Герой не нашего времени. Эпизод I - Полковников Дмитрий. Страница 53

Наехав на лужу, мотоцикл нырнул колесом в какую-то колдобину и окатил медленно идущую по обочине, сжавшуюся, под уходящим куда-то на запад ливнем, хрупкую фигурку с нелепо вывернутым зонтиком. Видно, ветер еще добавил драматизма.

«Черт, расслабился. Как стыдно», — подумал Саша и по старой привычке остановил железного коня. Вздохнул – выдохнул, если зазевался, то получи. Естественно, что в ответ на извинения он получил кучу проклятий на русском и польском языке.

Наслушавшись за неделю штук десять разных диалектов, Ненашев научился примерно разбираться в национальности собеседника. Ох, не дай бог, перепутать белоруса или украинца с поляком – побить не побьют, но настроение испортят, возмущаясь, как же можно так ошибиться.

Он все никак не мог разобраться, кто тут кого больше всех угнетает, но чем дальше от Бреста, тем больше было бедности, превращаясь, чуть ли не в царство нищеты. Как там ненавидели ляхов!

Здрасьте, приехали!

Знакомая подруга из ресторана! Правда наряд не такой роскошный, как на маленькой сцене, но гораздо более соблазнительный после дождя и вмешательства капитана. Облепившая тело мокрая одежда, смотрелась так романтично, что Максим сразу перестал дышать.

— Обещаю, искуплю. А пока позвольте подвезти вас в целости и сохранности? Куда вам? — хрипло предложил Ненашев, отводя глаза не только от испепеляющего и презрительного взгляда. Он как-то суетливо, полез за новой плащ-палаткой и, торопясь, несколько раз обернул ее вокруг девушки. Все, теперь можно и задышать.

А Майя, немного отойдя от гнева, подумала, что этот, недавно начавший отращивать усы русский в мотоциклетных очках, мокрой синей майке, выцветших галифе и заляпанных грязью сапогах, не такой уж и хам. По крайней мере, остановился, заботливо завернул в подозрительно чистую и новую накидку, предложив подвезти.

Кобура пистолета, странно висевшая под мышкой, успокоила, за рулем точно не солдат.

Она решительно уселась в коляску и с гневным видом ткнула ручкой в сторону дома. До местечка оставался примерно километр. Странно, водитель все дорогу молчал, виновато косясь на нее. Но перед въездом на улицы местечка, человек, сидевший за рулем, прямо на ходу протер чистой тряпкой лицо и вмиг надел подозрительно сухую гимнастерку с полевыми петлицами и шпалой капитана.

А что такого, Панов читал рецепт Сократа, как надо вести себя под дождем.

Когда русский офицер снял очки, панну Чесновицкую объял страх – везет ее, и не известно, домой ли, человек, проклинаемый с утра. Зачем он тогда задел немца и коварно принес шикарные цветы? Она съежилась, думая, что капитан заодно с Елизаровым. Нет, эти русские просто помешались на гауптмане!

Но ничего страшного не произошло. Ее высадили прямо рядом с домом и русский офицер, втравивший девушку в непонятную авантюру, шутливо козырнул на польский манер. Краснея и смущаясь, сунул в руку несколько сорванных тут же ромашек.

«Он опять бежит от меня», — невольно взгрустнула Майя, когда, ревя сизым дымом из выхлопной трубы, агрегат с водителем немедленно укатил дальше.

Мама, с подозрением встретив Майю, начала расспросы. Что, появился очередной поклонник из этих восточных варваров-оккупантов? Зачем приличной девушке такой субъект нужен? Она и так позорит фамилию, выступая в этом вокзальном борделе. Ее покойный отец никогда бы не одобрил заигрываний с большевицкими офицерами.

Майя не стала напоминать, что за время маминой болезни продала все ценное. Даже подаренные отцом золотые серьги. Но папины ордена сохранила [243].

Штабс-капитан Чесновицкий во время Первой мировой войны храбро дрался за Россию на Кавказе против турок. Получил три ордена, два из которых «за храбрость», пять ран и контузию. Против работы дочери, позволяющей хоть так сводить концы с концами, может, быть и не возражал, но за общение с капитаном Елизаровом обязательно бы проклял. «Красных» Виктор Антонович ненавидел.

После октябрьского переворота фронт окончательно рухнул, и, чудом избежав гибели от руки собственных солдат, которые год назад его просто обожали, Чесновицкий добрался до Киева. Нашел жену с маленькой дочерью и отвез в Варшаву, надеясь на себя и связи жены, происходившей из старинного польского дворянского рода. Он не желал иметь ничего общего со страной, позабывшей имя Бога. То, что когда-то русский офицер любил и защищал, сгорело в хаосе братоубийственной гражданской войны.

Вековая единая Империя рухнула в один год.

Встретила репатриантов родина неласково – отца, тут же призвали на службу молодому польскому государству. Хоть и навоевался штабс-капитан за прошедшие четыре года досыта, пришлось под рукой «временного начальника государства» Юзефа Пилсудского укреплять государственность на востоке. Там Британия и Франция границ Польше не гарантировала. Можете решить вопрос за счет соседа.

Закончилось все ожидаемой прагматичным Чесновицким катастрофой. Что еще ждать от людей, возжелавших границ Речи Посполитой тысяча семьсот семьдесят второго года?! Но пан майор громил пехоту «красных» огнем cвоих пушек беспощадно, ненавидя погубивших Великую Россию большевиков.

Когда войска Советов подошли к любимой им Варшаве, на помощь оскандалившейся армии пришел польский народ. Чесновицкий здесь сражался особенно мужественно и отважно, веря, что воюет не против русской нации, а против Советов, несущих кровавый террор на его землю [244].

После неожиданной победы Виктор Антонович оказался не у дел. Разгромив войска Тухачевского, в подметки не годившиеся полкам императорской армии, поляки возомнили, что победили всю Россию. Так Польша опять достигла величия и ополчилась, кроме безбожного коммунизма, еще и на все русское и православное. Если польский майор мог бы и терпеть, то русский штабс-капитан, родившийся в Сибири от потомка давно обрусевшего поляка и дочери русского дворянина, негодовал. Чесновицкий оказался совсем не одинок в своих суждениях и таких героев войны за независимость постепенно отправили в почетную отставку.

Отец поддержал военный переворот Пилсудского, по русскому опыту зная, чем неизбежно заканчивается разгул демократии. Отправил письмо, напоминая о себе, и не прогадал – дела неожиданно пошли в гору. И хоть в армию его и не призвали – пан Чесновицкий долго преподавал математику в Варшавском офицерском инженерном училище [245].

Образование, полученное в Михайловском артиллерийском училище, обеспечило семье достойное существование. А привычка, вывезенная из февральской России – никогда не доверять банкам и деньгам из бумаги, позволила без потерь пережить кризис конца двадцатых.

В конце августа тридцать девятого Чесновицкого вновь призвали в армию но, учитывая возраст, направили командовать резервной батареей в крепость Бжесть-над-Бугом.

Первого сентября в Польшу вошли немцы, а пятого – в день, когда польское правительство бежало из Варшавы, отец телеграфировал семье и умолял срочно приехать, считая, что чем дальше родные от наступающих немцев, тем безопаснее. Пока слабые бомбежки Бреста укрепили его в своем мнении. Чесновицкий договорился с родственником жены, и, хотя тот и был «седьмая вода на киселе», на время предоставил семье флигель, рядом с перекрестком пяти дорог, в местечке Волынка южнее Бреста.

Война докатилась и сюда. Временное жилище стало постоянным. Крепость еще сражалась, но стала могилой ветерана на шестом часу обороны. Когда четыре батальона польской армии отбили последнюю атаку немецкой дивизии, он, очнувшись, нашел большую воронку на месте командного пункта батареи, окровавленную полевую сумку и погон с мундира пана майора Чесновицкого. [246].

«Жолнеже! Нас теперь хотят делить четвертый раз. Встанем грудью на защиту Родины! Мы не чехи, так просто не сдадимся. Русские идут к нам на помощь, и мы устроим им второй Грюнвальд!», перед боем воскликнул пан майор. После того, как бежало правительство, вся его надежда была на идущую сюда с востока Россию.