Задача – выжить! - Замковой Алексей Владимирович. Страница 39

Установив таким образом оставшиеся мины, мы принялись дожидаться оставшихся в лагере. Стрельба все приближалась. Россыпями петард без умолку хлопали винтовочные выстрелы, весело трещали пулеметы, то замолкая, то снова принимаясь поливать пулями лес. Чуть в стороне пронеслась уже знакомая «рама», приближение которой осталось незамеченным за звуками боя. Самолет описал круг над деревьями и снова повернул на болото.

— Заметил, — сплюнул Лешка.

Я пожал плечами и достал сигарету. В голову настойчиво лезли мысли, что лучше было бы мне оставаться в своем времени. Тихом, спокойном, пусть скучном, но в котором никто в тебя не стреляет, в котором не надо бегать по болотам, рисковать, разбирая снаряды, в котором гораздо меньше шансов погибнуть. Я вспоминал книги о попаданцах, свои мечты о другом, более ярком времени и ругал себя последними словами за то, что те мечты сбылись. Хорошо, когда мечты сбываются, да? Только почему образ Фортуны так мерзко усмехается и говорит голосом джинна из фильма: «Будьте осторожны в своих желаниях»? Теперь буду. Я буду очень осторожен, в том числе и в желаниях. Тем более что с недавних пор главным моим желанием стало просто выжить.

Мимо пробежали пятеро бойцов, один из которых выматерился при виде нас, отдыхающих под деревом, но шага не замедлил.

— Командир заслон послал, — с видом знатока прокомментировал Лешка. — Встретить наших и прикрыть отход.

Мы просидели так около часа, вслушиваясь в звуки боя и всматриваясь в заросли кустарника в той стороне, откуда эти звуки доносились. Прибежал какой-то боец и передал приказ капитана показать ему, где установлены мины. Мы показали, и боец убежал навстречу бою, кинув напоследок, чтобы мы дождались отхода ведущих бой партизан, а уже потом «взводили бомбы» и уходили к остальным. Еще минут через двадцать стрельба начала понемногу стихать.

— Наши уже на болоте, наверное… — неуверенно произнес Лешка.

Я снова промолчал. Лешка, видя мое нежелание поддерживать разговор, тоже замолк. Прошло еще немного времени, и из зарослей показались бегущие фигурки бойцов. Всего десять человек, большинство из которых были ранены. Среди них был и Максим Гришин, который опирался на плечо одного из бойцов. Впереди всех бежал наш давешний знакомец, которому мы недавно показывали, где установлены мины.

— Взводи! — на бегу махнул он нам и скрылся в направлении лагеря.

Мы пропустили бойцов и, проводив их взглядом, приступили к работе. Проволока была натянута и закреплена на соседних деревьях и вбитых заранее в землю колышках всего за несколько минут. Оценив напоследок результат и более или менее удовлетворившись сделанным, мы побежали вслед за отходящей группой. Сзади нас подгоняли все еще звучавшие звуки стрельбы. Если стреляют – значит, кто-то немцев сдерживает. Как же они отходить будут? Через мины? Или этот заслон оставили там на смерть, дав задачу сдерживать врага до последнего патрона? Мотнув головой, я отогнал от себя все ненужные мысли. Выжить. Надо сосредоточиться на том, чтобы выжить.

В лагере готовились к бою. Партизаны спешно искали удобные позиции. Кто-то пытался окопаться в пропитанной влагой почве, кто-то просто залег за деревом потолще. Капитан, под тем же деревом, где давал указания мне, сейчас выслушивал ожесточенно жестикулирующего бойца. Я поискал глазами Гришина и увидел его, сидящего под одним из редких деревьев. Над Максимом склонилась Оля и, насколько я смог разглядеть, перевязывала его. Направился было к нему, но, подумав, что сначала надо доложить капитану о проделанной работе, изменил направление.

— …Не меньше батальона, — подойдя к капитану, услышал я возбужденный голос докладывающего бойца.

Увидев меня, капитан жестом прервал его и повернулся в мою сторону.

— Товарищ капитан, мины установлены.

Тот только кивнул и снова повернулся к бойцу:

— Продолжайте.

— Товарищ капитан, — вновь заговорил боец, — немцы идут цепями. Впереди разведка, шагов на сто сзади – основные силы.

Капитан, заметив, что я продолжаю стоять, снова повернулся ко мне:

— Найденов, тебе заняться нечем?

Я развернулся и почти бегом припустил к Гришину. Оли возле него уже не было. Максим сидел и, морщась от боли, потирал здоровой рукой другую – забинтованную. Увидев меня, он с трудом встал.

— Ты как? — спросил я его. — Сильно зацепило?

— Жить буду, — скривился Максим.

— Рассказывай давай, что там у вас произошло? Где Винский?

— Да вот, как началась стрельба, — начал Гришин, — мы сразу начали наш склад минировать. Потом прибежали с заставы, сказали, что немцы идут. Мы залегли. Думали, продержимся, пока остальные не подойдут. Потом немцы появились. Сначала вроде немного. Мы отбились. А потом они как поперли… Склад мы подорвали и отступать начали. Вот так до болота и дошли, а немцы прямо на плечах сидели.

— С Винским что? — напомнил я.

— Не знаю. — Максим снова скривился. — Я его, как начали отступать, не видел.

— Ладно, потом расскажешь. Сейчас иди к реке и заляг там. Стрелять все равно не сможешь.

Я повернулся и побежал искать Лешку. Он лежал за толстым стволом поваленного дерева и осторожно выглядывал из-за укрытия в сторону леса. Я, скинув с плеча карабин и ранец, упал рядом.

— Максима в правую руку ранило, — пояснил я в ответ на вопросительный взгляд Митрофанчика, — а что с Андреем – не знаю.

Лешка сплюнул сквозь зубы и снова выглянул из-за бревна.

— А нам теперь что? — спросил он после паузы.

— А я знаю? Командир никаких указаний не давал.

Только сейчас я заметил, что снова наступила тишина. Стрельба утихла, и только хриплые шепотки лежащих вокруг бойцов нарушали тишину. Видимо, с теми, кто остался прикрывать, уже покончено. И немцы сейчас… Что они делают? Рискнут ли сунуться в болото? Хлопнул небольшой взрыв, ответом которому стали вопли. За ними последовал еще один взрыв. Наши подарочки сработали. Значит, скоро будут гости. Рискнули-таки.

Я перевернулся на спину и уставился в небо. Вполне возможно, что очень скоро я буду там, в этой бескрайней синеве. По крайней мере, я на это надеюсь. Прозвучало еще три взрыва. Я мотнул головой, отгоняя упаднические мысли, и попытался сконцентрироваться на предстоящей задаче. Выжить! Небо подождет – еще успеем. Я подтянул к себе ранец и выложил перед собой на траву винтовочные обоймы. Потом подумал и половину патронов переложил в карман – вдруг придется покидать позицию. Засунул сзади за пояс пистолет, выложил на землю три гранаты – две «колотушки» и одно «яйцо». Ну что, гансики, потанцуем?

Первый немец показался минут через пять. Он осторожно вышел из кустов, которые отделяло от нашей позиции метров пятьдесят заросшей травой грязи, и присел, внимательно осматриваясь. Тут же, откуда-то сбоку, щелкнуло несколько выстрелов, бросивших немца обратно, и заросли отозвались хаотичным залпом. С нашей стороны тоже загрохотало. Загудел где-то, с нашей стороны, ДП, застрекотал, поддерживая его, немецкий МГ. Вскоре им ответили, с другой стороны, еще два пулемета. Воздух наполнился воющим железом и клубами порохового дыма. О каком-то организованном ведении огня не было и речи. Партизаны палили на вспышки и просто, наудачу, по зарослям. Над моей головой провыли две пули, и я инстинктивно вжался в землю. С другой стороны в бревно глухо ударила пуля. Я посмотрел на Лешку – он сосредоточенно куда-то целился. Выстрелил, передернул затвор, снова выстрелил и тоже нырнул за бревно. В наше укрытие ударили еще несколько пуль. Просвистела над головами пулеметная очередь.

В голове крутилась только нецензурщина, основным смыслом которой было то, что в этом филиале ада я явно лишний. Лешка как-то странно глянул на меня и снова выглянул из-за бревна. Этот взгляд будто что-то перевернул во мне. Дело даже не в том, что не хотелось прослыть трусом. Не хотелось, конечно, но я всегда соглашался с пословицей, что живая собака лучше дохлого льва. Но сейчас мне пришла в голову другая мысль – а чем я лучше? Или хуже? Чем хуже я Лешки, других бойцов, которые сейчас отстреливались от врага? Чем хуже тех, чьи останки я поднимал в далеком и, казалось, нереальном будущем? Кто эти все люди? Это ведь не спецназовцы, которых годами натаскивали в тренировочных лагерях. Не прошедшие годы и десятилетия войн ветераны. Не роботы, в конце концов! Это же обычные люди! Вот хотя бы Лешка – вроде бы он говорил, что до войны был простым колхозником. А вон, в заполненной водой ячейке, выглядывает из-за хиленького бруствера из грязи и дерна щуплый парнишка лет восемнадцати, который вряд ли отслужил уже свой первый год в армии. Трактористы, спешно пересаженные в танки и горевшие в своих машинах, летчики, не сейчас, но позже взлетавшие в небо после ускоренных курсов «взлет-посадка» и не отступавшие перед сбившими не один десяток самолетов асами люфтваффе, студенты, учителя, врачи, писатели, художники… Они воюют всего лишь на каких-то пару месяцев дольше меня, но не забиваются ведь в щель поглубже, лишь бы спрятаться от свистящей и воющей вокруг смерти. Да, им страшно. Но они продолжают стрелять. Обычные люди, которых война заставила бросить привычные мирные занятия и взять в руки оружие. Даже Оля хочет бить врага. А я что – здоровый мужик, который скоро разменяет тридцатник, буду прятаться за спинами мальчишек, которых призвали в армию только в этом году? Нет, мне все же стыдно прослыть трусом. Но не перед ними. Стыдно в первую очередь перед собой! Так что хрен вам, господа немцы, и тебе, товарищ Алексей «Найденов». Выбирайся-ка ты из своей норы и берись за дело!