Всего один день - Форман Гейл. Страница 41

Следующие строки я произношу скороговоркой, советую Орландо прежде говорить, а потом целовать. Мы продолжаем ходить вокруг да около, и на моменте, когда Орландо говорит, что женится на мне – на ней, – уж не знаю, каково Розалинде, а у меня начинает кружиться голова. Слава богу, Розалинда потверже, чем я. Она, в роли Ганимеда, отвечает: «Ну, так я, от имени Розалинды, заявляю вам, что вы мне не нужны».

Дрю отвечает: «Тогда мне от своего имени остается только умереть».

Тут во мне как плотину прорвало. Я уже не могу найти нужную строчку, даже страницу не вижу. Кажется, что я и еще что-то потеряла. Контроль над собой, связь с реальностью. Со временем. Я не знаю, сколько его проходит, пока я стою, замерев. Я слышу, как Дрю кашляет, ожидая, что я продолжу чтение. Профессор Гленни ерзает на стуле. Дрю нашептывает мне мои слова, я повторяю, и каким-то образом мне удается восстановить дыхание. Я продолжаю расспрашивать Орландо. Прошу его доказать свою любовь. Но я уже не играю. Это уже не притворство.

«Скажите: получив Розалинду, как долго вы захотите ею владеть?» – спрашиваю я, будучи ею. Голос уже не похож на мой собственный. Он буквально вибрирует от эмоций, в нем звучит столько вопросов, которые надо было задавать тогда, когда была возможность.

Он отвечает: «Всю вечность и один день».

Воздух со свистом вырывается из моих легких. Именно этот ответ я и хотела услышать. Даже если он – неправда.

Я пытаюсь прочесть следующую реплику, но не могу произнести ни слова. Я задыхаюсь. В ушах у меня ревет ветер, я моргаю в надежде, что слова перестанут скакать по странице. Через несколько секунд мне удается выдавить из себя следующие слова: «Скажите лучше, один день, а вечность отбросьте», и тут у меня срывается голос.

Ведь Розалинда все понимает. Скажите лучше, один день, а вечность отбросьте. А после этого дня сердце будет разбито. Неудивительно, что она не хочет показывать ему, кто она на самом деле.

К глазам подступают горячие слезы, сквозь пелену которых я вижу, что весь класс молча таращится на меня, разинув рты. Выронив книгу, я бросаюсь к двери. Я бегу по коридору, через несколько классов залетаю в женский туалет. В угловой кабинке я опускаюсь на корточки, глотаю ртом воздух и слушаю гудение ламп, отчаянно стараясь оттолкнуть ту пустоту, что грозит проглотить меня заживо.

У меня насыщенная жизнь. Почему внутри так пусто? Из-за одного парня? Из-за одного дня? Но, стараясь сдержать слезы, я возвращаюсь в то время, когда я еще не повстречала Уиллема. Вижу себя с Мелани в школе, я закрыта и ограниченна, мы сплетничаем о девчонках, которых даже не потрудились узнать, и потом, в ходе европейского тура, изображаем дружбу, брызжущую ядом. Вижу себя за обеденным столом с родителями, мама, как всегда, с графиком, в который старается втиснуть танцы, подготовку к экзаменам или еще какую-нибудь развивающую деятельность, листает каталоги в поисках новых непромокаемых зимних ботинок, мы вроде бы говорим, но не друг с другом. Вижу себя с Эваном после того, как мы с ним впервые переспали, он сказал нечто вроде того, что мы теперь близки друг другу, как никто, это было мило, но складывалось ощущение, что он это просто в какой-то книге вычитал. Или, может, только мне так казалось, поскольку я начала подозревать, что вместе нас свел лишь тот факт, что Мелани встречалась с его лучшим другом. Когда я заплакала, Эван подумал, что это я от радости, и стало только хуже. Но тем не менее я все равно осталась с ним.

Я была пустой. Еще задолго до того, как в мою жизнь вошел Уиллем и так быстро ее покинул.

Я не знаю, сколько я там просидела, прежде чем скрипнула дверь. Потом под дверью кабинки появились поддельные розовые угги Ди.

– Ты там? – тихонько спрашивает он.

– Нет.

– Можно я зайду?

Я открываю замок. Ди стоит со всеми моими вещами.

– Прости, – говорю я.

– Простить? Да ты была великолепна. Тебе аплодировали стоя.

– За то, что не сказала тебе тогда о приезде родителей. Прости, что соврала. И за то, что все испортила. Я не умею дружить. Вообще ничего не умею.

– Ты умеешь играть Розалинду, – говорит он.

– Это потому, что я спец по притворству, – я смахиваю слезу рукой. – Я так умело вру, что сама за собой этого не замечаю.

– Ох, милая, ты из этих пьес ничего не поняла? Нет никакой границы между тем, кем ты притворяешься, и тем, кто ты есть. – Ди раскрывает объятия, и я прижимаюсь к нему. – И ты меня прости, – добавляет он. – Я тоже, наверное, малость перестарался. Если ты не заметила, я иногда переигрываю.

Я смеюсь.

– Неужели?

Ди помогает мне надеть куртку.

– Я не люблю, когда мне врут, но я действительно ценю то, что ты попыталась мне сказать. Люди никогда толком не знали, как меня воспринимать – ни во дворе, ни в школе, ни тут – поэтому они всегда стараются решить все за меня и рассказывают мне же, кто я такой.

– Да, с этим я тоже чуть-чуть знакома.

Мы долго смотрим друг на друга. И этой тишиной так много сказано. Потом Ди спрашивает:

– Хочешь рассказать, что это было-то?

Хочу. Так хочу, что грудь сжимает. Я захотела рассказать ему все про себя уже несколько недель назад. Я киваю.

Ди сгибает локоть, я беру его под руку, и мы выходим из туалета, столкнувшись на входе с парой девчонок, посмотревших на нас очень странно.

– Был один парень… – начинаю я.

Он качает головой и тихонько цокает языком, словно журя, как бабушка.

– Всегда так.

…Я снова привожу Ди в свою комнату и подаю ему весь запас печенья. И рассказываю все. К концу моей истории все черно-белое печенье и печенье с арахисовым маслом съедено. Он смахивает крошки с коленей и спрашивает, размышляла ли я когда-нибудь о «Ромео и Джульетте».

– Не все можно привязать к Шекспиру.

– Все. Ты думала, как могла бы повернуться ситуация, если бы они не были такими дергаными? Если бы Ромео задумался на секунду и вызвал врача, или просто дождался бы, когда Джульетта проснется? А не принимал импульсивных решений и не травился бы, думая, что она мертва, когда она просто спала?

– Вижу, что ты думал, – правда, вижу. Ди очень взбудоражен.

– Я столько раз видел этот фильм, и каждый чертов раз мне хотелось закричать, как на девчонку в ужастике: «Стой. Не ходи в подвал. Там убийца». А Ромео и Джульетте я кричу: «Не принимай поспешных решений». Но разве эти дураки меня хоть раз послушали? – Он опечаленно качает головой. – И я всегда думаю, что было бы, если бы они подождали. Джульетта проснулась бы. Они бы уже поженились. Уехали бы подальше от Монтекки и Капулетти, поселились в каком-нибудь симпатичном замке. Обставили бы его уютно. Может, было бы как в «Зимней сказке». Думая, что Гермиона умерла, Леонт прекращает вести себя как дурак, а потом так радуется, увидев, что она жива. Может быть, и Монтекки с Капулетти потом узнали бы, что их возлюбленные дети не погибли, поняли, что борьба глупа, и все были бы счастливы. Может быть, трагедия тогда обернулась бы комедией.

– «Зимняя сказка» – не комедия, это проблемная пьеса.

– Так, хватит. Ты понимаешь, о чем я.

И я действительно понимаю. Возможно, я не размышляла об этом, что касается именно «Ромео и Джульетты», но по поводу нашей с Уиллемом истории я сразу же продумала вариант «что, если». Когда я возвращалась в Англию на поезде, когда летела в самолете домой. А если с ним что-то случилось? Но когда я высказала свои сомнения – сначала мисс Фоули, потом Мелани, – они обе меня одернули. Уиллем не Ромео. Он так, Ромео. А я не Джульетта. Я делюсь этим с Ди. Перечисляю все подтверждения тому, что он просто актер, начиная с того, как он подцепил случайную девчонку в поезде, а потом, час спустя, позвал ее на день съездить в Париж.

– Нормальные люди этого не делают, – комментирую я.

– А кто говорит о нормальных? И, может быть, ты не случайная девчонка. Может, и ты для него что-то значила.

– Но он ведь меня даже не знал. Я в тот день была другим человеком. Я была Лулу. Вот кто ему понравился. И к тому же давай вообразим, что что-то действительно произошло, а не он меня кинул. Я знаю лишь его имя. А он моего – нет. И живет на другом континенте. Я его никогда не найду. Как в такой ситуации отыщешь человека?