Урожай собрать не просто - Васильева Юлия. Страница 49

Пока вся честная компания занималась поглощением гуся (которого господин Жерон с завидным упорством величал «нашим лебедем»), я прошмыгнула по коридору в контору — лучшего времени, чтобы никто не мешал шататься по фабрике, найти было просто невозможно. Рябиннику вполне могла прийти в голову такая же мысль. Так что, если он еще не отказался от своих прогулок по территории предприятия, у нас с ним есть шанс столкнуться. Ну а нет, так подышу фабричным воздухом — благо господин Клаус все же наладил вентиляцию.

Проходя через здание конторы, я не смогла побороть искушение и заглянула в кабинет фабриканта (подумаешь, подняться на второй этаж — почти по пути). Знаю, господин Клаус не одобрил бы такого поведения, но сама к себе я была гораздо снисходительнее, чем он. За что и поплатилась первыми седыми волосами, когда открыла заветную дверь: за рабочим столом кто-то сидел. Глаза незнакомца горели темным нечеловеческим огнем.

— Мамочки, — только и успела пробормотать я, когда этот кто-то пошевелился, раскрыл огромную клыкастую пасть и… гавкнул. Гавкнул? — Зельда… еще никогда в жизни не была так рада тебя видеть.

Пришлось попридержать рукой бешено колотящееся сердце, а то оно на радостях так и норовило выскочить из груди и скрыться с места происшествия. Собака спрыгнула с кресла и направилась в мою сторону с неопределенными намерениями. Желая предвосхитить очередную сложную ситуацию, я снова заговорила:

— Тоже скучаешь по своему хозяину, да? — дружелюбие и понимание еще никому не мешали. Собака остановилась, будто поняла. — Ну ладно меня оставили, но почему он не мог взять тебя с собой?

Мне бы тогда было гораздо проще бродить по фабрике, но Зельде об этом лучше не знать.

Когда любимица господина Клауса издала короткое жалобное поскуливание, я пожалела о своих недобрых мыслях и, бездумно рискуя собственным здоровьем, сделала шаг ей навстречу.

— За тобой-то, по крайней мере, он точно вернется. Надо только подождать. — Я положила руку ей на голову и при этом, на удивление, осталась с тем же количеством пальцев. — О себе я такого, увы, сказать не могу.

Шершавый язык неожиданно прошелся по моей ладони, и сердце, только что ломившееся в ребра, свалилось куда-то в одну из пяток. Не быть мне дрессировщицей — пусть неограненный талант и налицо.

— Ладно-ладно, — я осторожно убрала руку, — не нужно мне твоего сочувствия. У меня, между прочим, еще дела.

Но немедленно предпринятая попытка выйти из кабинета не увенчалась успехом: Зельда прихватила пастью мою юбку, и, услышав характерный треск ткани, я моментально пожалела, что сегодня отказалась надеть очередное творение Михея.

— О боги, да ничего я не сделаю на фабрике твоего драгоценного хозяина! Ты же собака, — мне ничего не оставалось, как только воззвать к инстинктам животного, — ты должна чувствовать благие намерения!

В тот момент, когда мой голос достиг своей наивысшей трагической интонации, внизу что-то неожиданно и резко хлопнуло. Мы с Зельдой замерли и серьезно посмотрели друг другу в глаза: я — закрыла рот, она, наоборот — открыла пасть и выпустила мое платье.

— Идем? — скорее предложила, чем скомандовала я. Уж больно страшно стало спускаться вниз одной.

На первом этаже оказалось неожиданно холодно — что-то я не заметила ничего подобного, когда проходила тут десятью минутами ранее. Так и есть: в одном из кабинетов было открыто окно. Занавеска белым привидением колыхалась на сквозняке, впуская внутрь редкие снежинки.

А безопасность-то ни к лешему. Сейчас бы сюда приказчика с его плакатами. «Уходя, закрывайте окна и двери! Живем не в пещере, хоть воры, что звери!» Нет, далековато мне еще до краткости Феликса.

Я закрыла окно, пока все бумаги не разлетелись со столов, и поспешила по коридору догонять Зельду, которая уже обнюхивала переход в главный цех фабрики. Может, не так уж и права я была со своими догадками о нечисти? Духи через окно не лазят, да и запах вряд ли оставляют. Любимица фабриканта встала во весь свой почти двухметровый рост и заскребла когтями по двери — неплохой намек на то, что пора бы извлечь из моего пребывания здесь единственно возможную пользу. Я подвинула Зельду и открыла щеколду, конструкция которой была недоступна собачьим лапам и зубам.

Догиня тут же кинулась внутрь и, едва я успела опомниться, разразилась лаем. Ничего не оставалось, как только поспешить следом. Я пронеслась по коридору между цехами, подгоняемая полными безлюдьем и приглушенным светом болотной плесени, закрепленной в банках на стенах, — наихудшего места для прогулок в праздник Темной ночи не придумаешь. Одна из дверей оказалась распахнута настежь, в проеме открывалась крайне занимательная картина. К гигантскому круглому чану была приставлена лестница, на верхних ступенях которой стоял человек с плошкой, наполненной каким-то черным порошком, внизу заливалась лаем пятнистая собака. Лестница шаталась.

Моментально осознав всю «неустойчивость» момента, я решила пойти нестандартным путем: пугать незнакомца и подобно Зельде грозить ему всяческими карами было бы крайне неразумно.

— О боги, что вы делаете? Вы же сейчас свалитесь! Вы же покалечитесь! — запричитала я внизу, пытаясь оттащить догиню, чтобы та от избытка энтузиазма не толкнула человека, а вернее, содержимое его плошки, в чан. — Держитесь за лестницу и медленно спускайтесь, я послежу за собакой! Как же можно так самоотверженно работать в праздник! Аккуратно ставьте ногу на ступеньку и, умоляю вас, держитесь покрепче!

Человек не был со мной знаком и, естественно, предположил, что его приняли за работника фабрики. А уж все эти ахи-вздохи довершили дело — преступник сделал шаг на ступеньку вниз. Он справедливо рассчитывал, что ему удастся уйти отсюда безнаказанно, пусть и не совершив своего темного дела.

Операция по обезвреживанию была бы проведена с фантастическими легкостью и изяществом, если бы мне не помешали.

— Виктор, это снова ты! — От строгого голоса вздрогнули и я, и преступник. — Говорила же тебе больше не приближаться к фабрике! А ты, значит, отомстить решил?

На пороге цеха стояла леди Филиппа, настолько устрашающая, что преступник поспешил наверстать сделанный вниз по лестнице шаг.

— Не подходите! — закричал он визгливым голосом. — Иначе я кину это в чан!

— Вот видите, Николетта, что делает глупая женская жалостливость! А ведь я его тогда даже городовому не сдала, пожалела! Сначала, когда деньги из кассы таскал…

— Так ведь на хлебушек же… — блеющим голосом перебил злоумышленник, и хозяйка указала на него рукой: вот, дескать, полюбуйтесь, как слезу выдавливает, актер!

— Потом, когда курил на территории склада…

— Так от голодной жизни разве ж не закуришь, — еще жалобнее и еще пронзительнее, аж губа дрогнула, затянул вредитель, а потом с неожиданной обидой крикнул: — Ну а выгнали вы меня за что?

— Ты на работе неделю не появлялся! — Глаза хозяйки метали молнии.

— Так, когда курить запрещают, поневоле запьешь!

По всему выходило, что леди Филиппа — женщина злая, сварливая и любящая притеснять беззащитных работников. Как оказалось, такой несправедливости не могла выдержать не только я, но и Зельда. Собака, движимая стремлением встать на защиту поруганной чести своей хозяйки, вырвалась у меня из рук и со всего наскоку толкнула лестницу, приставленную к чану.

Конструкция зашаталась, вредитель неловко взмахнул руками и стал падать. Мы с леди Филиппой слаженно охнули и прижали руки к груди: не то чтобы нам было жалко человека, но вот взлетевшая над чаном плошка, полная черного порошка, завладела нашим вниманием безраздельно. Падение уволенного рабочего и радостные рыки Зельды, которая заскакала вокруг него (и по нему), тоже остались без нашего зрительского участия, потому что плошка вопреки всем законам природы зависла в нескольких сантиметрах от края чана.

— Зельда, фу! Охраняй! — Леди Филиппа все же нашла в себе силы, не отводя взгляда от плошки, приостановить казнь вредителя.