Дуxless: Повесть о ненастоящем человеке - Минаев Сергей Сергеевич. Страница 38

Мой соседушка, жаворонок этакий, уже сидит и готовится пить чай. Тут я начинаю понимать, что он наверняка заслан, чтобы отравить мой переезд своими глупостями, рассказами про КСП и молодость. Я сажусь, открываю пакет с соком и начинаю жадно всасывать в себя содержимое. Чувак тем временем разгоняет утреннюю шарманку словоблудия. Разминается, сука. Прицеливается всем этим «как спалось?» (ништяк, землячок), «скоро уже приедем», «чай надо взять». Я угукаю и делаю вид, что мне нужно что-то достать в сумке. Методично обшариваю карманы, готовлюсь слинять в тамбур и все такое. Тут мои пальцы натыкаются на какой-то комок в целлофане. Я медленно достаю его и украдкой разглядываю. Белая субстанция в целлофане.

«Что в пакете?» – спрашивает у знатоков телезритель из Тюмени.

Может быть, соль? Зачем? Что солить? Дорожную еду? Я что, курицу в поезд беру? Может, я турист, да? Догадка бритвой вспарывает мне мозг. Известно что. Порошок. Мозгоотбеливатель. «Тайд» для извилин. Одним словом, кокос.

Я поднимаю палец вверх и говорю каэспэшнику:

– Секундочку. Щас вернусь.

Хватаю узкую брошюру, рекламирующую вагон-ресторан, журнал и пулей несусь в туалет. В этот утренний, похмельный час он, к счастью, свободен. Открываю дверь, разворачиваю журнал, кладу его на раковину, высыпаю содержимое. Аккуратно раскатываю его на две дороги и быстро убираю стафф.

«Счастливого пути!» – желает мне реклама МПС на двадцать четвертой странице.

– Спасибо, – вслух отвечаю я.

Выхожу в тамбур. Минут пять туплю в окно. Просыпаюсь окончательно. Обретаю плавность в суставах, некоторую веселость. Иду в СВ.

Последний перед Питером час пребываю в хорошем настроении. Смеюсь над шутками старпера, врубаюсь во все его базары про Ольгино. Говорю, как я люблю играть на гитаре (ага, дайте струны, прямо здесь исполню). Хохочу от души и т. д.

Наконец поезд прибывает в Питер. Я беру сумку, долго раскланиваюсь с соседом, желаю хорошей командировки и говорю что-то вроде «вот хорошо бы и обратно так ехать». Давлюсь смехом и выхожу на перрон. Прохожу вдоль поезда, затем через здание вокзала, звоню встречающему меня питерскому сотруднику Леше. Говорю, что приехал. Он говорит, что подъезжает к вокзалу. Я выхожу на улицу, закуриваю сигарету, хотя курить не хочу. Делаю две затяжки и кидаю ее в Питер. Питер моментально кидает мне в лицо горсть мелкого дождя. Такая нынче погода.

Подъезжает Леша. Молодой парень, лет двадцати пяти, который все время, которое я его видел, днем и ночью ходит в темных очках. Во-первых, носить темные очки ночью – удел дилеров, сутенеров, дискотечных юнцов и сторчанных норкоманов. То есть, надевая ночью темные очки, ты либо хочешь казаться одним из вышеперечисленных субъектов, либо ты полный мудак. С утра, в дождь, носить темные очки тоже вроде как не резон. Но Леша этого не понимает. Понимал бы, не ездил бы на сраной «девятке» и жил бы в Москве. «Наверное, он наркоман», – думаю я, и меня опять начинает накрывать смех.

Садимся в машину. По радио играет какая-то чумовая, быстрая музыка. Очень громко.

– Музыка не мешает? – орет мне Леша. – Я просто люблю быструю музыку громко слушать. Бодрит.

– Нормально, – отвечаю я. В самом деле, мне такая музыка как раз в тему.

Я откидываюсь на сиденье и прошу отвезти меня в гостиницу.

– Питались уже? – спрашивает меня Леша.

– Ага, – киваю я. И добавляю уже про себя: «В основном через нос».

Мы трогаемся. Едем по Невскому. На углу, на афишном щите, реклама гастролей или концертов какого-то оперного исполнителя. «Исполнитель арии Ленского и чего-то там еще», – гласит реклама.

Ага. Именно. Что день грядущий мне готовит? Одни вопросы.

Воистину, дорога кокаина с утра – шаг в неизвестность…

Я закрываю глаза. Я в Питере.

Питер

Мои отношения с Питером напоминают междинастические браки. Вероятно, так молодые принцы-престолонаследники, которых женили на страшных бабах по политическим мотивам и голубой крови, привыкали любить вопреки. Потому что хочешь не хочешь, а жить придется. Жить, трахаться и рожать новых престолонаследников. Посему заставлять себя любить, выискивая какие-то там интересные черточки в характере, манере поведения и внешнем виде, приходится. Иначе как престолонаследников-то делать? Нередко от такого «чувства вопреки» рождались не совсем нормальные дети. Дети, зачатые без любви.

Так же и у меня. Бывая в этом городе довольно часто по делам бизнеса, я вынужден был привыкать к его серому небу, переменчивой погоде, промозглому климату и желтой воде из крана. И какие такие «дети» получатся у моего с Питером романа без любви, я мог себе представить только в страшных снах.

В моменты моего первого приезда в Питер я пришел к выводу, что из-за депрессивной атмосферы здесь можно делать только следующие вещи: просыпаться с утра, ставиться винтом и тупить; в моменты отходняка заливаться водкой и плакать; рыдать от безысходности и серого неба, свеситься из окна и смешивать свои слезы с перманентным дождем. И трахаться. Отчаянно ебаться, понимая, что из-за таких наклонностей каждый секс может быть последним.

Затем, по прошествии трех лет, я начал постепенно привыкать к Питеру. Наезжал я туда около четырех-пяти раз в год, обзавелся некоторым количеством знакомых, парой бессмысленных адюльтеров и еще большим количеством скандальных историй с хулиганством в клубе, дракой на домашней вечеринке и прочим. В эти годы я пытался притереться к городу. Войти в тусовку, перенять некоторые питерские привычки, чтобы наконец перестать испытывать здесь такую мучительную скуку и депрессию, из которой жутко тяжело выходить даже по приезде в Москву. Когда кажется, что ты привозишь с собой в дорожной сумке камни, отломленные от питерской тоски. Период этого моего заигрывания с Питером не привел ни к чему особенному. Как мне говорили до того разные люди, которые жили или родились в Питере, чтобы привыкнуть к нему, нужно научиться понимать здешних жителей. Они – особенные. Не такие чванливые мещане, как в Москве, гораздо более культурные и менее замороченные на всех этих плотских удовольствиях, чем москвичи. Безусловно, питерцы гораздо интеллигентнее, образованнее и человечнее прочих жителей России. Не зря ведь Питер считается культурной столицей. Этаким форпостом духовности.

Теперь я гораздо лучше понимаю город и его настроение. Не могу сказать, что путь к этому знанию был легок и приятен, скорее наоборот. А уж открывшиеся мне истины достойны того, чтобы не тратить время на их обретение. Здесь гораздо лучше быть беззаботным командированным и не обременять себя всеми этими фуфельными знаниями. Тем более что обладание ими вам ничем не поможет.

Основная тема высокодуховных жителей Питера – это зацикленность на собственной значимости и особенности. Все разговоры с москвичами в конечном счете сводятся к двум темам: «Европейский Питер vs московская Рязань» и «Дай сотку до завтра». Кажется, что надо всем городом тяготеет проклятие «бывшей столицы». Даже люди, приехавшие в Питер из губерний, сразу заражаются этим вирусом. И так же начинают вести все эти глупые разговоры про культурную столицу: «У вас там толпы на улицах», «Все деньги в Москву уходят» и т. д. Они моментально выучивают историю Питера, все его исторические памятники и знаковые места (что само по себе великолепно), но иногда попадают в своем желании казаться «истинными петербуржцами» в достаточно комичные ситуации.

Однажды я прогуливался по улицам города с питерским знакомым, который с увлечением доказывал мне, как здесь хорошо, «а там у вас в Москве жуть одна». Про то, как ему здесь комфортно и как он мне не завидует. Походя он рассказывал мне истории некоторых памятников истории, а дойдя до какой-то улицы, сказал, что «вот здесь была очень опасная сторона при артобстрелах во время войны». Затем он поведал мне еще что-то об ужасах блокады Ленинграда, я очень уважительно его выслушал и вежливо поинтересовался, погиб ли у него кто-то во время блокады. Он, как бы между делом, совершенно цинично заметил: