Дорога - Маккарти Кормак. Страница 25

Продукты у них закончились задолго до того, как они достигли побережья. Шли по местности, опустошенной и разграбленной много лет назад. Ничего не осталось ни в жилых домах, ни в зданиях вдоль дороги. Из телефонного справочника на бензоколонке узнал, как называется городок, в который они забрели, и записал название карандашом на полях карты. Сели на бордюр, ели крекеры и искали это место на карте. Не нашли. Перебрал куски карты и посмотрел еще раз. Наконец-то! Показал мальчику. Миль на пятьдесят отклонились на запад от того места, где, как он считал, должны были оказаться. Нарисовал на карте две фигурки. Сказал: "Это мы". Мальчик провел пальцем оттуда до побережья. Спросил:

— Сколько еще идти?

— Недели две. Три.

— Он синий?

— Океан? Не знаю. Раньше был синий.

Мальчик кивнул. Сидел и рассматривал карту. Отец наблюдал за ним. Догадался, о чем он думает. Сам в детстве обожал путешествовать по картам, не убирая пальца с той точки, которой был обозначен их городишко. Это как искать родных в телефонной книге. Каждый сам по себе и в то же время часть целого. Все на своих местах. Но у каждого свое место.

— Ну, пошли. Пора.

Ближе к вечеру зарядил дождь. Свернули с дороги, и по тропинке в поле вышли к маленькому сарайчику, и в нем провели ночь. На бетонном полу в дальнем углу стояли жестяные бочки. Он припер ими дверь, разжег костер на полу, а из сплющенных картонных коробок устроил себе и сыну подстилки. Всю ночь по железной крыше барабанил дождь. Проснулся: дрова прогорели, холодище. Мальчик не спит, сидит, закутавшись в одеяло.

— Что случилось?

— Ничего особенного. Плохой сон приснился.

— Что тебе приснилось?

— Неважно.

— Ты как?

— Так себе.

Он обнял его и прижал к себе. Сказал:

— Ладно, забудь.

— Я плакал, а ты не проснулся.

— Прости, свалился от усталости.

— Да нет же, я про сон говорю.

К утру дождь перестал. Проснулся и слушал ленивый перестук капель. Поерзал на твердом бетонном полу и посмотрел сквозь доски наружу, на серые окрестности. Мальчик пока спит. Лужицы дождевой воды на полу, от каждой упавшей капли вспухают пузыри, и разбегаются, и лопаются. И так без конца. Однажды в городишке у подножия гор они тоже ночевали в похожем месте. Слушали дождь. Там же наткнулись на старомодное заведение: тут тебе и аптека, и закусочная, и магазин. Прилавок из черного мрамора, высокие хромированные табуреты с видавшими виды сиденьями, кое-как заклеенными изоляционной лентой. Аптечный ларек разграбили, а сам магазин, как ни странно, не тронули. Полки заставлены дорогой электронной техникой. Стоял, рассматривал магазин. Большой выбор. Галантерея. А это что? Схватил сына за руку и потащил к выходу, но было уже поздно — ребенок успел увидеть. В конце прилавка под стеклянным колпаком для торта — человеческая голова. Отрубленная. В кепке. Высохшие глаза глубоко запали в глазницы. Выражение глубокой грусти. Или ему это приснилось? Нет. Поднялся, и наклонился, и подул на угли, и продвинул в середину полуобгоревшие доски, и костер тогда хорошо занялся.

— Где-то же есть хорошие люди. Ты сам говорил.

— Говорил.

— Ну и где же они?

— Прячутся.

— От кого?

— Друг от друга.

— Их много?

— Этого мы не знаем.

— Но сколько-то есть, да?

— Сколько-то, конечно, есть.

— Это правда?

— Да, правда.

— А может, и нет.

— Думаю, что правда.

— Ну хорошо.

— Ты мне не веришь.

— Верю.

— Вот и отлично.

— Я всегда тебе верю.

— Сомневаюсь.

— Всегда. Я должен тебе верить.

Возвращались по грязи назад на дорогу. После дождя пахнет землей и мокрым пеплом. Придорожная канава с черной водой. Хлещет из железной дренажной трубы. Пластмассовый олень во дворе. Чуть позже в тот же день вошли в небольшой городок. Им навстречу из-за грузовика вышли трое мужчин, загородили дорогу. Истощенные, в каком-то тряпье. В руках — куски труб. Спросили: "Что у тебя в тележке?" Он направил на них револьвер. Не двигаются. Сын вцепился в его куртку. Все молчат. Начал толкать тележку, отступили к обочине. Отдал тележку мальчику, а сам шел пятясь, направив на них револьвер. С таким видом, будто он разбойник с большой дороги, а у самого сердце почти выскакивало из груди и вот-вот начнется приступ кашля. Те трое вернулись на прежнее место, не спуская с них глаз. Засунул револьвер за пояс, и повернулся к ним спиной, и взялся за тележку. Взобравшись на пригорок, оглянулись: стоят. Велел мальчику везти тележку, сам пересек какой-то двор и вышел на пятачок, откуда дорога хорошо просматривалась: испарились. Мальчик был сильно напуган. Отец бросил револьвер поверх вещей, забрал у мальчика тележку, и они пошли дальше.

Залегли в поле и до самой темноты наблюдали за дорогой. Никто не проходил. Холодно. Когда совсем стемнело, вытащили тележку на дорогу, он выдернул одеяла, закутались и пошли. Вслепую. Одно колесико стало периодически попискивать, придется с этим мириться. Так они брели несколько часов, а потом, с трудом пробравшись сквозь придорожный кустарник, дрожащие и обессиленные, улеглись на холодной земле и проспали до наступления дня. Проснувшись, понял, что заболел.

У него начался жар, пришлось отлеживаться в лесу. Словно беглецам. Негде разжечь костер. Небезопасно. Мальчик сидел в ворохе листьев, смотрел на отца. Черные круги под глазами.

— Ты не умираешь, папа? Не умираешь?

— Нет, просто сильно заболел.

— Мне очень страшно.

— Я понимаю. Ничего-ничего. Я поправлюсь, вот увидишь.

Его сны преобразились. Вернулся исчезнувший мир. Видел свою семью, все давно умершие, искоса, по-чудному на него смотрят. Никто ни слова. Стал вспоминать свою жизнь. Эпизод из далекого прошлого. Мрачный день в городе в какой-то чужой стране. Он стоит у окна и смотрит вниз на улицу. У него за спиной — деревянный столик с погасшей лампой. На столе — книги и бумаги. Начался дождь, и тогда кот, сидящий на противоположной стороне улицы, встал, и перешел дорогу, и, зевая, уселся под навесом кафе. За столиком сидела женщина, подперев голову руками. Много лет спустя он стоял в уничтоженной пожаром библиотеке с валяющимися в лужах на полу почерневшими книгами. Опрокинутые книжные полки. Вспыхнула злость на это собрание лжи, заключенной в тысячах и тысячах томов. Поднял один — тяжелый, разбухший от воды — и полистал страницы. Ему никогда не приходило в голову, сколь важны будут любые мелочи, о которых говорилось в книгах. Поразился: ведь ничего похожего на сегодняшний мир не существовало. Выронил книгу, и бросил последний взгляд, и вышел навстречу холодному серому свету.

Прошло три дня. Четыре. Спал отвратительно. Проснулся от мучительного кашля. Хриплое дыхание.

— Извини, — прошептал в безучастную темноту.

— Ничего, — откликнулся мальчик.

Зажег крохотный масляный светильник и оставил его на камне, встал и поковылял по сухим листьям, закутавшись в одеяло. Мальчик прошептал ему в спину, чтобы он не уходил.

— Я чуть-чуть. Совсем недалеко. Услышу, если крикнешь.

Если ветер задует светильник, обратной дороги ему не найти. Сидел в листьях на вершине холма и всматривался в черноту. Смотреть не на что. Ветра нет. В прошлом, когда он так же подымался на гору, и сидел, и разглядывал едва различимые очертания местности, где заблудившаяся луна прокладывала себе дорогу посреди отравленной пустыни, иногда видел мерцание света. Расплывчатое и тусклое в густом мраке. На другом берегу реки или далеко в темных кварталах сожженного города. По утрам он возвращался на то же место с биноклем и изучал окрестности в надежде увидеть дымок костра, но ни разу так и не увидел.