Записки prostitutki Ket - Безымянная Екатерина. Страница 23

А ты можешь сейчас сняться с раздвинутыми ножками и кинуть мне на телефон? Только мне, оно дальше не пойдет.

А почему не можешь? Я же должен видеть, что беру. Нет? Ты так всех хороших клиентов растеряешь!

Отключается.

Хороших не растеряю. А вот дрочеров — точно.

* * *

Один звонит часто. Я уже привыкла к нему, как к родному.

Подпольная кликуха — Хвастун.

— Привет. Это Катя? Катя, а тебя имели когда-то большим членом? Ты видела по-настоящему большие члены? Я сегодня приеду, покажу тебе, что такое действительно большой… Ооооо… аааа… у-у-у-у…

Весь разговор — полминуты. На последнем протяжном «уууу» он бросает трубку. Я даже не успеваю ответить.

Но я понимаю — успел, сука, кончить.

По-моему, он дрочит сам на себя, а я так, для декораций.

* * *

Вместо здрасьте:

— Я так хочу вылизать тебе киску. Твоя киска слаааденькая, я бы ее так вылизал!..

Так. Все понятно. Беззастенчиво дрочим-с.

Говорю, что моя кошка не любит, когда ее лижут, и кладу трубку.

* * *

— Привет, красивая. А ты одна сейчас? А опиши себя. А что на тебе сейчас надето? А трусики на тебе сейчас есть?

(В трубке сопение, явно идет процесс.)

Ухмыляюсь. Говорю, чтоб приезжал с денежкой и посмотрел, есть ли на мне трусики.

— Да-да! — сопит. — Скоро буду. А у тебя…

Кладу трубку. Адрес и не спрашивал. Зачем ему, он явно и сам справляется.

Через десять секунд телефон оживает:

— Ой, что-то сорвалось. А сисечки у тебя большие! Ты можешь язычком до сосочка дотянуться?

Отключаюсь.

Сразу почти звонок.

Хватаю трубку не глядя, взрываюсь:

— Смольный, блять!

Пауза, тишина. Совсем другой голос, осторожно:

— Ооой… а куда я попал?

Смеюсь, объясняю, что попал куда надо. И уж этот-то приезжает. И смеется при встрече, картинно картавя: «Багышня, а багышня…»

Терплю их всех, зайчиков и козликов.

А что делать…

Что бабам нужно?

Есть у меня хороший и давно уже постоянный клиент — Влад. Серьезный бизнесмен, очень умный и приятный человек, да и просто интересный внешне мужчина. Высокий, чуть полноватый, с небольшой залысиной и модной, стриженой, уже слегка седеющей бородкой — он весь соткан из русско-грузинских кровей, а потому я легко могу представить, с каким восхищением смотрят на него женщины.

Он приезжает ко мне нечасто, больше — в периоды серьезных запоев, что бывает пару раз в год, когда одна, та самая, любимая женщина сваливает от него к другому или когда срывается какой-то жутко важный контракт.

— Катя, ты мне нужна на сегодня, — говорит мне Влад в трубку, и я собираюсь.

Я знаю: Влад платит хорошо, очень хорошо.

Чаще он приезжает за мной сам и везет меня к себе, реже — остается у меня.

Для него нет проблем не только в том, чтобы платить мне в два раза больше, чем стоит мое время, но и в том, чтобы запросто купить мне в подарок что-нибудь золотое, если по дороге к нему мы натыкаемся на ювелирный. Наверное, ему просто хочется сделать мне приятное.

Влада я люблю. Очень искренне, по-человечески. И дело даже не в цацках. Просто Влад умный. Влад знает четыре языка и все правила этикета.

И еще Влад очень грустный. Очень искренне грустный. Видимо, он для меня всегда такой просто потому, что я вижу его в нелегкие моменты жизни.

Влад приезжает ко мне на своей огромной машине и говорит:

— Поехали, я покажу тебе свой новый дом.

— Ух ты, у тебя новый дом? — спрашиваю я с восхищением.

— Да, — говорит Влад совершенно буднично, без толики гордости или радости, — купил на днях. На Финке…

И мы едем.

По дороге Влад останавливается и ведет меня в магазин.

Мы берем утку с яблоками, жутко дорогие шоколадные конфеты, семгу и всякую ерунду, которую Влад, не глядя, бездумно хватает с полок.

Бухла Влад не берет. Бухло у него всегда есть.

Мы мчимся ночью, выезжая из города.

Влад молчит, потом жестом фокусника достает откуда-то бутылку «Хеннесси ХО» и делает два больших глотка. В такие моменты закуска ему не нужна.

Я знаю, что за рулем пить плохо, и сама не одобряю этого. Но Влад пьет.

Он хорошо водит.

Я тоже отхлебываю из бутылки и долго потом держу ее в руках для того, чтобы протянуть Владу, как только он попросит.

* * *

Мы практически никогда не трахаемся.

Влад любит поговорить.

Он снова и снова рассказывает мне про свою женщину, с которой живет. Снова и снова говорит, как любит ее, и каждый раз его рассказы заканчиваются одинаково: он говорит, что она снова ушла.

Она ушла, потому что он слишком занят для нее.

Она ушла, потому что он обещал поехать с ней в отпуск, а тут контракт. И он отправил ее одну. В Доминикану. Что делать ей одной в Доминикане?

Она ушла, потому что он так редко занимается с ней сексом — то занят, то думает о делах и у него банально не стоит.

А она устраивает истерики, кричит, что чувствует себя нежеланной, что у него кто-то есть, что она ему не нужна, и часто, слишком часто, собирает вещи.

И уходит.

Каждый раз, слыша эту историю, я знаю, чем все закончится: она, конечно же, вернется.

Но он и вправду страдает каждый раз.

— Катя, — говорит он мне. — Катя, что бабам нужно? Но ведь говорят же, что деньги, но ведь все это знают!! А все эти деньги, эта машина, этот дом, дача во Франции, все эти цацки — они же не с неба берутся…

Катя, а знаешь, когда я начинал, ничего ведь этого не было, ничего. Я был гол как сокол, у меня ни черта не было, вообще, понимаешь? И от меня жена ушла, с ребенком, с дочкой — к богатому! У того своя квартира была на Васильевском, и старый «мерс». Это в девяносто втором было… Понимаешь, это он тогда богатым считался… Это она тогда меня из-за этого бросила, понимаешь?

В этом месте Влад делает паузу, задумывается и говорит:

— А знаешь, она ведь потом и от него ушла, — он усмехается, — только у нового машина чуть новее была, и на комнату больше… А в итоге что? Дочь в Штатах, бывшая, сама знаешь, спилась…

А я поднялся! Я пообещал себе, что я смогу. Я буду. Катя, у меня все есть! У меня бизнес! Деньги! Дома эти, квартиры, все есть. Но вот с этим, — он делает отмахивающийся жест вниз, — проблема, понимаешь?

Он говорит об этом совершенно просто, без стеснения, как будто рассказывает не о том, что у него нелады, а о том, что ел на завтрак. Я молчу и не знаю, что сказать. Как-то я посоветовала ему сходить к врачу. Да, знаю, это было самое нелепое из всего того, что я могла сказать.

Он тогда посмотрел на меня снисходительно и рассказал, что был уже, и не раз, и врачи говорят ему, что все нормально, нужно просто поберечь себя и больше отдыхать, но… разве может он позволить себе ни о чем не думать? Время такое: едва зазеваешься — тебя сожрут.

А потом он всегда говорит про свою Дину. Про то, что понимает — ей всего двадцать восемь, и ей нужно, нужно больше того, что он может ей дать, но…

— Я ее люблю, очень люблю, понимаешь? Но когда я на нее забираюсь, у меня либо глаза закрываются от недосыпа, либо я думаю о завтрашней встрече, которая мне принесет еще и еще. И не могу от этого отделаться…

Влад говорит, говорит, говорит. Он знает: я слушаю его с интересом.

Иногда он отщипывает кусочек утки и спрашивает, почему я не ем.

Я не люблю утку.

Влад мне нравится. Люблю умных мужчин.

Он, хоть и в возрасте, но симпатичен, обаятелен и щедр.

Когда он напивается, то не засыпает, а зачем-то пытается заняться со мной неким подобием секса. Наверное, это что-то вроде акта отчаяния.

И мне приходится постараться, чтобы у Влада встал.

Влад кончает быстро. А потом всегда предлагает мне остаться.

Я вызываю такси. Каким-то чутьем понимаю: на самом деле ему надо побыть одному.

Влад выходит со мной во двор и продолжает говорить. Говорит он еще долго. Таксист злится.