроде снотворного газа. Вдыхаешь – и глубоко засыпаешь. Пушкой потом не разбудишь. Вот ощущения – фу! Сонливость, дурнота, кошмары… так к чему штурмовать? Пару глиняных курильниц внутрь (благо конструкцию чуть ли не в палеолите изобрели), поджечь – и пусть нюхают. Впечатления и так будут обеспечены. Тем более что казарма в поместье Ивельенов (Лейф поинтересовался) была в лучших традициях: деревянный сруб, проконопаченный, с маленькими окошками высоко наверху, под тяжелой крышей. Для вентиляции и дыхания хватит. А вот если с мальдонаиным семенем… Потерпи немного – и иди на дело. Защитников и пушкой не разбудишь.
Трое скользнули к воротам. Не обязательно открывать центральные и начинать вопить: «На штурм!!!» К чему? Хватит просто открыть калиточку, а отряд ножками пройдет, тут сильно гордых нету…
Двадцать человек на такой домик – за глаза.
Нет, будь это родовой замок Ивельенов, на их землях, с их людьми… Это же было просто столичное поместье. Чтобы семья останавливалась в нем, когда приезжает предстать пред королевские очи. Но опять-таки к чему городить в пригороде замок?
Если на тебя король ополчился, тебя уже ничто не спасет, хоть ты гору накопай! А если кто-то другой – им тоже так от короля достанется… Нет, ну смуты, мятежи и прочее надо принимать в расчет, но тут как с лавиной: не увернешься – сам и виноват.
Поэтому просто большой дом. Два крыла, балкон… Местоположение старших Ивельенов определили по воплям детей. Младших еще придется поискать. Но, по обычаю, они будут в другом крыле…
Тени скользнули во двор и принялись рассредоточиваться согласно утвержденному плану.
И в дом, где на крыльце уже стоит Ганц Тримейн.
Двое к Лорану Ивельену, двое к Питеру, один к Амалии, еще двое к детям… Ганц не собирался оставлять никого. Связать и увезти всех. Если это заговор – надо быть втройне осторожными.
Увезти весь молодняк на допрос, включая близнецов. Ничего, найдут им в Стоунбаге кормилицу, авось с голоду не помрут. А сам Ганц…
А он перемолвится парой слов с Ивельеном-старшим. Этакий блиц-допрос.
Все прошло без сучка без задоринки. Ивельенов вытащили фактически из постели – много ли в одной ночной рубашке навоюешь… но Питера все равно профилактически приложили кулаком по затылку, а руки связали всем, включая и больную девочку.
Жестоко? А ножом в горло от таких нежных-трепетных созданий не получали? Вот у Ганца друг получил. Одного урока за глаза хватило.
Слуги сидели у себя по комнатам, как мышки. Дверь людской кто-то из вирман предусмотрительно подпер массивным столом, на который взгромоздили еще один – не сдвинешь. Только дворецкий попытался высунуться, получил по голове – и тихо отдыхал в углу, не возмущаясь более произволом.
Ганц достал кинжал и подошел к Лорану Ивельену.
– Где бумаги?
– Вы хоть понимаете, что творите? – прошипел аристократ. – Я вас…
Дальше слушать стало неинтересно. Таких угроз в своей жизни Ганц получал прорву. Присылали б на пергаменте – лавку бы открыл и торговал. Поэтому кивок Лейфу, кляп – и блеснул кинжал. Ухо вельможного аристократа, одного из знатнейших герцогов королевства, отделилось от головы.
Хлынула кровь. Лоран весь выгнулся от боли.
Ганц подождал, пока он чуть придет в себя, и покачал ухом перед его глазами.
– Ивельен, к этому сейчас добавится второе. А потом пойдем вниз. Пальцы на руках обстригу, да и на ногах… и не только на ногах. Кое-что вообще отрезать буду в три приема. Ты что, не понял? Крести козыри. – Последнее выражение было подцеплено у Лилиан Иртон. – Мы все знаем. А начнешь упрямиться – прикажу убить твоих внуков. У тебя на глазах резать буду, медленно…
Ивельен попытался изобразить гордое презрение, но получилась жалкая гримаса. Ганц протянул руку к колыбельке.
– Настоящих внуков, не этих приблудышей. Ты что думаешь, нам неизвестно, чьи они дети?
Вот теперь пробрало по-настоящему.
Амалия побледнела так, что черные волосы, казалось, отделились от черепа и парят над ним. Питер пока еще плохо воспринимал окружающее – кулак оказался большим и качественным. А Лоран выглядел… краше в гроб кладут.
– Я сейчас выну кляп. Заорешь – пеняй на себя. Ты учти: это дело о безопасности короны, то есть у меня все права.
И золотую бляху под нос.
– Захочу – сейчас вас всех повешу и поместье подожгу к Мальдонае.
Не захотели. Лоран кое-как облизнул губы. Взгляд стал… задумчивым, но Ганц опередил:
– Вот только давай без пошлостей. Деньги не предлагай. Торговаться можем за быструю смерть или медленную и мучительную. Или ты думаешь, я у вас на глазах постесняюсь младенцев каленым железом прижигать, пока не подохнут?
Ганц был страшен в этот момент. Преступивший что-то в себе, поднявшийся над герцогами… И Ивельен сломался.
Не сразу, конечно. После второго уха и трех пальцев.
И в итоге у Ганца оказались на руках письма, расписки, договоры… и самое главное – свидетельство о браке.
Амалия Иртон и Эдмон Ативернский, которые сочетались браком ровно семнадцать лет назад. Все честь по чести, патер, печать… И рядом рассказ того же патера, собственноручно написанный, как он сочетал браком, как давал имена детям… все с разрешения и согласия как Эдмона, так и Питера.
Ганц вздохнул.
Она была права. До последнеего слова права, эта безумная графиня. Как она это угадала? Альдонай ее знает. Хотя малышка действительно копия Имоджин.
Единственное, что беспокоило Ганца…
Лилиан – умница, но только в том, что касается дел. А вот с людьми… увы. Чего-то она просто не понимает. А ведь она осталась с королем. Во дворце…
И еще заверяла Ганца, что ничего страшного с ней не случится, у нее все предусмотрено…
Простите не верилось.
А с другой стороны – вдруг это и правда так?
Нет, все равно не верилось…
Так что Ганц погнал всех ночной дорогой в Стоунбаг. Ивельенов просто погрузили на лошадей, как вьюки, и так повезли. Исключение сделали для Амалии и детей, но и за ними зорко следили. Удрать не представлялось возможным.
В Стоунбаг они приехали только к рассвету.
Эдоард поморщился и потер грудь.
Болело.
Сильно, тупо и приступами. Накатит – отпустит. Накатит – отпустит. Но уснуть не удавалось.
Как же он проглядел, как мог не заметить?! Как?!
Родная дочь… ладно, она считает его дядей, но ведь все равно – семья?! Как можно поднимать руку на родных?
Чего ей не хватало? Денег? Власти?
Или просто месть за Эдмона?!
При мысли о сыне боль только усилилась. Эх…
Первенец, родной ребенок – и такое…
Инцест, даже подумать страшно. И что самое печальное – вина за это во многом лежит и на Эдоарде. Проглядел, прохлопал ушами… и не обвинишь тут никого иного. Кого?
Джесси? Если кто не знает, королева – это тоже каторжный труд. Детей-то венценосные супруги и то видят раз в квартал.
Джайс? Что смог, то сделал. Но какой из него поверенный девичьих секретов? Да и на Эдмона он никакого влияния не имел. Джес вот вроде бы без левых браков… Ему бы с этим разобраться…
При мысли о Лилиан Иртон его величество нахмурил брови.
Интересно, знает ли она о заговоре?
Вряд ли. Ганц не дурак и многое женщине не расскажет, даже такой умной, серьезной… Нет, не расскажет. То, что обо всем догадалась именно Лилиан, королю не приходило в голову.
Вот что теперь делать с Ганцем… а и надо ли делать?
Предателей много. А вот людей, на которых можно положиться, – единицы. Не собирался король списывать Ганца. Еще не хватало… Умный мужик, на своем месте… много еще пользы принесет. Не ему, так Ричарду. И идеи у него правильные. Нет уж. Таких убивать нельзя.
В груди заныло еще сильнее. Чуть слышно скрипнула дверь.
Старый камердинер неслышно обошел королевскую спальню. Снял нагар со свечей и увидел, что король не спит.