Зеленые тени, Белый Кит - Брэдбери Рэй Дуглас. Страница 38

Грохот раздался такой, что толпа из паба высыпала наружу в поисках жертвы выстрела, но обнаружила пьяного шофера, бродившего вокруг подбитой машины и пинавшего уцелевшие шины, как будто от этого их сдувшаяся товарка могла воскреснуть без насоса.

Затем как чертик из табакерки в заднем окне показался какой-то старикан. Его горящие колючие глаза засверкали, он разгладил свою рыжеватую бородку и выпалил:

— Сэр. Шина. Не затопчите ее до смерти. Куда это мы попали?

— В центр мироздания! — выкрикнул я, стоя в дверях и вытирая руки о тряпицу со стойки бара.

— В «Финнов паб»! — раскатисто грянули все и каждый в отдельности.

Лицо старика отпрянуло от окна и через секунду появилось вновь; он выскочил из машины и встал, упершись руками в бока. Какое было удовольствие смотреть на него, одетого в изысканный вязаный прогулочно-охотничий костюм с пиджаком. Его глаза светились восхищением.

— Гордость лучше всего помогает распознать человека. Вы, должно быть, и есть Финн! — воскликнул он.

— Здорово сказано, — засмеялся я. — Не изволите ли зайти, ваша честь, чтобы не мокнуть под дождем?

— Нет же дождя!

Пошел дождь.

— Благодарю и принимаю приглашение.

Старик стремительно зашагал походкой человека, у которого с плеч долой упало лет сорок. Стена дождя раздвинулась, уступая ему дорогу

— Дорогу! — скомандовал я, и все расступились, еще и для того, чтобы вернуться к своей выпивке.

— А теперь, сэр, пока не наступил конец света, скажите, как ваше имя?

— Шоу! — выкрикнул старик. — Джордж Бернард Шоу!

— И… — Долговязый старик с огненной бородой ринулся прокладывать себе путь сквозь толпу, от чего воздух, едва поспевая за ним вдогонку, хлопнул, словно выстрел.

— И… — объявил он с некоторым задором, — я законченный трезвенник!

Все отшатнулись, словно он произнес заклятие.

— И это половинчатое существование вас осчастливило? — откликнулся я.

— Если работа вместо нетрезвости равносильна счастью, то я счастлив, — ответил Шоу. — Но поскольку моему автомобилю не поздоровилось в пути, я с неохотой поддамся соблазну и закажу себе немного выпить. Что-нибудь совсем слабосильное, будьте любезны.

— Вроде тех сыновей, которых каждая семья предназначает для церкви, ваша честь?

Бороде Бернарда Шоу это понравилась, и она просияла.

— Да вы тут все писатели, как я посмотрю.

— Если бедность, стояние в очереди за выпивкой и болтовня делает нас писателями, то мы писатели. — Я протянул ему бренди. — Промочите горло, сэр!

— Нет, нет! — воскликнул он. — Под слабосильным я подразумеваю простой стакан воды.

— Бог ты мой, — вырвалось у меня. — В последний раз нам посчастливилось лицезреть подобную простоту, когда сюда прикатила сестра нашего священника из Корка, мистер Шоу!

— Шоу? — спросил вдруг Тималти, прищурившись. — Стойте-стойте! Уж не ваше ли фото я видел в «Айриш таймс»? Это вы запалили костер под святой Жанной?

— Да! Это моя пьеса, — сказал Шоу.

— А еще, — встрял Дун, — не вы ли давали определение ирландца как человека, который перелезет через шесть обнаженных женщин, лишь бы дотянуться до своей матери?

— Это похоже на правду, — сказал Шоу.

— Если уж тут суждено случиться такой напасти, как правда, — сказал Мерфи, — то нам лучше никогда не трезветь.

Я смерил глазами тень Шоу.

— Да будет мне позволено, сэр. Думаю, самое время раз в жизни предложить вам бренди по дружбе.

Издерганный злоключениями этого дня, ощущая неловкость от прикованного к нему внимания, Шоу вздрогнул, оглянулся по сторонам и осушил свой стакан.

Его губы силились произнести какие-то невысказанные слова, он спорил сам с собой и с невидимым оппонентом, потом пожал плечами, открыл глаза и тихо произнес:

— Вот. — Его рука крадучись — под воздействием выпивки — подбиралась к саквояжу на стойке бара.

— Что это? — спросил я.

— Может, бомба, — сказал Шоу.

Все затаили дыхание.

— А может, украшение для вашего благородного паба. Откройте.

— Хорошо, — сказал я и открыл.

Я достал и расставил по стойке четыре кружки из цветного фарфора.

— Это не бомба, — сказал я.

— Не торопитесь с выводами, — сказал Шоу.

На кружках были начертаны слова.

— «ОСТАНОВИСЬ», — сказал я, прочитав первую надпись.

— «ПОДУМАЙ», — сказал Келли, прочитав вторую.

— «ВЗВЕСЬ», — сказал Тималти.

— «ДЕЙСТВУЙ», — сказал Дун.

— Любопытно, — сказал Шоу. — Сам не понимаю, что на меня нашло. Но я приметил эти кружки сегодня утром на лотке придорожного торговца. Меня поразила сама заурядность этих советов. Я заплатил четыре шиллинга за то, что теперь мне кажется бесполезным.

— Ну, — сказал Дун, — у того, кто слепил их из глины, было на то несметное число причин. Разве не видно, они же как игрушки, которые можно по-всякому обыгрывать. Если их расставить здесь, но полкам или на стойке, разве они не отворят створки наших полуслепых мозгов, мистер Шоу?

— Я не собирался открывать здесь философский факультет, — сказал Шоу.

— А надо бы. Каждая кружка-игрушка, — сказал Дун, — представляет собой название курса, который нужно пройти, и мудрость, которую следует постичь. Мистер Шоу, скажите нам: если бы эти кружки предназначались для украшения Финнова паба, а он для нас как дом родной, повысился бы от таких украшений интеллектуальный коэффициент всех тех. кто стоит перед вами?

— Если я отвечу «нет», вы подумаете, будто я считаю ваш интеллект не способным к совершенствованию, — сказал Шоу. — Если скажу «да», вы подумаете, что я льщу вам под действием выпивки.

— Да чего уж там, льстите! — сказал Тималти.

— Расставьте кружки, и пусть ваши блестящие умы заблистают еще ярче, — сказал Шоу.

— Готово! — выкрикнул Дун, схватил фарфоровое слово и юлой завертелся но пабу. — Кружку со словом ОСТАНОВИСЬ мы поставим у двери. Как предупреждение всем входящим — забудьте обо всем на свете, пока вы находитесь тут. И всем выходящим — ОСТАНОВИСЬ и сбегай за последней кружкой «Гиннесса», назло жене!

— Ставь, Дун! — закричали все.

Я, как владелец паба, схватил оставшиеся две кружки, пока Дун устанавливал кружку с надписью ВЗВЕСЬ на отдаленном краю стойки, на всеобщее взвешивание.

Мистер Шоу наблюдал за поведением Дуна, гарцевавшего по залу, и откашлялся, что послужило сигналом к тишине.

— Да будет мне позволено внести предложение, — сказал он не без лукавства. — Поскольку в вашем уважаемом заведении взоры постоянно и неотрывно прикованы к одному-единственному месту, то и кружку с надписью ПОДУМАЙ давайте поставим туда же. Зеркало за вашим плечом. Это озеро со льдом, под который погрузилась вся Ирландия, в нем она лицезреет себя вчерашней полночью и в завтрашних сумерках.

— Господи, спаси и помилуй, — вырвалось у меня, — сорок лет взглядов, то мимолетных, то пристальных, Удивительно, как еще лед не облупился в Зазеркалье. Итак, ПОДУМАЙ!

И я подвесил эту странную заповедь в середину зеркала.

— Ну как, — закричал я, — думаете?

— Думаем, — ответила толпа.

— И — ДЕЙСТВУЙ, — добавил я, протягивая кружку Дуну, — тоже у выхода, чтобы вы снова увидели ОСТАНОВИСЬ и задержались на мгновение, перед тем как ДЕЙСТВОВАТЬ и наломать дурацких дров. Что теперь?

— Не сочтите это за совет. — Шоу стоял, словно проглотил аршин, у стойки бара и потягивал обыкновенную воду, которую я ему подал. — Мы просто… ждем.

— Чего?

— Ну, как бы вам объяснить, — сказал Шоу, загадочно озираясь по сторонам.

Как и все остальные. Мы уставились сперва на ОСТАНОВИСЬ, потом на ВЗВЕСЬ, затем на ПОДУМАЙ и, наконец, на ДЕЙСТВУЙ.

Завсегдатаи потягивали свои напитки, часы тикали, ветер ласково дул сквозь входные двери.

Мне было слышно, как перекатываются их зрачки, как воздух сгибает волоски в ноздрях и пузырьки всплывают со дна стаканов.

Я затаил дыхание.

В моем пабе воцарилась гробовая тишина.

Молчание.