Сорные травы - Шнейдер Наталья "Емелюшка". Страница 30

Чарльз Мэнсон к тому времени уже успел получить несколько условных сроков и определенную известность. Несравнимую с «The Beatles», но тем не менее. Он уверенно заявлял, что станет популярнее ливерпульцев, и даже планировал издать свой собственный рок-альбом. Но прославился Мэнсон не как музыкант.

На момент написания Битлами «Helter Skelter» он организовал небольшую религиозную коммуну под названием «Семья». Жизнь у них была простая и незамысловатая — наркотики, групповой секс, угон машин, убийства время от времени. Но то ли так распорядилась судьба, то ли у Мэнсона с удачей отношения строились по-особому, полиция «Семью» никак не могла прижать — то ордер неправильно выписан, то свидетель неожиданно исчезает.

Чарльз придерживался довольно примитивных религиозных взглядов — скоро конец света, и его ознаменует мировая война между белыми и черными. К тому времени количество членов «Семьи», по ожиданиям пророка, должно достигнуть новозаветного числа сто сорок четыре тысячи — и вся коммуна в виде сплоченного сборища праведников будет спасена. Мэнсон нисколько не сомневался, что слова Апостола Иоанна: «Я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых» относятся к нему и «Семье». А все остальные обречены по определению. И потому церемониться с уже приговоренными тушками Чарльз Мэнсон не собирался.

Композиция Битлов «Helter Skelter» не просто пришлась по душе лидеру коммуны. Он увидел в ней знак. Даже не так — Знак с большой буквы. И само название песни — это символ и лозунг будущей войны белой расы с чернокожими, после которой остатками человечества будет править мэнсоновская «Семья». Битлов он уверенно именовал четырьмя всадниками Апокалипсиса, которые пришли в этот мир только лишь для того, чтобы дать лично ему, Чарльзу Миллзу Мэнсону, сигнал и дальнейшие инструкции.

Услышано — сделано. И восьмого августа тысяча девятьсот шестьдесят девятого года пророк взял с собой близкого товарища по коммуне, а заодно трех девушек и решил показать им, как нужно убивать. Они поехали в дом к бывшему знакомому Терри Мэлчеру с намерением прикончить всех, кого увидят. Их бывшему знакомому повезло — он там не жил уже больше месяца. А не повезло совсем другим людям. Восемнадцатилетнему подростку, двум взрослым мужчинам и двум женщинам, одна из которых была на девятом месяце беременности. Мужчин и женщин «семьянины» связали, а потом зарезали, как свиней на скотобойне. Беременная женщина оказалась женой режиссера Романа Полански — ее звали Шерон Тейт. Чтобы отвести от себя подозрение, Мэнсон и товарищи написали на стенах кровью множество расистских и сатанинских лозунгов, а сам Чарльз не удержался и добавил название любимой песни, которая его и подтолкнула к убийству. Вот только откуда-то в первом слове взялась лишняя буква — «Healter Skelter». Считают, что он не просто так ошибся. Что эта ошибка имеет значение. Но сам Мэнсон до сих пор по этому поводу молчит.

— Вот то, как я помню эту историю, — подытожил я уже у дома. Рассказ занял всю дорогу. Да я и сам в воспоминаниях не заметил, как пролетело время. Мы выбрались из машины — Олег быстро и нервно затягивался сигаретой.

— П…ц! — емко охарактеризовал Олег и мой ликбез, и текущую ситуацию в целом.

— Согласен. Но сам понимаешь, могу и ошибаться. Даже очень на это надеюсь. Хоть наш убийца и в курсе истории Мэнсона, но…

— Знаешь, Иван, на своей работе я понял одно из основных правил мироздания: события всегда происходят по самому дерьмовому сценарию. Так что уж лучше я настроюсь на маньяка, который еще будет убивать.

Олег зло сплюнул:

— Поеду, сообщу коллегам. Ох уж они обрадуются.

— Представляю. — Мне подумалось, что вдобавок ко всем этим необъяснимым смертям не хватало только маньяка-вивисектора, чтобы город окончательно сошел с ума. — Олег, я уверен, ты его найдешь.

— Обязательно найду. — Он невидяще уставился куда-то в сторону. — Мне почему-то совсем не больно. А ведь вроде любил ее…

— Олежка…

— Неважно. Бывай, друг. — Олег стиснул мою ладонь, резко сел в машину и стартанул с места, подняв тучу пыли.

Я же не спешил. Проводил взглядом удаляющиеся габаритные огни и только затем направился к своему автомобилю. Уселся в удобное кожаное кресло «первого пилота», провел ладонью по рулю.

Сомнения, сомнения… Вечно вы все портите. Если бы я умел принимать решения, не задумываясь о последствиях, сделал бы в жизни намного больше. Вот только не факт, что это «больше» смогло бы в итоге ужиться с совестью. Не покидало чувство, что я сейчас подписываю сделку, если и не с дьяволом, то уж точно с одним из его ближайших подчиненных.

Визитка, извлеченная из бардачка машины, порадовала. Люблю красивые вещи. Да и неудивительно — у такого человека визитки иными и быть не могут: дорогая бумага, дорогое тиснение, дорогие ощущения.

Два длинных гудка. Две возможности отказаться, сбросить звонок, выключить телефон.

— Доброго дня, Иван Игоревич, — отозвался Коломийский. — У меня с утра было предчувствие, что вы мне позвоните.

— Доброго дня. Вы говорили, что я могу к вам обратиться, если мне понадобится помощь. Это еще в силе?

— Конечно, Иван Игоревич. Приезжайте, побеседуем.

— Когда вам будет удобно?

— Да хоть сейчас.

— Тогда диктуйте адрес.

Оказалось, что Коломийский живет не так уж и далеко от меня. Мне раньше представлялось, что такие люди обитают только за городом. Им все равно нет надобности каждое утро ездить на работу. А чтобы куда-то изредка выбраться — комфортабельный дорогой автомобиль всегда под рукой в полной боевой готовности.

Дорога до Коломийского заняла минут десять. В стороне от шумных улиц, в глубине частного сектора расположился небольшой трехэтажный дом красного кирпича — с широкой стеклянной стеной, начинающейся со второго этажа и уходящей под черепичную крышу. Участок огораживал здоровый — под два с половиной метра — кирпичный забор с узорчатыми стальными шипами поверху. Ворота представляли собой монолитный лист стали на рельсах. Из-за забора виднелась высокая и тонкая башня из грубого необработанного камня или искусной имитации оного. Она стояла чуть в стороне от дома и возвышалась над ним на целый этаж.

Как только я подъехал к воротам, они плавно сместились в сторону — ровно настолько, чтобы автомобиль еле-еле протиснулся. Судя по всему, охрана объекта велась строго — без вольностей и русской безалаберности. Встретил меня Лысый, чуть в отдалении маячили Бычара и еще парочка охранников. Видимо, после недавнего инцидента и во избежание новых Бычаре запретили подходить ко мне близко. На щеке охранника ярко выделялась рана в тонких стежках швов — порезы от керамбита, особенно с серрейторным лезвием, очень плохо заживают. Что меня всегда радовало. А сейчас особенно.

— Иван Игоревич, шеф вас ждет, — вежливо, но довольно-таки холодно сказал Лысый, показывая рукой на башенку.

Пока мы не спеша шли по двору, я с интересом изучал быт местного олигарха — но ничего особенного в поле зрения не попадалось. Наверное, золотые унитазы, дверные ручки с рубинами и алмазами, трупы замученных жертв и стеллажи долларов находятся в доме. Потому меня и пригласили в башенку. Чтобы не украл самый любимый труп.

— Как там Вадим? Я не ошибся с именем? — не удержался я от вопроса. Мне показалось, что в глазах охранника мелькнула ироничная искорка.

— Не ошиблись. Рука заживает, щека не особо. И он немного сердится.

— Думаю, это пройдет.

— Я тоже так думаю, — кивнул Лысый. — Если хозяин иного не прикажет.

— Кстати, мы с вами уже в который раз встречаемся, но я так и не знаю, как вас зовут.

— Зовите меня Катя.

Я аж споткнулся:

— Э… Неожиданное имя.

— Катя я для друзей. Для деловых партнеров Катафалк.

Я глянул на Лысого — он едва ли не ржал.

— Шутить изволите… Катя?

— Вы бы себя видели. Хорошая старая шутка. Не вы первый попались. А вообще меня зовут Дэн.

Я протянул ему руку.