Верховная королева - Брэдли Мэрион Зиммер. Страница 54

Артур ясно дал ей понять, что большая часть замка ныне отводится под военный лагерь, так что ей должно оставаться в своих покоях вместе с Элейной и служанками. Мебель ее почти всю отправили в Камелот; теперь в спальню перенесли кровать из гостевой комнаты; это ложе королева разделяла с Элейной. Артур ночевал в лагере вместе со своими людьми; раз в день он присылал кого-нибудь справиться, как там жена, однако самого его Гвенвифар почти не видела.

Поначалу королева ожидала, что войска вот-вот выступят на битву с саксами, или что бой произойдет прямо здесь, перед замком, но дни шли за днями, недели за неделями, а вестей так и не было. Один за другим приезжали гонцы и посланники, в Каэрлеон стекались все новые воинства, однако, запертая в своих покоях с примыкающим к ним крохотным садиком, слышала она лишь обрывки новостей – все, что приносили ей служанка с повитухой, – изрядно искаженные, и по большей части сплетни. Время тянулось бесконечно; по утрам ее тошнило и хотелось только лежать, однако позже королеве сделалось лучше, и теперь она беспокойно расхаживала по садику: делать ей было нечего, кроме как представлять про себя, как страшные захватчики-саксы движутся в глубь острова, да думать о ребенке… Королева с удовольствием шила бы одежки для малыша, но шерсти, чтобы прясть, не было во всем замке, да и большой ткацкий станок увезли прочь вместе с остальной мебелью.

Однако же маленький станок у нее остался, а еще – шелк, и пряжа, и принадлежности для вышивания – все то, что она возила с собою в Тинтагель. И Гвенвифар задумала выткать знамя… Некогда Артур пообещал ей, что, когда жена подарит ему сына, она сможет попросить в дар все, что угодно, – все, что в его власти. И королева задумала про себя: в этот счастливый день она попросит Артура отречься от языческого знамени Пендрагона и принять Христов крест. Вот тогда вся эта земля под властью Верховного короля станет воистину христианской, а Артуров легион превратится в священное воинство, и Дева Мария возьмет его под свою руку.

Королева представляла себе нечто невыразимо-прекрасное: синее знамя с золотой вышивкой, а на плащ Пресвятой Девы пойдут ее бесценные алые шелка. Иных занятий у Гвенвифар не было, так что трудилась она с утра до ночи, и, благодаря помощи Элейны, под пальцами ее прихотливый узор рос не по дням, а по часам. «В каждый стежок на этом знамени вплету я молитвы о сохранности Артура и о том, чтобы земля сия стала воистину христианской от Тинтагеля до Лотиана…»

Как-то после полудня королеву навестил мерлин, почтенный Талиесин. Гвенвифар засомневалась было – стоит ли подпускать к себе старого язычника и демонопоклонника в такое время, пока носит она Артурова сына, которому в один прекрасный день суждено стать королем этой христианской земли? Но, встретив добрый, сочувственный взгляд старика, вовремя вспомнила, что Талиесин – отец Игрейны и, значит, младенцу ее приходится прадедом.

– Да благословит тебя Вечность, Гвенвифар, – промолвил гость, простирая над нею руки. Королева перекрестилась и с запозданием задумалась, а не обиделся ли мерлин, но тот, похоже, счел происшедшее лишь обменом приветствиями.

– Как тебе живется, госпожа, в заточении столь суровом? – осведомился мерлин, оглядываясь по сторонам. – Да вы здесь точно в темнице! В Камелоте тебе было бы не в пример лучше, или, скажем, на Авалоне, или на Инис Витрин – ты ведь там в монастырской школе обучалась, верно? Там, по крайней мере, ты бы свежим воздухом дышала да и размяться могла бы! А это не комната, а просто хлев какой-то!

– В саду свежего воздуха достаточно, – отозвалась Гвенвифар, мысленно взяв на заметку проветрить постель сегодня же, не откладывая, и поручить служанкам открыть окна и подмести комнату, где повсюду валялись разбросанные вещи – для четырех женщин тут было слишком тесно.

– Так непременно, дитя мое, всякий день выходи прогуляться на свежий воздух, даже если дождь идет; воздух – лекарство от всех недугов, – наказал мерлин. – Надо думать, скучно тебе здесь. Нет же, дитя, я не упрекать тебя пришел, – мягко добавил старик. – Артур сообщил мне счастливую весть, и я радуюсь за тебя, как и все мы. А уж я-то сам как счастлив – немногие мужи доживают до того, чтобы полюбоваться на правнуков! – Его морщинистое лицо просто-таки лучилось благодушием. – Если я могу хоть чем-нибудь тебе помочь, ты, госпожа, только прикажи. Тебе присылают ли свежую пищу или только солдатские пайки?

Гиенвифар заверила старика, что ни в чем не знает недостатка: каждый день ей приносили корзину с отборнейшими яствами; хотя о том, что на еду ее почти не тянет, королева умолчала. Она рассказала мерлину о смерти Игрейны, о том, что похоронили королеву в Тинтагеле, и о том, что перед самой кончиной Игрейна рассказала ей о ребенке. Про Зрение Гвенвифар предпочла не распространяться, но, обеспокоенно глядя на старика, спросила:

– Сэр, не знаешь ли ты, где ныне Моргейна, раз даже не смогла прибыть к смертному одру матери?

Мерлин медленно покачал головой:

– Прости, не знаю.

– Но это же стыд и позор: Моргейна даже родне своей не сказалась, куда отправилась!

– Может статься, – с жрицами Авалона иногда так случается, – она отбыла в некое магическое странствие или живет затворницей, прозревая незримое, – предположил Талиесин, но и у него вид был изрядно встревоженный. – В таком случае мне бы ничего не сказали; но, думается мне, будь она на Авалоне, где среди жриц воспитывается моя дочь, я бы об этом знал. Но мне о ней ничего не ведомо. – Старик вздохнул. – Моргейна – взрослая женщина, и ей не нужно спрашиваться у кого-либо, чтобы уехать или вернуться.

«Вот так Моргейне и надо, – подумала про себя Гвенвифар, – если негодница попала в беду через собственное свое упрямство и нечестивое своеволие!» Королева сжала кулачки и, ни словом не ответив друиду, потупилась, чтобы собеседник не догадался, в каком она гневе… Мерлин так хорошо о ней думает; Гвен совсем не хотелось упасть в его глазах. Впрочем, друид так ничего и не заметил; Элейна как раз показывала ему знамя.

– Вот поглядите, как мы проводим дни заточения, добрый отец.

– Вы быстро продвигаетесь, – улыбнулся мерлин. – Я уж вижу, времени у вас нет… как там говорят ваши священники: «Дьявол праздным рукам занятие всегда найдет», – вы-то дьяволу и малой лазейки не оставили, трудитесь вдвоем, точно пчелки! Я уже и чудесный узор различаю!

– А пока я ткала, я молилась, не переставая, – с вызовом объявила Гвенвифар. – В каждый стежок вплетала я молитву о том, чтобы Артур и Христов крест восторжествовали над саксами и их языческими богами! Разве ты не упрекнешь меня, лорд мерлин, за такие деяния, раз сам велишь Артуру сражаться под языческим знаменем?

– Ни одна молитва не пропадает втуне, Гвенвифар, – мягко отозвался мерлин. – Ты думаешь, нам о молитвах ничего не ведомо? Когда Артуру вручили могучий меч Эскалибур, клинок вложен был в ножны, в которые жрица вплела молитвы и заклятия оберега и защиты; и все пять дней, трудясь над ножнами, она постилась и молилась. А ты ведь наверняка заметила: даже будучи ранен, Артур почти не теряет крови.

– Мне бы хотелось, чтобы Артура оберегал Христос, а не чародейство, – с жаром воскликнула Гвенвифар, и старик с улыбкой промолвил:

– Господь – един; существует лишь один Бог; все прочие – лишь попытка невежественных простецов придать богам обличие, им понятное, как, скажем, вон то изображение вашей Святой Девы, госпожа. В этом мире ничего не происходит без благословения Единого, того, что дарует нам победу или поражение, как уж распорядится Господь. И Дракон, и Дева – лишь попытки человека воззвать к тому, что превыше нас.

– И ты не разгневаешься, если знамя Пендрагона будет низвергнуто, а над нашим легионом взовьется стяг Святой Девы? – презрительно бросила Гвенвифар.

Старик подошел совсем близко, протянул морщинистую руку, погладил блестящий шелк.

– Такая прекрасная работа, – мягко проговорил он, – и столько любви в нее вложено; как же можно ее осуждать? Но ведь есть и те, кому знамя Пендрагона дорого так же, как тебе – Христов крест; отнимешь ли ты у этих людей их святыни, госпожа? Подданные Авалона – друид, жрец и жрица – поймут, что знамя – всего лишь символ, а символ – ничто, в то время как подлинная сущность – все. Но малые мира сего – нет, они не поймут, им необходим их дракон как символ королевской защиты.