Подмена - Имшенецкий Вячеслав Андреевич. Страница 28

— В убийстве он признался?

— Сначала только в воровстве.

Гарновский погрел руки над костром и тяжело вздохнул:

— Может, он и не убивал.

Таня незаметно добавила Житухе овса и подошла к костру.

— У него в шалаше щепку нашли, а на ней кровь Жухова, экспертиза доказала.

— Ну и дела без меня творились. А как вел себя Колесников.

Таня вспомнила, что Колесников до появления милиции был очень настороженным, а когда увидел милиционера, хотел спрятаться за дерево.

— А что, Георгий Николаевич, он тоже соучастник?

— Кто знает, я их частенько видел вместе у реки: Колесникова, Жухова, Челпанова.

Слушая Гарновского, Петька обозвал сам себя разиней. Как он не догадался, что документы Самоволина мог похитить Колесников. И пустую картонную папку наверняка спер тоже он, потому что тогда с караваном он уходил самым последним.

— Почему Челпанов стрелял в Жухова? — спросил Петька у Гарновского.

— Наверно, что-нибудь не поделили, — зевая, ответил Георгий Николаевич.

«Бочку с документами они не поделили», — чуть не ляпнула Таня.

Глава 11

Медвежье зимовье оказалось большим домом с крышей из расщепленных наполовину лиственничных бревен. Окна были под самой крышей и смотрели на главную вершину хребта.

— Почему такие узкие окна? — спросила Таня.

— Чтоб медведь не смог просунуть голову. Усадьбу эту строили еще геологи погибшей экспедиции.

На всякий случай Петька дал понять, что про такую экспедицию они слышат впервые:

— А как она погибла?

— На барже пьяные плыли, пожар, говорят, случился, сгорели. — Гарновский внимательно посмотрел на Петьку. — Так вот, в то время медведей здесь было несметное число. — Гарновский показал на бревенчатый сарайчик. — Там ручей, тоже Медвежьим завется.

Петька с Таней прислушались, из сарая доносилось бульканье. Петька по сугробу прошел туда, открыл тяжелую толстую дверь. В левом углу стояла деревянная лохань без дна, там бил ключ. Он немного парил, и поэтому потолок и стены сарая были покрыты морозным куржаком, словно белой шубой. Лишняя вода из лохани выбегала под стенку сарая.

Житуха чувствовала себя здесь как дома. Освобожденная от вьюков, она прошла к Петьке в сарайчик и напилась прямо из лохани. Понюхала висящий на стенке ветхий хомут, хлестнула себя несколько раз хвостом и вышла. Осмотрела конюшню, старый амбар, поразмыслила о чем-то и веселой трусцой побежала к скалам щипать не занесенную снегом траву.

Петька протоптал тропинку к навесу с чурками. Увидел тяжелый старинный колун. У самого обуха были выбиты буквы «экс. «Багульник». Старую сосновую чурку Петька развалил с одного раза. Каждую половинку расколол на тонкие поленья. Дрова отнес в дом и вернулся обратно. Сбросил меховую куртку и пролез под крыльцо. Здесь лежали ржавые лопаты, кайлы и топоры с обломанными ручками. Все было наполовину забросано землей.

Ближе к незабитой отдушине лежал расколотый приклад ружья, а рядом непонятная блестящая штука. Петька взял ее и вылез наружу. Рассмотрел. Она походила на крохотный портсигар с кнопкой. Никаких обозначений не было. Петьке показалось, что он когда-то видел такие приборчики, но где — вспомнить не мог.

Вечером, когда все трое сидели за столом и разрабатывали маршрут на завтра, Петька показал приборчик Гарновскому. Тот рассмотрел его внимательно. Поднес к глазам, ощупал. А потом выбросил приборчик в раскаленную печь.

— Неизвестные вещи, Петенька, никогда не подбирай, в них может быть отрава или еще какая-нибудь гадость.

Батарейка на огне зашипела и резко бабахнула. Открылась дверка, вылетело несколько угольков.

— Вот видите, — сурово сказал Гарновский, — наверняка там ампула с ядом была. Волков кто-нибудь собирался травить.

Все трое смотрели в печку из дальнего угла. Коробочка и содержимое горели ослепительно белым пламенем. Немного запахло лекарством. И тут Петька вспомнил этот запах. Вспомнил Краснокардонск, ночного пришельца, подземный ход и такой же запах, когда сжигали батарейки от рации.

— Диверсант здесь был, — крикнул Петька. — Я вспомнил, такие батареи были у диверсанта Мулекова в Краснокардонске, и еще я их видел у Метелкина, когда он нас вез на лодке.

Георгий Николаевич побледнел.

— У какого Метелкина?

— Который в Шалаганове живёт. Метелкин, наверно, шпион. Может, и Жухова они вместе с Челпановым убивали.

Георгий Николаевич беззвучно засмеялся:

— Фантазеры, ну, фантазеры. — Посмеявшись, он вытер платком глаза, сел на нары ближе к изголовью. — Метелкин, ребята, славный таежный мужик. Правда, немного угрюмый. Поначалу я его даже побаивался. А он, оказывается, душа-человек. В таком возрасте на двух ставках работает и продавцом, и радистом в речном пароходстве. Кормит всех своих внучат, племянников и еще брата-пьяницу. Через недельку-другую вернемся в Шалаганово, я вас поближе познакомлю с ним, и посмеемся все вместе, как вы его, беднягу, шпионом посчитали.

Ночью их разбудил стон. С Гарновским было плохо. Петька выполз из спального мешка, открыл дверцу печки, бросил туда полено. Затрещали угли, вспыхнуло дерево. Огонь осветил бледное лицо Георгия Николаевича. Он стиснул зубы от боли и катался по нарам.

— Почки. — Он тяжело перевел дыхание, — почки схватили.

— А лекарство какое-нибудь у вас есть?

— Никакого. Тепло надо прикладывать, только оно и помогает. — Он вдруг изогнулся. — Ой, ребята, ой…

Крупным потом покрылись у него лоб и нос. Таня всхлипнула.

— Ничего, Танечка, не пугайся, пройдет. Ох-ох-ы-ы-ы! — Дернувшись, Гарновский чуть не упал с высоких нар. Петька заметался по избе, нашел закопченное ведерко.

— Таня, раскочегарь печку, — и выскочил на улицу.

— Куда? — тихо выкрикнул Гарновский, но дверь, впустив клубы морозного воздуха, захлопнулась. Вернулся Петька не скоро. Прямо на плиту высыпал ведро крупного песка.

Руки у Петьки окоченели. Едва шевеля пальцами, он взял полено и раздавил на плите смерзшиеся комки песка.

— Таня, перемешивай его.

Грелку соорудили из рюкзака и приладили Гарновскому на поясницу прямо поверх одежды. Остатки песка ссыпали в шапку и положили в ноги. Тихо постанывая, Георгий Николаевич благодарил своих спасителей. Боль проходила, он стал меньше стонать и вскоре затих.

Петька, не мигая, смотрел на прыгающий в печи огонь. Тревога закралась в сердце. Что делать, если приступ не прекратится? Как вывозить больного. И куда? На стойбище уже никого нет, а в Шалаганово дорогу он не знает.

Петька с Таней были уже в мешках, когда Гарновский горестно вздохнул:

— Охо-хо! Пропал наш завтрашний маршрут. Знаете, ребята, Сидоров тоже допустил ошибку и большую. Надо было ему раньше позаботиться о третьем варианте, а теперь что поделаешь?

— Вы отдыхайте, Георгий Николаевич. Мы с Таней завтра пройдем по намеченному маршруту. Обследуем расселину, о которой вы сегодня говорили, замерим ее, образцы пород возьмем и привезем сюда. А когда вы поправитесь, занесете все на карту. Если задержимся, у костра заночуем, нам такое не в первый раз.

Меховая шуба зашевелилась, Гарновский повернул лицо к стене, пробормотал едва слышно:

— Без меня не ходите, к утру я мало-мало оклемаюсь.

Петька заснул и, кажется, уже видел сон, когда ему почудилось, что Георгий Николаевич опять стонет. Петька вылез из мешка, подошел к нарам. Больной спал, но только раскрылся. Лунный свет из окна падал ему на лицо. Припухшие веки подрагивали. Петька укрыл Георгия Николаевича, пощупал лоб. Температура нормальная. Он снова залез в мешок и заснул, а потом опять вставал и подходил к больному.

Третий раз Петька проснулся на рассвете. Слышался скрип снега — это Житуха ходила вокруг дома, фыркала. Несколько раз заглянула в окно. Петька потихоньку разбудил Таню. Они быстро оделись, вынесли на улицу рюкзак, спальный мешок и карабин. Был крепкий морозец. Скрип снега плотным звуком уносился в рассветную мглу. Расплывчатым силуэтом возникла перед крыльцом Житуха.