Географ глобус пропил - Иванов Алексей Викторович. Страница 44

– Не-а. – Служкин усмехнулся. – Мне в Речниках интереснее, чем в Сингапуре.

– А раньше обещал…

– Это было в детстве. С тех пор я вырос. И меня порядком изжевало.

– Эх, Витус, – протянул Будкин. – Утратил ты дух романтики. А вот так выйти бы из нашего затона, и дальше – Кама, Волга, Каспий, а потом Турция, Босфор, Афины, Трапезунд, Мальта, Гибралтар, потом – Атлантика, Америка, Мексика… – Будкин, зажмурившись, сладострастно прошептал: – Индийский океан…

Служкин согнулся, подбрасывая в костер палку.

– Нету этого ничего, – сказал он, глядя в огонь. – Как географ заявляю тебе со всем авторитетом. Все это выдумки большевиков. А на самом деле Земля плоская и очень маленькая. И всем ее хватает. А мы живем в ее центре.

– Ну тебя на фиг, – махнул рукой Будкин и обратился к Наде: – А знаешь, Надюша, как я назову свой катер? «Надежда»! Слово очень красивое. И имя. И ты. Пойдем со мной в кругосветное плавание, а он пускай здесь остается и пьет свое разбавленное пиво из трехлитровой банки. Пойдешь?

– Пойду, – согласилась Надя. – Но в полукругосветное. До Америки. – И она засмеялась, видя искреннее огорчение Будкина.

Только через час они доели шашлыки и допили вино. Будкин посидел некоторое время, мечтательно глядя в небо, и сказал:

– Пойти, что ли, на «Скумбрии» по ночной Каме покататься?…

Он тяжело поднялся и пошагал от костра. Служкин молчал.

– Отпусти меня с ним, а? – вдруг жалобно попросила Надя.

– Иди, – после раздумья согласился Служкин и негромко добавил: – Все равно не известно, кто кого отпускает…

Надя помолчала, потом придвинулась к нему, обняла за шею и поцеловала в небритую щеку. Затем она вскочила и побежала в темноту, но, пробежав десять шагов, неожиданно повернула к палатке, залезла туда и чего-то вытащила.

– Ты от костра не отходи и за Татой следи, – вернувшись, сказала она. – Пощупай ей штанишки – если мокрые, то запасной комбинезон у меня в сумке. А это тебе, чтобы одному не грустно было. – И она протянула Служкину бутылку коньяку.

– «Променял друга на рюмку, правда, очень хорошего, коньяка», – печально улыбнувшись, процитировал Служкин и взял бутылку.

Он сидел у костра один – будто один на целой планете, будто один в лунном кратере, потому что почти со всех сторон его песчаную площадку ограждали невысокие зубцы песчаных хребтов, а за их гребнями ярко и густо горели звезды. Внеземное ощущение усиливала и решетчатая громада старого насоса – то ли это опустился космический корабль, то ли на полушаге застыл фантастический треножник марсиан. Выкурив полпачки и выпив полбутылки, Служкин поднялся, проверил Тату и пошагал к опоре насоса.

По монтажной лесенке, охваченной обручами, Служкин. вскарабкался на самый верх конструкции. Отсюда и была видна вся плоская Земля, на которой он жил, – темные боры Закамска, россыпь огней Речников вдоль кромки обрыва, ярко освещенный затон со спящими кораблями, широкая и черная, лаковая дорога Камы, лунный кратер с палаткой и костром, равнина незнакомой Служкину стороны реки, укрытая светлым ночным туманом, и целое озеро огней далекого города.

Звезд на небе было так много, что казалось, будто там нельзя сделать и шага, чтобы под ногой не захрустело. Однако, видимо, никто там не ходил, потому что стояла такая тишина, что можно было услышать, как в глубине реки собираются завтрашние волны, как с шорохом мягко укладывается на землю лунный свет, как под теплыми одеялами стучит сердечко Таты, как, потрескивая, ржавеет металл, как улыбается весна, шагая издалека без устали, как ветер ерошит невесомые перья на крыльях снов, как в душе зреют слезы, которые не дано будет выплакать, как волна мягко баюкает лодку, так и не отвязанную от причала, ритмично покачивает ее – с носа на корму, с носа на корму, с носа на корму…

Виктор Сергеевич Макиавелли

– Витус, твою мать! На фиг ты криво-то клеишь?!

– Это у тебя глаза кривые, а я клею – прямее не бывает! Сделаем, как в Эрмитаже…

Служкин и Будкин, толкаясь плечами, облицовывали стену в ванной комнате Будкина кафельной плиткой. В это время в дверь позвонили. Служкин, оказавшийся к выходу ближе, пошел открывать, вытирая руки тряпкой. За дверью стояла Кира.

– Будкина можно? – спросила она, словно у незнакомого.

– Будкин, к тебе какая-то девушка, – громко сказал Служкин, возвращаясь в ванную. Будкин пошел в прихожую, а Служкин продолжал клеить кафель.

– А-а, это ты… – услышал он голос Будкина. – Проходи на кухню…

На кухне Будкин усадил Киру и угостил пивом. Оба они долго молчали, и наконец Кира сказала недовольным тоном:

– Ну, выпроводи его как-нибудь, что ли…

– Я не хочу его выпроваживать… – пробурчал в ответ Будкин.

– Тогда накачай его, чтобы он уснул.

– Зачем?

Служкин услышал, как Кира яростно щелкнула зажигалкой.

– Видишь ли, – вдруг сказал Будкин. – Думаю, этого больше не надо.

– Почему, позволь узнать?

– Я люблю другую девушку, – просто ответил Будкин.

– Раньше тебе подобное не мешало.

– Раньше было раньше.

– И кто она?

– Жена Витуса.

– Вот как? – изумилась Кира. – А он об этом знает?

– Знает.

– И как реагирует?

– Спроси у него, – с досадой сказал Будкин.

– Ладно, – после паузы сказала Кира, и было слышно, как она встала, отодвинув табуретку: – Ты меня проводишь?

– Ты ведь близко живешь… – виновато произнес Будкин.

– Тогда прощай, – холодно и жестко отрезала Кира, вышла из кухни и требовательно постучала в дверь ванной: – Виктор, проводи меня.

Служкин вздохнул и ожесточенно почесался.

У подъезда Кира оценивающе осмотрела затрапезный наряд Служкина, презрительно отвернулась и подставила ему локоть, твердый, как автобусный поручень. На третьем этаже из раскрытого окна кухни в теплые, почти майские сумерки свисал Будкин и курил. Кира и Служкин напряженно зашагали по тротуару прочь от будкинского подъезда.

Всю дорогу Кира молчала. У витрины ларька она остановилась.

– Бутылку вон того марочного, бутылку семьдесят второго портвейна и пакет, – приказала Кира в окошко.

От ларька таким же чеканным шагом они добарабанили до подъезда Киры. Служкин вызвал лифт и поневоле вытянулся по стойке «смирно». В подъезде стояла кромешная темень, и когда дверки лифта раскрылись, кабина, излучающая янтарный свет, могла показаться преддверием палат Хозяйки Медной горы.

– Куда изволите? – спросил Служкин.

– Не паясничай! – рыкнула Кира, нажимая кнопку этажа.

Через пять минут они уже сидели в креслах в гостиной у Киры Валерьевны, разделенные журнальным столиком с двумя открытыми бутылками и двумя наполненными фужерами.

– Кажется, ты испытываешь тягу ко всему национально-плебейскому?… – спросила Кира и цокнула ногтем по липкой стенке бутылки. – К сигаретам «Прима», к портвейну, к разливному пиву…

Она подчеркнуто элегантно прикурила длинную ментоловую сигарету от зажигалки «Ронсон». Служкин подчеркнуто-тщательно расправил кривую «примину» и прикурил, чиркнув спичкой о смятый коробок.

– Нет, к дерьму меня особенно не тянет, – сказал он. – Просто на что-то хорошее у меня нет денег. Никто не хочет купить у меня чего-нибудь за четыре сольдо, как колпачок у Буратино.

– Значит, наверное, жена тобою недовольна, да? – с двойным смыслом спросила Кира.

– Почему же? Вполне довольна, – непроницаемо ответил Служкин.

– Хорошая у тебя жена, – похвалила Кира.

– Зашибись.

– Это правда, что ты с ней не спишь уже год? – Кира стряхнула пепел таким жестом, каким протягивают руку для поцелуя.

– М-да, не получится из Будкина Зои Космодемьянской…

– И как, интересно знать, ты живешь без секса? Крыша-то не съезжает? Или у тебя любовница есть?… Впрочем, вряд ли.

– Из чего ты это заключила? – несильно заинтересовался Служкин.

– Видал бы ты свое лицо, когда сейчас заглянул в мою спальню.

– Отныне повсюду ношу с собой трельяж, – заявил Служкин.