Мой лучший враг - Филипенко Алена. Страница 66

— Я не пойду на выпускной, — сказала Андреева.

— Я тоже, — повторил Колесников.

— И я, — повторила за ними я.

Первые два ответа учительница выслушала с равнодушным видом. А когда я сказала, что не иду, она нахмурилась и сурово посмотрела на меня.

— А причина?

— Уезжаю, — соврала я.

— Мицкевич, после уроков зайди ко мне, — ее тон не предвещал ничего хорошего.

Я пришла после уроков в наш кабинет.

Она говорила много всего. Что я подвожу всю школу, так как на выпускной линейке будет городская пресса и разные уважаемые люди, а также спонсоры, у которых школа долго выпрашивала организацию в школе танцевального класса — оборудование, полы, зеркала. И на выпускном появится уникальная возможность показать, какие таланты есть в школе и что, школе просто необходим танцевальный класс. А главные таланты — ведущая пара. Мицкевич и Шутов. А я собираюсь так подвести всю школу!

Также она пыталась все еще шантажировать меня рефератом. Говорила, что результаты легко можно аннулировать, и что мне все равно придется сдавать экзамен вместе со всеми. Когда угрозы не помогали, учительница меняла тактику. Поблажками и поощрениями она пыталась уговорить меня.

Она давила, давила на меня. Пыталась сломить мою и так сломленную психику. Я не выдержала. Сдалась. Лишь бы больше не испытывать этого давления. Мне было все равно на угрозы и на поощрения. Главное — чтобы меня оставили в покое.

И я согласилась идти на выпускной. «Это всего лишь еще один танец, не более», — уговаривала я себя.

Тысячу раз я пожалею о том, что согласилась. Ведь выпускной — это тот самый день, с которого начиналась моя история. День, когда я перестала существовать.

Но пока я не думала об этом. Не подозревала о том, что выпускной как-то изменит меня, поменяет отношение ко всему и перевернет все с ног на голову.

После разговора с учительницей мы с Дашей вечером сидели у нее дома и выбирали себе платья на каком-то сайте. Даша выбрала красное, а я зеленое. На следующий день мы оформили заказ, и нам оставалось только ждать посылки на почту.

День сменялся один за другим. Дни шли, как череда ночных кошмаров. Я всегда находилась в вечном страхе, настороже, в ежесекундном ожидании команды «беги!».

В один из таких кошмарных дней после выхода из школы нас в очередной раз поймали и затащили в гаражи.

— В красном углу ринга крадущийся тяжеловес, в синем углу ринга наш чемпион многократных поединков, наш обожаемый неподражаемый Дэн-гора! Поприветствуем наших борцов! — Стас свистнул и захлопал в ладоши.

Ромка жался к гаражу. Дэн был крупнее его и, более того, профессионально занимался боксом. У Ромки не было шансов.

Когда тебя зажимают в угол, ничего не спасет. Никакое владение боевым искусством не поможет тебе, когда тебя четверо зажали в угол и выкручивают яйца. Эту истину сказали мне мальчишки. Помогут только быстрые ноги. Они дадут тебе возможность убежать. Но, помимо быстрых ног, нужны еще и быстрые мозги, которые, почуяв опасность, мгновенно дадут ногам команду. Наши мозги, к сожалению, быстрой соображаловкой не обладали. Именно поэтому мы и стояли за гаражами, зажатые в угол.

Ромку и Дэна окружили в кольцо. Дэн весело подпрыгивал, то приближаясь, то отдаляясь от Ромки, запугивая его. Я, Антон и Серега были честью этого кольца. Нас крепко держали. Сзади меня стоял Стас.

— Кто рискнет поставить на крадущегося тяжеловеса? — весело кричал Стас. — А? Ставки высокие, если шляпа выиграет, победитель получит кучу бабок. Ну же? Никто не хочет? Ну, тогда я поставлю, — Стас достал из кармана мятые деньги.

Кто-то хмыкнул.

— Ты нам итак до сих пор не отдал за нее, — один из его друзей кивнул на меня. — Спорил, что протянешь ее, а сам дал заднюю. Она небось еще целка, а? Вот пока мы тут бои смотрим, пошел бы с ней за гараж да дернул. Время только теряем.

Я задрожала. Они говорили обо мне так, как будто я была неодушевленным предметом.

Стас опустил мне руки на плечи.

— У меня еще есть время, — холодно ответил он.

— Так не годится, Стас! Это не по-пацански! Сказал — значит, делай.

Сердце забилось сильнее. Я молила о том, чтобы все внимание снова вернулось к боям. И пускай от этого будет хуже Роме. Мне все равно. Пускай. Только чтобы они забыли про меня.

— Я сам решу, когда и что мне делать, — огрызнулся Стас. — Разговор окончен.

Всеобщее внимание снова вернулось к центру круга, где должно было начаться интересное кино, полагая, что разногласия решены. Но друг Стаса не унимался.

— Но это не по-пацански, Стас! Либо дело делай, либо деньги отдавай и признай, что спор ты проиграл.

И снова внимание вернулось к спору. Мало кто рискует спорить со Стасом, и развернувшаяся картина пробудила у всех любопытство. Они начисто забыли о Ромке, и кольцо стало сжиматься вокруг Стаса и тем смельчаком, который рискнул с ним спорить.

Я умирала от страха, потому что в данный момент решалась моя судьба. Признать поражение в споре означало понизить свою репутацию. Девяносто девять процентов, что Стас не пойдет на это. Но выиграть спор означало, что… лучше об этом не думать.

Стас мягко отстранил меня в сторону. Подошел к своему сопернику, вытащил из кармана мятые деньги и бросил ему в лицо.

— Подавись.

Стас развернулся и просто ушел, оставив нас и свою стаю.

Все смотрели ему в след, пребывая в шоке, не зная, что сказать.

Без Стаса запланированная забава уже никому была интересна, поэтому нас просто отпустили.

Я не думала о его поступке. Я просто устала думать о нем, искать во всех его действиях логику и какие-то причины. Как же я хотела больше никогда не думать об этом человеке, просто стереть его из головы, из воспоминаний.

После каждого кошмарного дня мы уходили к своему мосту. Здесь было наше убежище. Мы садились на самый край, свешивали ноги, смотрели на бурные потоки реки. Пили пиво, болтали о девчонках, ракетах, космических кораблях, книгах и фильмах. В этом месте действовало негласное правило. Никогда не упоминать имя Стаса Шутова. Это место — одно из немногих, где он не мог нас достать. Оно принадлежало только нам. Здесь мы были свободными.

В один из майских выходных приехали мама с дядей Костей. Они не приезжали очень долго, и мне, как никогда, захотелось провести вечер в компании с мамой, чтобы она сидела рядом, улыбалась и весело рассказывала всякие глупости.

— Ой, Томусик, ты что-то плохо выглядишь, — озабоченно сказала мама, войдя в дом. — Не высыпаешься?

— Да, — кивнула я. — Учеба, скоро экзамены…

Мама обхватила мое лицо руками и стала пристально разглядывать его.

— Кожа плохая и волосы… А с губами просто ужас… У меня с собой все есть, мы приведем тебя в порядок.

Мы прошли в гостиную, мама стала рыться в своих многочисленных косметичках.

— Вот этот крем тебе подойдет… А вот это — маскирующий карандаш, он скроет недостатки… Вот эта помада лечебная, а еще сверху вот этой намажешь, она хоть цвет губам придаст, а то они у тебя какие-то бесцветные. Может, тебе еще румяна?

Я молча кивала. А мама все говорила и говорила.

На некоторое время я ушла к себе в комнату, заперла дверь и подошла к зеркалу. Сняла одежду.

На обеих руках — по несколько мелких синяков. Два покрупнее — на животе, и один самый большой — на бедре. Последний я получила, когда Стас загнал меня в пустой кабинет и бросил о парту.

Я посмотрела на свое лицо. Бледная кожа, под глазами — синяки. Глаза потухшие, пустые.

Я попыталась улыбнуться, чтобы хоть как-то скрасить свое отражение. Улыбка вышла жалкой и вымученной.

Губы все в ранках — я часто кусала их до крови. Волосы стали совсем плохими — когда я нервничала, то запутывала концы в узлы и рвала их.

Вечером мы с мамой наконец-то остались одни. Мама колдовала над моей кожей и волосами —мазала меня какими-то кремами и маслами.

У меня вдруг возникло резкое желание рассказать ей все, поделиться с ней всей болью, которую я испытала за этот год. Невозможно нести все в себе.