Верховная королева - Брэдли Мэрион Зиммер. Страница 57

– Не спеши перекладывать вину на чужие плечи, – сурово объявил святой отец. – Если здесь и есть чья-то вина, то не твоя ли? Нет ли у тебя на совести какого-либо тайного греха, леди Гвенвифар?

Тайного? Конечно же, нет! Давным-давно покаялась она в любви своей к Ланселету – и получила отпущение, и с тех пор тщилась думать лишь о законном своем супруге. Нет, дело не в этом… и все-таки, все-таки…

– Я не смогла убедить… не хватило у меня сил убедить Артура отказаться от языческих змей и знамени Пендрагона, – слабо посетовала она. – Неужто Господь покарал бы за это моего ребенка?

– Лишь тебе одной ведомо, что у тебя на совести, госпожа. И не говори о каре, что якобы настигла ребенка… дитя твое на лоне Христовом… а наказывает Господь лишь тебя с Артуром, если это и впрямь наказание, о чем не мне судить, – чопорно добавил священник.

– Но что же мне сделать, чтобы искупить мой грех? Что сделать мне, чтобы Господь послал Артуру сына ради Британии?

– А ты воистину сделала все, что в твоих силах, дабы дать Британии христианского короля? Или, может быть, сдерживаешь ты слова, кои должно бы произнести вслух, тщась угодить своему мужу? – неумолимо вопрошал священник. Со временем капеллан ушел; Гвенвифар осталась лежать неподвижно, глядя на знамя. Она знала: ныне каждую ночь в небесах полыхают огни, предрекая великую битву, что уже близка; однако же некогда римский император узрел в небе знак креста, и судьба всей Британии изменилась безвозвратно. Ах, если бы только она сумела донести сей знак до Артура…

– Ну же, помоги мне подняться, – велела она служанке. – Должно мне закончить знамя, что Артур возьмет с собою в битву.

В тот вечер в покои королевы пришел Артур; она как раз прокладывала последние стежки, а женщины зажигали светильники.

– Ну, как ты, родная моя? Рад я, что вновь вижу тебя на ногах и за работой, – промолвил он, целуя жену. – Милая моя, не нужно так горевать… ни одна женщина не родила бы здорового ребенка во время столь напряженное, когда в любой момент того и гляди битва начнется… Воистину, надо было мне отослать тебя в Камелот. Мы еще молоды, моя Гвенвифар, может статься, Господь еще пошлет нам много детей. – Однако по беспомощному выражению его лица Гвен видела: Артур разделяет ее горе. Королева сжала руку мужа и заставила присесть рядом с собою на скамью перед ткацким станком.

– Ну, разве не красиво? – спросила она, точно ребенок, вымаливающий похвалу.

– Чудо как хорошо. Я думал, в жизни своей не увижу работы более тонкой, чем эта, – и Артур положил руку на ножны алого бархата, неизменно висящие у него на поясе, – но твое знамя еще лучше.

– А я ведь в каждый стежок вплела молитвы за тебя и твоих соратников, – умоляюще промолвила она. – Артур, послушай меня – как думаешь, разве не может того быть, что Господь покарал нас, ибо счел, что недостойны мы дать этому королевству следующего короля, ты и я, разве что принесем обет служить Ему верно и преданно, и не по языческим обычаям, но по новому закону, под дланью Христа? Все силы языческого зла объединились против нас, и должно нам сразиться с ними при помощи креста.

Артур накрыл ладонью руку жены.

– Полно, родная моя. Ты же знаешь, я служу Господу как могу…

– И все же ты возносишь над своими людьми языческое знамя со змеями, – воскликнула она, и Артур горестно покачал головой.

– Любовь моя, не могу я обмануть и предать Владычицу Авалона, возведшую меня на трон…

– На трон тебя возвел Господь и никто иной, – убежденно промолвила Гвенвифар. – Ох, Артур, если ты меня любишь, если хочешь, чтобы Господь послал нам другого ребенка, послушайся меня! Или ты не видишь, что Он покарал нас, забрав нашего сына к себе?

– Не говори так, – твердо оборвал ее Артур. – Безрассудство и суеверие – думать, будто Господь способен на такое. Я пришел с долгожданной вестью: саксы собирают силы, и мы выступаем в поход, чтобы дать им бой у горы Бадон! И весьма жалею я, что ты нездорова и не можешь выехать в Камелот, но, увы, не бывать тому… по крайней мере пока…

– Ах, я отлично знаю, что я для тебя – лишь обуза, – с горечью воскликнула королева. – Так всегда было… жаль, что я не умерла вместе с моим ребенком!

– Нет-нет, не след тебе так говорить, – ласково произнес Артур. – Я более чем уверен, что с моим добрым мечом Эскалибуром и всеми моими соратниками мы одержим победу. А ты молись за нас денно и нощно, моя Гвенвифар. – И, поднявшись, Артур добавил:

– До рассвета мы не выступим. Я попытаюсь выкроить время и зайти попрощаться с тобою перед тем, как армия двинется в путь; и твой отец тоже навестит тебя, и Гавейн, а возможно, и Ланселет: он шлет тебе привет и поклон, моя Гвенвифар; он очень встревожился, услышав, как тебе недужится. Сможешь ли ты поговорить с ними, если они придут? Королева склонила голову.

– Я исполню волю моего короля и лорда, – с горечью отозвалась она. – Да, пусть они придут, хотя дивлюсь я, что ты берешь на себя труд попросить меня о молитвах… я даже не в силах убедить тебя отказаться от языческого знамени и поднять Христов крест… И, вне сомнения, Господу ведомо твое сердце, ибо Господь не позволил тебе выехать в битву с верою, что сын твой станет править в этой земле, ибо не решился ты еще утвердить в сей земле христианство…

Артур умолк, выпустил ее руку; Гвенвифар чувствовала, как муж смотрит на нее сверху вниз. Наконец Артур наклонился, взял ее за подбородок, развернул лицом к себе. И тихо произнес:

– Дорогая моя госпожа, любовь моя ненаглядная, во имя Господа, неужто ты и вправду в это веришь?

Не в силах произнести ни слова, Гвенвифар кивнула, точно ребенок, вытирая нос рукавом платья.

– Говорю тебе, дорогая моя госпожа, перед лицом Господа: не верю я, что Господь так утверждает свою волю, и не думаю, что это так уж важно – какое знамя мы подъемлем. Однако если для тебя это так много значит… – Король помолчал, судорожно сглотнул. – Гвенвифар, мне невыносимо видеть тебя в таком горе. Если я возьму в битву это знамя Христа и Пресвятой Девы, перестанешь ли ты скорбеть и от всего сердца помолишься ли за меня Господу?

Мгновенно преобразившись, Гвенвифар подняла глаза; сердце ее взыграло от неуемной радости. Неужто Артур и впрямь сделает это ради нее?

– Ох, Артур, я молилась, я так молилась…

– Так тому и быть, – вздохнув произнес Артур, – я клянусь тебе, Гвенвифар, что в битву я возьму лишь твое знамя, знамя Христа и Пресвятой Девы, и никаких иных стягов над моим легионом развеваться не будет. Да будет так, аминь. – Артур поцеловал ее, однако в лице его читалась глубокая печаль. Она сжала руки мужа, покрыла их поцелуями, и впервые Гвенвифар показалось, что змеи на его запястьях ничего такого не значат – просто поблекшие изображения, не более; воистину, она была безумна, когда сочла, что змеи эти обладают властью повредить ей или ее ребенку.

Артур кликнул оруженосца, дожидающегося у дверей комнаты, и велел ему бережно и осторожно забрать знамя и водрузить его над лагерем.

– Ибо завтра на рассвете мы выступаем, – объявил король, – и пусть все видят: над Артуровым легионом развевается знамя моей госпожи с изображением Пресвятой Девы и креста.

Оруженосец оторопел.

– Сир… лорд мой… а как же знамя Пендрагона?

– Отнеси его к эконому и вели убрать куда-нибудь. Мы выступаем под стягом Господа.

Оруженосец ушел; Артур улыбнулся жене, однако в улыбке этой не ощущалось особой радости.

– Я навещу тебя на закате, вместе с твоим отцом и нашими родственниками. Тут мы и отужинаем; я велю экономам принести снеди на всех. Не след обременять Элейну заботами о столь многих. А до тех пор прощай, дорогая жена. – И Артур скрылся за дверью.

В итоге скромный ужин накрыли в одном из малых залов: в покоях королевы столько народу просто не разместилось бы. Гвенвифар и Элейна нарядились в лучшие свои платья из тех, что еще оставались в Каэрлеоне, и вплели в волосы ленты; обе с восторгом предвкушали что-то вроде праздника после сурового заточения последних недель. Угощение – по чести говоря, немногим лучше армейских пайков – накрыли на раскладных столиках. Большинство престарелых советников Артура отослали в Камелот, включая и епископа Патриция; зато на ужин пригласили мерлина Талиесина, и короля Лота, и короля Уриенса Уэльского, и герцога Марка Корнуольского, и Ланселетова сводного брата Лионеля из Малой Британии, старшего сына и наследника короля Бана. Был там и Ланселет; улучив минуту, он подошел к королеве и поцеловал ей руку, с безнадежной нежностью заглянув ей в глаза.