Признания разгневанной девушки (ЛП) - Розетт Луиза. Страница 4

Через некоторое время после смерти папы я стала видеть его во сне практически каждую ночь. Мне снилось, что я нахожусь в пустом кинотеатре, сижу посреди моря красных кресел и вижу его на огромном экране, как будто он кинозвезда. Ростом шесть метров, каштановые волосы торчат в разные стороны, голубые глаза сияют неоновым светом… Он просто приковывает меня к креслу таким взглядом, как будто ждет, чтобы я что-то сделала, нашла выход из ситуации, выпустила его из боевика или вестерна, где он застрял, и вернула в реальный мир.

Иногда мне снилось то, что происходило на самом деле. Например, когда мне было десять, он взял меня и Трейси на концерт Спрингстина, и меня смущали его странные танцы, но вместе с тем я гордилась, что он был на концерте. Или я видела во сне, как мы заглядываем в папин 20-томный Оксфордский словарь, чтобы узнать историю и происхождение какого-нибудь хитрого слова, которое он произнес, типа «иглокожести». Однажды за ужином он заявил: «Пит, ты, кажется, унаследовал нашу волосяную иглокожесть — проклятие мужчин Царелли, от которого можно избавиться только стрижкой». Позже, когда Питер понял, что папа сравнил его волосы с ежиком, он не разговаривал с отцом около недели.

Уверена, что теперь Питер об этом жалеет.

Периодически, вместе со сном про кинотеатр, я вижу то, в чем сама не участвовала. Например, как будто автоколонна, в которой едет папа, взрывается, убивая всех в радиусе пятнадцати метров.

Папа не должен был попасть в Ирак. Он не был солдатом. Он поехал туда только потому, что потерял работу авиаинженера из-за экономического кризиса. Он пошел служить по контракту, так как ему предложили большую сумму денег за короткий срок службы. Мама была помешана на деньгах, им предстояло оплачивать восемь лет учебы в коллежде (спасибо нам с Питером), поэтому он согласился.

Мы с Питером никогда не говорили родителям, но оба думали, что это просто безумие. И оказались правы. Папа уехал в Ирак в феврале и погиб в июне, когда грузовик, в котором он ехал, взорвался на самодельной дорожной мине. Чтобы мы успокоились, нам сообщили, что он умер мгновенно. Но это нас не успокоило — по крайней мере, меня. Наоборот, мое воображение начало работать, представляя, что там на самом деле произошло.

И вызывая сны о том, что там на самом деле произошло.

Сны об автоколонне обычно беззвучны. Я ни разу не слышала звук взрыва, крики погибающих или ещё что-нибудь. И в них нет крови. Я только вижу папу, взлетающего в воздух, с широко раскрытыми глазами, он крутится, поворачивается, а потом падает на спину и разбивается на кусочки, как стекло, которое падает в нескольких сантиметрах от него. Он разбивается, но всё ещё сохраняет форму.

Немного погодя сны прекратились, и я вздохнула с облегчением — но потом начала по ним скучать. Теперь я вообще не вижу папу и боюсь, что совсем его забуду.

Джейми поворачивает направо, затем быстрый поворот налево, и через десять секунд мы уже возле моего дома.

— Вот он, правильно?

— Да. — Тишина. — А когда Бобби Пассео переехал Питеру пальцы?

— Не знаю. Думаю, года два назад.

Даже не верится, что он все ещё помнит, где мы живем.

— Постой, так у тебя были права два года назад?

Он мотает головой и прислоняется спиной к дверце, глядя на меня своими абсолютно ореховыми глазами, заставляющими меня нервничать.

— Всё нормально? — спрашивает он, а по его лицу словно проходит облако грусти. Его вопрос и мрачное выражение лица застают меня врасплох, пока я обдумываю, как он ездил без прав. За последние несколько месяцев тысячи людей бесили меня, задавая этот вопрос. Но я не злюсь, когда его задает Джейми. — Я сожалею. О твоем отце, — говорит он.

Я киваю, и это всё, что я могу сделать. Я не рискну заплакать перед Джейми. Вообще я не могу предсказать, когда собираюсь заплакать, но когда я всё же делаю это, получается очень много соплей.

— Ну, спасибо, что довёз, — говорю я и тянусь к дверной ручке.

— Роуз, — говорит он. — Ты знаешь, как меня зовут, да?

Как его зовут? Он думает, я не знаю, как его зовут? Мысль о том, что я настолько нахожусь в своем мире, что даже не слышала, как Энджело звал его «Джейми» или «Джейм» каждые две минуты — и о том, что я не знаю, как его зовут, что я не знаю, кто он, после того, как столько раз была на хоккее — просто безумна. Но стоит ли мне признаваться, что я знаю его имя? Если я знаю, подумает ли он, что… он мне нравится?

— Мм… — ответила я.

Его взгляд быстро стал бессмысленным. Он повернулся к рулю и переставил рычаг с положения парковки на передачу, как будто собирался умчаться в тот же миг, когда мои ноги коснутся тротуара.

— Джейми, — сообщил он, глядя прямо перед собой и ожидая, когда я выйду.

Я идиотка. Но если я теперь скажу: «Конечно, я знаю, как тебя зовут, я всегда это знала», он мне не поверит. Всё, на что меня хватило: «Ещё раз спасибо, что довез».

Я вылезла из машины как можно быстрее, он уехал, а я осталась стоять на улице и ощущать себя полной неудачницей, которая притворяется, что не знает имени человека, который был добр к ней и который искренне сожалеет о случившемся.

Отличный ход, Роуз. Так ты заведешь друзей. Продолжай в том же духе.

воинственный (прилагательное): склоняющийся к враждебности или войне

(еще раз см. также: я)

Глава 3

Несколько часов спустя я нахожусь на своем обычном для вечера пятницы месте — дома у Трейси. Лежу, растянувшись на ярко-оранжевом ворсистом коврике, который мы купили в магазине «Target» — ждём Роберта и Мэтта, чтобы пойти в пиццерию «Cavallo's». Я очень ловко избегаю разговоров о Джейми, хотя чувствую, что просто лопну, если не буду о нем говорить. Он был таким милым, а я всё испортила. Мне хочется узнать мнение Трейси — я действительно ему нравлюсь или он всего лишь меня жалеет, но судя по тому, как она на него посмотрела сегодня в читальном зале, Джейми ей явно не симпатичен. Поэтому проще ничего не говорить.

Сегодня, как и ожидалось, на повестке дня у нас с Трейси три вопроса: её девственность, Роберт и её отбор для команды чирлидинга. Честно говоря, мне не верится, что Трейси собирается стать чирлидером «Юнион Хай». Ведь наша команда — не из тех потрясающих, супер-атлетических конкурсных команд — они не делают заднее сальто в прыжке с безумно высокой акробатической пирамиды после первого тайма. Их самая акробатическая «фишка» — синхронный взмах волосами. И потом, быть чирлидером в нашей школьной команде — совсем не то, что быть чирлидером в частной школе… Здесь это не поднимает тебя на верхушку пищевой цепи. Да, некоторые из чирлидеров — красавицы, которые тусуются с крутыми ди-джеями, но многие — совершенно обычные девочки, которые просто умеют танцевать. Кто-то из них умён, кто-то — нет. У кого-то есть деньги, у кого-то — нет. Другими словами, далеко не все они популярны. И в конце концов, у чирлидеров в «Юнион Хай» довольно распутная репутация. По крайней мере, я однажды слышала это от Питера.

Поэтому, даже если Трейси попадет в команду — а я в этом не уверена — она не получит автоматический доступ в элиту «Юнион Хай». Но я не собираюсь ей об этом говорить. Она просто обзовет меня снобом. И в некоторой степени будет права — ведь я все-таки считаю, что чирлидинг в «Юнион Хай» — это пустая трата времени для девочек-подростков.

Но всё же лучше обсуждать чирлидинг, чем девственность.

— Не думаю, что в пятнадцать слишком рано ее терять, правда, же?

Я ненавижу эту часть беседы.

— Я не знаю, — бормочу я.

— Ты всегда говоришь так.

Ну, что я знаю? Я не могу себе представить, что позволяю парню увидеть меня голой, не говоря уже о том, чтобы позволить ему сделать это со мной, пока я голая. Так что я действительно не знаю, что и думать. Я не хочу думать об этом вообще, большую часть времени. Которая заставляет меня думать, что четырнадцать лет, вероятно, слишком рано. А пятнадцать лет действительно сильно отличается от четырнадцати?