Подмена - Имшенецкий Вячеслав Андреевич. Страница 27

…Шумный день кончился. Быстро подкралась темнота. Кусочками байкальского льда засверкали далекие звезды. Пылал костер, легкие блики жаркого огня отражались на обветренных лицах сидящих вокруг геологов. Началось открытое партийно-комсомольское собрание. К самодельному столику встал секретарь молодежной организации экспедиции, бывший военный моряк Анатолий Горбачев.

— Товарищи, к нам поступили заявления от Жмыхина и Котельниковой о приеме их в комсомол.

Таня с Петькой, сидящие рядом с Додоевым, испуганно сжались.

— Кто давал рекомендации? — спросил Бурмаков.

Комсорг назвал фамилии. Приподнялся Колесников.

— Надо зачитать заявления.

Комсорг встал в боевую позу. Петькино заявление подрагивало у него в руке.

— «Я перенесу любые испытания и не побоюсь смерти, если Родина будет в опасности, как это сделали все погибшие на войне…»

Четко прочитал комсорг и заявление Тани: «…До последнего стука сердца защищать любимую Родину, как защищали ее мои папа и мама…»

Комсорг поднял листок вверх.

— Какие будут предложения?

— Принять! — в голос сказали геологи.

Комсорг не стал считать поднятые руки и так было видно, что все проголосовали за Петьку и Таню.

— По просьбе комсомольской организации билеты вручит член ВКП(б) с 1915 года товарищ Сидоров.

Анатолий Васильевич рывком встал, подошел к костру. В руках сверкнули красные книжечки с золотистым силуэтом Ленина.

— Ребята, вручая вам комсомольские билеты, мы верим, что свою клятву вы сдержите. — Он вручил Петьке и Тане комсомольские билеты, крепко пожал обоим руки.

— А теперь послушайте, товарищи, мою просьбу. — Он повернулся к собравшимся. — Здесь, в дикой тайге, у костра, мы впервые принимаем в ряды комсомола. Большое это событие, и пусть оно войдет в историю будущей магистрали. В честь знаменательного события я предлагаю безымянный перевал на Главном хребте отныне на всех картах экспедиции именовать «Перевал Комсомольский». Пусть будущие строители великой магистрали знают, что задолго до них здесь прошли те, детство которых коснулось черное крыло войны. Пусть они знают, что юные комсомольцы вместе с нами, фронтовиками, в тяжелейших условиях с честью несли знамя любимой Родины. Называя перевал Комсомольским, мы передадим эстафету подрастающему поколению, тем юношам и девушкам, которые будут строить крайне нужную стране железную дорогу. И я знаю, что они будут благодарны нам, первопроходцам, и нашим комсомольцам Петру Жмыхину и Тане Котельниковой. Я верю, Петя и Таня перенесут трудности таежной жизни, так же мужественно, как невзгоды и лишения военных лет…

Тут же у костра начальник экспедиции развернул планшет с контурами Главного хребта и красным фломастером написал: Перевал Комсомольский.

После небольшого перерыва геологи говорили о работе экспедиции. Снова выступал Сидоров, сообщил, что правительство не утвердило в проекте место, где геологи наметили бить туннель. Ему возразил Гарновский:

— Извините, Анатолий Васильевич, но поверьте мне — это место самое тонкое в хребте. Пробить всего двадцать километров. Подходы хорошие, можно с двух сторон пробивать, навстречу друг другу.

Гневом сверкнули черные глаза начальника экспедиции:

— Самое тонкое место, уважаемый товарищ Гарновский, государству обойдется в сорок пять миллионов рублей золотом. И правительство отказалось, потому что таких денег сейчас в стране пет. Мне, например, кажется, что вы, Георгий Николаевич, поиском места для туннеля лично не занимались, а указали в хребте первую попавшуюся точку.

Гарновский, опершись на плечо Колесникова, поднялся.

— Вы не правы, Анатолий Васильевич, я лично провел по хребту два маршрута. Последнее время я действительно ослабил внимание, но вы же знаете почему. Я разрабатываю свой вариант перехода. Мой вариант без туннеля. Железная дорога пойдет по верху через хребет. Свою дорогу я условно назвал «Радуга». Она на семь миллионов дешевле.

— «Радуга» ваша, Георгий Николаевич, — вдруг заявил Колесников, — к сибирским условиям не пригодна. А вы целые месяцы тратите на напрасные расчеты.

Было видно даже при свете костра, как побледнели щеки у Гарновского, затряслись губы.

— Вы, Вячеслав Валентинович, разве мои расчеты проверяли?

— Не обижайтесь, не в расчетах дело. Они правильные, вы хороший инженер, но по сути дела…

Сидоров ударил ладонью по столику:

— О «Радуге» говорить не будем. Там, — Сидоров указал на звездное небо, — зимой шквальные ветры, ураганы. И даже тяжеловесные составы будут лететь с хребта, как гусиные перышки. Вы неважный хозяйственник, Георгий Николаевич. Вы не удосужились подсчитать, что в год эксплуатация «Радуги» будет обходиться государству в пять миллионов рублей. Здесь придется держать целый строительный батальон, чтоб ремонтировать ее после каждого урагана.Сидоров вынул из кармана папиросу, поднял от костра головешку, закурил. — Нужно, товарищи, искать третий вариант, успеть надо до снегопадов.

Услышав слова третий вариант, Таня насторожилась, вздрогнул Петька. Теперь им стало понятно, о каком третьем варианте упоминал начальник погибшей экспедиции. Вогул на острове убил Вещева именно за третий вариант.

Стал выступать Гарновский:

— Я действительно виноват. Даже в своей болезни. Слишком много стал прислушиваться к себе. Увлекся расчетами «Радуги», думал открытие сделаю, помогу стране сэкономить деньги. Слишком уверовал в себя. Оторвал науку от практики. А остановиться духу не хватило. Оставшееся время до снегопадов мы используем для поиска оптимального, или, как вы, Анатолий Иванович, выразились, третьего варианта, где можно будет пробить самый короткий туннель. Завтра мы разделимся на поисковые группы по три-четыре человека, и все силы употребим на поиск третьего варианта. — Сгорбившись, он повернулся к собравшимся у костра. — Завтра, товарищи, объявляю день подготовки. Каждой группе я лично выдам задание.

Крепнущий день ото дня морозец справился с ручейком, текущим за палатками. И осторожный изюбр, чтобы напиться воды, стал разбивать тонкий лед копытом. После каждого удара поднимал голову, смотрел на опустевшее стойбище геологов, водил ушами. Напившись студеной воды, зверь стряхнул капли с толстых губ и, раздувая ноздри, шумно потянул воздух. Того запаха, которого он всегда боялся, не было. Изюбр легко перемахнул ручей и, не пугаясь, прошел по опустевшему поселку. Спустился к обрубленной скале. Расставил широко голенастые ноги и пристально посмотрел на вершину хребта. Увидел лошадей, груженных вьюками, и понял, что люди покинули свое стойбище надолго. Может быть, до весны. Изюбр круто развернулся, посмотрел вниз, на закутанную морозным туманом реку, перешел по скале на тот берег и скрылся в лесу.

В отряде, который двигался на север, было три человека. Впереди шел Гарновский. Чуть отстав от него, шагали Петька и Таня. За ними тянулась лошадь Житуха. Идти было трудно. Склон хребта словно кто-то специально усыпал обломками скальных плит. Ноги скользили по снегу, попадали в трещины. Особенно страдала Житуха. Стертые за лето подковы не держали, и она два раза валилась на бок. И оба раза рвала мешок с овсом, лежащий у ней поверх вьюков. На ночь Житухе каждый раз выдавалась походная норма золотистого корма. И поедала она его тут же у костра. Хрумкала медленно, чтоб протянуть удовольствие, и косилась на мешок, как бы проверяя, много ли осталось. Гарновский, выдавая вечером Житухе пропитание, произносил:

— Потерпи, дорогая лошадь, скоро на месте будем у Медвежьего зимовья, а там, ты знаешь, под снегом травы сколько угодно, и водичка хорошая, не то, что талый снег.

Каждый раз Житуха при упоминании Медвежьего зимовья тихо ржала.

— Смотрите, она плачет. — Таня вытерла рукавичкой катившуюся по шерсти слезу.

— От ветерка у нее слезы, стареет, — ответил Гарновский. — И вдруг спросил: — Челпанова при вас арестовывали?

— При нас.