Возмездие Мары Дайер (ЛП) - Ходкин Мишель. Страница 47

Бог его знает, сколько минут, часов, дней после этого я провел во тьме, пробуждаясь от толчков незнакомцев, заставляющих меня есть, или людей с размытыми, пустыми лицами и руками в перчатках. Как правило, после этого меня вновь поглощала тьма бессознательного, ее влажный язык запихивал меня в глубины гортани. Я мало что помнил до сегодня, но тут в двери появилось папино лицо.

— Теперь ты в безопасности, — сказал он и — о чудо из чудес! — вывел меня в свет. Увидев голубое небо, я ощутил прилив умиротворения, но вскоре понял, что оно было цвета скисшего молока. Отец что-то говорил, наверное, пытался меня обнадежить, но я с трудом улавливал смысл предложений. Это не мешало мне пытаться найти в себе хоть намек на благодарность и радость от свободы. Увы, я ничего не чувствовал.

Пока он не упомянул ее имя.

Оказывается, папа нашел и ее. Мара нуждалась в помощи, которую мог оказать только я, поэтому мне нужно последовать за ним.

Я готов пойти куда угодно и с кем угодно, лишь бы снова увидеть девушку, которую люблю. Естественно.

Девушка перед моими глазами не очень на нее похожа. Я не могу сказать, в чем разница, не считая очевидной худобы и нового телосложения. Будь она голой под черной потертой футболкой (одна из моих — ворот отчасти порван), то через нее бы проступали ребра и позвоночник, ключицами можно было бы резать стекло. Но она не выглядит больной, по крайней мере, не такой, как до «Горизонта». Ее щеки пылают цветом, глаза горят от неведомых мне эмоций. Изменилось нечто большее, чем вычерченные черты лица и тела. Смотреть на нее все равно что зайти в дом, в котором однажды жил, и понять, что теперь там обитают новые, незнакомые владельцы. Мара лежит связанной на каталке, а Джуд — ужаснейшее из человеческих созданий — нависает над ней. Но она не похожа на даму в бедственном положении. Скорее, Мара дракон, который их охраняет. Меня поражает как гром среди ясного неба мысль, что я вовсе не знаю этого человека, пока она не произносит мое имя.

От звука ее голоса мой разум и кровь закипают; она пламенно курсирует по венам. Я не обращаю внимания на Джуда — его мы зарежем позже. Ноги несут меня к моей девочке; я становлюсь на колени и тянусь к ней. Что-то останавливает меня — не Джуд. Не отец. Руки сжимаются в кулаки и падают по швам. Странный, неродной голос внутри меня шепчет: «Не делай этого».

Я вглядываюсь в Мару в поисках ответа на незаданный вопрос. Вместо этого она говорит:

— Ты здесь.

Но в ее тоне я слышу вопрос: «Где ты был?»

Мое сердце бы разбилось, не будь оно переполнено счастьем. Вот я и дома. Ее голос остался прежним.

Тем не менее, отец решает загрязнить воздух своим:

— Маре сказали, что «Горизонт» разрушился.

Я недоуменно поднимаю голову.

— Почему?

— Чтобы обезопасить тебя.

— От чего?

— От нее.

Мара молчит с мгновение и часто моргает своими круглыми глазами, обрамленными темными ресницами. Для любого другого они показались бы образцом невинности.

— Я бы никогда не причинила ему вред.

Папа смотрит на нее без всяких эмоций.

— Ты уже это сделала.

Но с Ноем все хорошо. Он жив. И вполне цел.

«Он здесь».

Я чуть не подавилась воздухом, увидев его, а при звуке его голоса вообще едва не растаяла. Стой я на ногах, то тут же рухнула бы на колени.

На нем были новые джинсы и футболка, свободно висящие на истощавшем теле. Он присел у каталки и осмотрел мои руки.

— У тебя есть, чем перерезать их? — спросил Ной отца. Я недоуменно уставилась на него, а Дэвид достал что-то из нейлонового портфеля. Я до боли вытянула шею, пытаясь рассмотреть предмет.

Это был нож.

— Да, — пробурчал Джуд. — Да.

Вся теплота, которую я ощутила от своевременного появления Ноя, исчезла. Здесь что-то происходило, но я не могла понять что.

Он явно тоже. Парень перерезал веревки на моих запястьях и лодыжках, и никто ему не возразил. Что они задумали? Что происходит?!

Мое тело ослабло и дрожало, можно даже не пытаться встать или бежать. Но я могла сесть. Ной помог мне.

— Что с тобой случилось? — спросил он, хватая меня за плечи и прислоняя к стене.

Я засмеялась. Ничего не могла с собой поделать; смех просто вырывался изо рта. Как можно ответить на этот вопрос? С чего начать?

Ной отвернулся с напряженной челюстью.

— Кто сделал это с ней? — Он сосредоточился на Джуде и спросил отца сухим тоном: — Почему он здесь?

Дэвид достал папку из своей сумки.

— Я уже сказал, что нуждаюсь в твоей помощи с ней, — мне захотелось плюнуть ему в лицо. — Именно поэтому.

Он выложил несколько листов. О нет, не листов. Картинок. Фотографий. Цветных. Весьма красочных.

— Вэйн Флауерс, сорок семь лет. Мара перерезала ему глотку и забрала его глаз в качестве трофея.

Лицо Ноя ничего не выражало, его глаза оставались бесстрастными.

— Дебора Сьюзан Кэллс, сорок два, умерла от множества ножевых ранений, нанесенных Марой при помощи скальпеля. Роберт Эрнст, пятьдесят три, отец двоих детей. Его она тоже убила скальпелем. Полиция едва опознала его, гниющего в гостинице рифа.

Ной не повернулся ко мне за подтверждением, зато взял фотографию доктора Кэллс со стола. Затем посмотрел на отца.

— Вы знакомы? Ты в курсе, что она делала с Марой? И со мной?

Тут я поняла, как же мало Ной знал. Это пугало.

— Да, — ответил Дэвид.

«Ведь он ее и нанял», — хотелось мне крикнуть. Жаль, что я не могла встать, схватить Ноя за футболку и заставить меня выслушать, понять ситуацию. Но наркотики, которыми накачал меня Дэвид, не позволяли мне такой роскоши.

— Ты знаешь обо… мне? — сурово поинтересовался парень.

— Твоя мать долго это скрывала, но я узнал правду после ее смерти. Поэтому нас с ней и выбрали.

— Для чего?

— Чтобы стать твоими родителями.

Он закрыл и открыл глаза, его лицо отобразило едва сдерживаемую ярость.

— Мужчина, которого вы зовете Лукуми и которого я знал как Ленарда, манипулировал твоей матерью. Он завербовал ее, а затем познакомил нас, чтобы мы могли плодиться. Ной, твое рождение было тщательно спланировано. Разработано.

Тот практически излучал гнев.

— Зачем?

— Чтобы стать спасителем, — ответил Дэвид, глядя на сына, как на величайшее из своих разочарований. — Чтобы победить дракона. А ты взял и влюбился в него.

НОЙ

Может, папа обезумел от потери любимой? Или от постоянного разочарования в сыне? Вряд ли я когда-нибудь узнаю ответ.

— Я слышал, за последнее столетие сильно развилась электрошоковая терапия, — говорю я ему. Мою подколку пропустили мимо ушей.

— Ной, все, что я хотел для тебя — чего хотят большинство родителей для своих отпрысков, — это здоровья и нормальной жизни. Но, частично, я — причина, по которой ты этого лишен. Мы с твоей мамой непроявившиеся носители первоначального гена, который делает тебя ненормальным.

Я чуть ли не смеюсь в ответ на его слова.

— Ладно. Хорошо. Как давно ты знаешь?

— Твоя мать оставила письма и документы, — сухо говорит он. — Я не верил им, пока тебе не исполнилось восемь.

Я пытаюсь вспомнить, что тогда произошло, но даже не догадываюсь, на что он намекает.

— Ты забрался на комод, пока твоя няня была в ванной, и спрыгнул с него. Разбил себе голову. — На его морщинистом лице появляется мимолетная улыбка, и в это мгновение я вспоминаю свою старую спальню с высокими деревянными потолками. Пол был сделан по образцу. Я залез на комод, чтобы лучше его рассмотреть, и тут он начал изменяться, крениться. Мне захотелось прыгнуть. Я попытался.

— Я отвез тебя в больницу, но к моменту нашего прибытия рана почти зажила. Я вызвал частного врача, чтобы тебе сделали магнитно-резонансную томографию и взяли анализ крови — ничто не выдало недавнего ранения. Ты был цел и здоров, — говорит папа с горькой ухмылкой. — Не считая факта, что ты постоянно пытался навредить себе, — добавляет он со злобой в голосе.