Падшие - Кейт Лорен. Страница 3

Один звонок… в неделю? Но…

Она еще раз посмотрела на сотовый и увидела, что получила два новых сообщения. Казалось невозможным, что это ее последние CMC. Первое прислала ей Келли.

Перезвони немедленно! Буду ждать у телефона всю ночь, так что отмазки готовь заранее. И помни мантру, которой я тебя учила. Ты выживешь! Кстати, я не ручаюсь, но думаю, что все уже совершенно забыли о…

Келли, по обыкновению, была так многословна, что дрянной мобильник Люс обрезал сообщение на четвертой строке. Девочка почувствовала облегчение. Ей не хотелось читать, как в ее прежней школе все уже забыли, что с ней случилось и что стало на том месте даже с самой землей.

Она вздохнула и открыла следующее сообщение. Оно пришло от мамы, лишь недавно освоившей CMC и наверняка не знавшей про звонки раз в неделю, иначе она никогда бы не оставила здесь дочь.

Малыш, мы всегда думаем о тебе. Веди себя хорошо и постарайся есть достаточно белка. Поговорим, когда сможем. С любовью, мама и папа.

Со вздохом Люс осознала, что родители не могли не знать. Как иначе объяснить их вытянувшиеся лица, когда утром она на прощание помахала им от школьных ворот, свободной рукой придерживая спортивную сумку? За завтраком она вымученно шутила, что наконец-то избавится от жуткого новоанглийского акцента, который подцепила в Довере, но мама с папой даже не улыбнулись. Она решила, что они по-прежнему сердятся на нее. Они никогда не повышали на дочку голос, и Люс знала, что, когда она допустит по-настоящему серьезный промах, они будут обращаться с ней так же спокойно. Теперь она поняла их странное поведение: родители заранее расстраивались, зная, что потеряют связь с единственной дочерью.

— Мы все еще ждем одну особу, — проворковала воспитательница. — Ума не приложу, кто бы это мог быть?

Внимание Люс вернулось к коробке для запрещенных предметов, уже до краев переполненной контрабандными вещами, назначения половины которых она не могла понять. Она кожей ощущала на себе пристальный взгляд темноволосого мальчика. Подняв глаза, она отметила, что на нее смотрят все. Ее очередь. Она зажмурилась и медленно разжала пальцы, позволив телефону выскользнуть из ладони и с печальным стуком приземлиться на вершину кучи. Звук кромешного одиночества.

Тодд и девочка-робот Гэбби направились к двери, даже не взглянув на Люс, но третий повернулся к воспитательнице.

— Я мог бы устроить ей экскурсию, — предложил он, кивая на Люс.

— Это не по правилам, — машинально откликнулась воспитательница. — Ты опять новичок — значит, на тебя распространяются ограничения для новичков. Ты вернулся на старт. А если тебе это не по нраву, стоило подумать дважды, прежде чем нарушать условия досрочного освобождения.

Мальчик замер, бесстрастно и неподвижно, а воспитательница потащила Люс, напрягшуюся при словах «досрочное освобождение», к окну.

— Шевелись, — поторопила она так, будто ничего не произошло. — Койки.

Она указала за окно, на стоящее поодаль здание из шлакобетонных блоков. Люс разглядела Гэбби и Тодда, бредущих в ту сторону, и третьего мальчика, нарочито замедлившего шаг, как будто нагонять одноклассников совершенно не входило в его планы.

Общежитие оказалось огромным прямоугольным зданием, похожим на глыбу серого камня. Возникали сомнения, есть ли жизнь за его тяжелыми двойными дверями. Посреди мертвого газона высилась каменная стела, на которой, как помнила Люс еще по сайту школы, были высечены слова «Общежитие "Паулина"». В утренней дымке здание смотрелось еще уродливее, чем на плоской черно-белой фотографии.

Даже с этого расстояния Люс различала черную плесень, затянувшую фасад. Все окна были перегорожены и толстыми стальными решетками. Она прищурилась, не колючая ли это проволока бежит по верху ограды?

Воспитательница заглянула в бумаги, пролистав дело Люс.

— Комната шестьдесят три. Пока забрось вещи в мой кабинет, к остальным. Вечером сможешь распаковать.

Люс подтащила красную спортивную сумку к трем ни чем не примечательным черным чемоданам. Машинально потянулась за сотовым, куда обычно вводила то, что нужно было запомнить. Обнаружив пустой карман, девочка вздохнула и доверила номер комнаты собственной памяти.

Она по-прежнему не понимала, почему не может просто остаться с родителями. Их дом в Тандерболте располагался меньше чем в получасе езды от Меча и Креста. Так прекрасно было бы вернуться в Саванну, где, как любила говорить мама, даже ветер дует лениво. Медленный и спокойный ритм Джорджии нравился Люс куда больше, чем вечная лихорадка Новой Англии.

Но школа Меча и Креста совсем не походила на Саванну: безжизненное, бесцветное место, куда ей предписал отправиться суд. На днях она подслушала, как папа беседовал по телефону с директором, кивая в своей рассеянной манере профессора биологии и приговаривая: «Да-да, пожалуй, это лучше всего, если за ней будут присматривать постоянно. Нет-нет, мы вовсе не хотим вмешиваться в вашу работу».

Отец явно не видел условий, в которых будут присматривать за его единственной дочерью. Школа выглядела как тюрьма строгого режима.

— А что насчет, как вы сказали, камер? — спросила Люс воспитательницу, торопясь покончить с обзорной экскурсией.

— Камеры, — сообщила та, указывая под потолком на небольшой объектив с тянущимися от него проводами.

Прежде Люс его не замечала, но, стоило показать ей первую камеру, как девочка сообразила, что они тут повсюду.

— Видеонаблюдение?

— Очень хорошо, — снисходительно похвалила ее воспитательница. — Мы специально расположили их на виду. Помни: все время, повсюду мы следим за тобой. Так что не надо устраивать неприятности — если это в твоих силах.

Последнее время с Люс часто разговаривали, словно с конченой психопаткой, и с каждым разом она все больше склонялась к мысли, что так оно и есть.

Все лето память терзала ее, во сне и в те редкие мгновения, когда родители оставляли ее одну. В той хижине что-то произошло, и все, включая Люс, изнывали от желания выяснить, что именно. Полиция, судья, социальный работник — все пытались выудить из нее правду, но Люс и сама ничего не знала. Они с Тревором весь вечер подначивали друг друга уйти к пляжным домикам у озера, подальше от компании. Она пыталась объяснить, что это была одна из лучших ночей в ее жизни, пока не превратилась в худшую.

Она столько времени провела, воспроизводя в памяти ту ночь, слушая смех Тревора, ощущая на талии его ладони — и пытаясь внушить себе, что на самом деле невиновна.

Но теперь, казалось, каждое правило в Мече и Кресте убеждало ее, что она действительно опасна и нуждается в надзоре.

На плечо Люс легла крепкая ладонь.

— Послушай, — сказала воспитательница. — Если тебя это утешит, здесь ты по сравнению с некоторыми — просто душка.

Это был первый ее человеческий поступок по отношению к Люс, и та не сомневалась, что он призван ее подбодрить. Однако ее посадили сюда из-за подозрительной гибели парня, по которому она сходила с ума, — и она «просто душка»? Люс задумалась, с чем вообще приходится иметь дело в Мече и Кресте.

— Ладно, с экскурсией покончено, — заключила воспитательница. — Дальше давай сама. Вот карта, если тебе понадобится что-то найти.

Она вручила девочке ксерокопию грубого, нарисованного от руки плана и глянула на часы.

— У тебя еще час до первого занятия, но моя мыльная опера начинается в пять, так что, — она махнула рукой в сторону Люс, — исчезни. И не забывай, — напомнила она, в последний раз показывая на устройство под потолком, — камеры следят за тобой.

Прежде чем Люс успела ответить, перед ней объявилась тощая темноволосая девчонка и погрозила длинным пальцем.

— О-о-ой, — поддразнила она голосом, каким обычно рассказывают страшилки, пританцовывая вокруг Люс. — Камеры следят за тобо-о-ой.