Игра с огнем - Гайворонская Елена Михайловна. Страница 23

– Ты хочешь сказать… – озадаченно пробормотал Георгий.

– …Ты получишь деньги на исследования и сможешь на свою долю прибыли от продаж закупать препарат и развозить по психушкам, раз тебе настолько по душе роль Дедушки Мороза, – Нина лучезарно улыбнулась. – Обещаю не мешать.

– По-твоему все так просто?

– Проще пареной репы, милый, – подтвердила Нина, поболтав в воздухе бокалом. – Но и ты, разумеется, не станешь мешать мне. Как соавтору проекта.

– Зачем тебе это нужно? Это не Виагра, а психотропный препарат.

– Я в курсе. Вообще-то я – доктор наук, забыл? А ты всего лишь кандидат. Скажу честно: меня по-прежнему волнуют деньги. В наш сумасшедший век депрессия – модная болезнь. Но это тот самый случай, когда мы можем помочь друг другу. Так по рукам?

Георгий Аркадьевич снял очки, медленно их протер, водрузил на прежнее место.

– Меня всегда мучил один вопрос, – тихо выговорил он, – зачем ты пошла в медицину? Ты же совершенно не любишь людей, ни больных, ни здоровых. Ты могла бы запросто стать финансистом или политиком. Почему ты выбрала это профессию?

Нина подалась вперед, положив на столик шикарный бюст, великолепия которого не скрывали даже широкие лацканы строго пиджака.

– Хочешь честно? Мне было интересно проверить, существует ли на самом деле душа.

– Ну и как?

Нина затянулась последний раз и, загасив сигарету, убежденно сказала:

– Ее нет. Ничего нет. Ни Бога, ни дьявола. А есть только оправдание собственных слабостей. Сильным людям это ни к чему. Я сама себе Господь Бог. И, поскольку жизнь коротка, намерена прожить ее в свое удовольствие.

– Но если твоя теория верна, – промолвил Георгий Аркадьевич, – то на всех нас лежит двойная ответственность за содеянное…

– Ладно, – поморщилась Нина. – Довольно философии. Ты принимаешь мое предложение?

– Я должен обдумать, – сказал Георгий, интенсивно перемешивая остывшее мясо в глиняном горшочке.

– Что ж… – Не выразив ни раздражения, ни сожаления, Нина достала из сумочки пудреницу, промокнула губы, придирчиво оглядела себя в зеркальце, небрежным жестом выложила на стол визитку. – Надумаешь – позвони на сотовый. До свидания, Георгий. – Она сдержано улыбнулась, но по затаенному блеску ее глаз он понял, что экс-супруга нисколько не сомневается в успехе.

Георгий Аркадьевич проводил ее долгим рассеянным взглядом. За столиком еще витал тяжелый аромат ее духов. Он вылил в бокал остатки Бордо.

– За тебя, Нина, – произнес он в горьковатый полумрак, – за твой предпринимательский талант, неуемную жажду наживы, неувядающую красоту и абсолютную бесчувственность. Может, ты и есть образец нового, более совершенного человека?

– Официантка!

«Да пошли вы все…»

– Иду!

– Твой любимый клиент, – съязвила Тамара.

– Анютка! Ку-ку!

Девушка страдальчески сморщилась, подобралась, бессонной слабости, как ни бывало. Противный, хриплый, с хамски-скабрезными интонациями голос принадлежал здоровому и волосатому, как мамонт, дальнобойщику, у которого руки вечно повсюду лезли. Однако заказывал он помногу, брал «на вынос» и потому пользовался бесконечным расположением Галины.

– Нюська! – блажил на всю округу Мамонт, – ты где? Может, покатаемся? Я покажу тебе много интересных мест!

– Кто это? – нахмурился Марк.

– Постоянная скотина, которая, как известно, всегда права, – тяжело вздохнув, прикидывая, на сколько подобных выпалов ее хватит, Анна, надев на личико маску ледяной невозмутимости, отправилась в зал.

– А вот и мой десерт! – проревел Мамонт. – Анютка, солнышко, иди, порадуй папочку!

Мамонт осклабился в довольной улыбке, а затем, с проворством, которого было трудно ожидать от его жирной туши, обхватил девушку за талию и припечатал на свои обтянутые промасленными джинсами ляжки.

– Пусти! – крикнула Анна, мгновенно утратив выдержку, когда потные пальцы-сардельки скользнули под футболку, пробираясь к тонкому шелку бюстгальтера. – Отстань, козел, урод вонючий! Убери поганые грабли!

Но это был поединок мухи со слоном, и отчаянное сопротивление лишь раззадоривало шоферюгу. За соседними столиками хранили безмолвие, зная, что с Мамонтом лучше не связываться, себе дороже станет. Запросто потом подкараулит, пропорет баллоны или просто отметелит. Такая сволочь…

– Эй ты, а ну отпусти девочку.

Пальцы-сардельки от неожиданности разжались. Воспользовавшись моментом, Анна вырвалась из стальных объятий, отскочила в сторону, чуть не плача от унижения и бессильного гнева. Но в следующую минуту она застыла в изумлении. Перед опешившим дальнобойщиком стоял Марк, ничем не напоминавший сейчас вчерашнего человека – потерянного и жалкого. Потемневшие глаза холодны и безжалостны, как кризисный февраль.

– Немедленно извинитесь перед официанткой, или больше Вас здесь не станут обслуживать.

– А ты еще кто? – вырастая из-за стола угрожающе прогремел водила, – ее дружок? Не слишком много на себя берешь, чмо?

– Марк, не надо, – шепнула Анна, дернув его за рукав.

– Аня, выйди, пожалуйста, – сказал Марк, и его отрывистый тон прозвучал как приказ. – А вы – немедленно покиньте бистро, или я вызову милицию.

– Ах ты, педик сраный! Да я тебя по стенке размажу! – заорал Мамонт. – А ну, выйдем, если ты мужик, а не задница.

В зал быстро стягивался невесть откуда взявшийся разнорабочий люд, обрадованный неожиданным представлением. В дороге обычно такая скука!

– Сам ты задница, – сквозь зубы произнес Марк, срывая синий рабочий фартук. – Пошли.

Бистро мгновенно опустело, точно прозвучало сообщение о воздушном налете. Позабыв о хлебе, публика возжаждала зрелищ.

– Ну, ты, козел… – надвигаясь на соперника, прохрипел Мамонт, бешено вращая налитыми кровью глазами, готовыми вот-вот вырваться из орбит, – Щас я из тебя фарш сделаю… – Громадный лапищей он сгреб Марка за ворот рубашки.

Но Марк не испугался. Ему было чего бояться помимо этого голодного озлобленного хама, чья перекошенная физиономия напоминала двадцатилетней давности карикатуру на заокеанского дядюшку Сэма. Это и впрямь было смешно, поэтому Марк фыркнул прямо в лицо противнику.

За свою тридцатилетнюю жизнь Мамонт схлестывался в драках много и часто. Обычно бил он, иногда – его. Он привык, и был готов сейчас к чему угодно, даже к складному лезвию, которое запросто мог выхватить из кармана этот хлюпик – такая нынче жизнь, все вооружаются, как могут… К чему угодно, только не к этой нахально-презрительной усмешке. И поэтому атрофировавшиеся его мозги заработали с рекордной скоростью.

«Этот парень так ведет себя неспроста. У Гальки хорошая ментовская „крыша“. Это все известно. Может лучше не связываться? Ну их на хер! Хлеб дальнобойщика нелегок, в пути всякое случается… Подожгут фуру или просто долбанут по черепу… И кранты…»

– Убери руки, – тем временем произнес Марк, а то пожалеешь.

Как ни странно, но и в полусдавленном состоянии слова выговорились на удивление просто.

По кольцу зевак пробежал недовольный ропот. Мол, это все? Так нечестно…

– Эй, Мамонт, врежь ему! Выкрикнул кто-то.

– Мочи его парень!

– Дай ему!

«Зрелищ! Зрелищ! Зрелищ!» Им было наплевать, кто, кого и за что. Толпа жаждала бесплатной развлекухи, о которой можно потом будет долго со вкусом вспоминать, смакуя детали: «А помнишь…».

Мамонт встрепенулся. Кулаки сжались по новой. Меньше всего ему хотелось прослыть слабаком. И потому, отбросив все сомнения, он двинул противнику в челюсть. Пролетев несколько шагов, Марк врезался в стеллажи пластиковых ящиков с пустыми бутылками, и все они вместе грохнулись оземь.

– Ах ты… клубящееся бордовое облако на мгновение застелило сознание. Рука Марка, помимо воли, сжала подкатившийся остроконечный осколок горлышка «розочку»…

Солнечный зной, гул двигателей, жужжание мух, испуганный шепот толпы, остановившиеся глаза соперника все смешалось в яростную симфонию. Но отчетливее всего прозвучал тоненький срывающийся голосок Анны: