Опасная игра - Брэнд Макс. Страница 41

После этого я еще какое-то время проболтался на шахте. Все следил за Турком. Под конец он уже привык, что я то и дело появляюсь как из-под земли. Я ничего не делал, просто стоял и смотрел на него с издевательской усмешкой, и это выводило его из себя. Понемногу этим заинтересовались и его люди. Но выжидали, что будет дальше, и Турок отлично понимал, чего они ждут. Конечно, больше всего ему хотелось бы избавиться от меня, но нервишки у него уже начинали пошаливать. Он не забыл три моих пули, которые одна за другой попали точно в цель. Это его потрясло до глубины души. К этому времени и репутация Турка уже изрядно пострадала, но все же он не сдавался. Впрочем, в те времена на шахте орудовала целая шайка, которой верховодил Турок. Он был среди них самым жестоким и отчаянным. И чем больше с каждым днем он боялся меня, тем безумнее становился, тем больше старался запугать остальных. Только за один месяц не без его участия произошли три стычки, которые превратились в настоящую бойню — четверо попали в больницу, а один умер от ран. Но я видел, как с каждым днем у Турка все больше западают щеки и становятся затравленными глаза. Он перестал спать ночами. Однажды вечером ворвался в лачугу, где я сидел в полном одиночестве, и заорал, что пришел прикончить меня. Дрожь била его с головы до ног. Он обезумел от виски и от ужаса. Это была самая настоящая истерика. Но я только рассмеялся ему в лицо. Сказал, что не буду драться с ним, покуда вокруг не соберется целая толпа. Вот тогда-то я и признался ему, кто я такой, рассказал, как умирали наши несчастные коровы, как вслед за ними умерли мои мать с отцом. Сказал, что собираюсь поджарить его на медленном огне и брошу ему вызов на глазах у всех.

— Господи ты Боже мой! — ахнула девушка. — И что, после всего этого он вас не пристрелил?!

— Представьте, нет. Только позеленел, как молодая травка, и вывалился за дверь. Выглядел он так, словно увидел привидение. Я слышал, как он бегом пронесся через весь лагерь. Думаю, от страха у него здорово помутилось в голове. Суеверный, панический ужас — страшная штука! Но те, с кем он той же ночью затеял драку, решили, что Турок просто допился до чертиков. Они пристрелили его, как собаку. Вот так плачевно закончил свои дни Реминг.

Следующий, Гарри Дилл, был человеком, в жилах которого текла изрядная доля немецкой крови. И лицо у него было… Как вам объяснить? Ну, вот вы же видели немцев? Круглое такое, с пухлыми розовыми щеками, между которыми сверкали маленькие поросячьи глазки. К этому времени он бросил баловаться стрельбой и открыл бар, владел самым популярным в городе салуном. Туда ходили все, весь город. А он их всех — понимаете? — всех до одного звал по имени и на «ты»! У него был дом, жена и пара ребятишек с такими же круглыми розовощекими физиономиями. Жена — славная молоденькая голландка, немного курносенькая, но ничего. Весь день только и делала, что скребла да мыла, так что домик ее и дети всегда сияли чистотой. Впрочем, сам Гарри тоже. Вот так обстояли дела, когда однажды я вошел в его бар, направился прямо к стойке и окликнул его. Он подошел, все еще смеясь над историей, которую рассказывал, отирая пиво с губ. Мне показалось, что он трясется весь, как желе, — такой был жирный и благодушный.

Так вот, я наклонился через стойку и прошептал ему на ухо пару слов: объяснил, кто я такой и для чего приехал в этот город.

— То есть попросту сообщили, что явились его убить?

— Да, именно так. Правда, сказал, что еще не решил, как это сделать. А пока, заявил, буду решать, придется ему каждый день терпеть мое присутствие. Конечно, это было довольно жестоко по отношению к бедняге Гарри. Стоило мне только появиться в его баре, как с него мигом слетала вся его веселость. Обычно я устраивался в самом дальнем углу, где меня и разглядеть-то толком было невозможно. И все равно Гарри как завороженный то и дело поглядывал туда. Он путался, забывал, что хотел сказать, и уже не мог смеяться, даже когда ему рассказывали какой-нибудь анекдот. Скорее всего, он просто сломался. А вы сами знаете, как посетители не любят, когда у бармена мысли витают где-то далеко. Скоро я заметил, что того веселья, что царило здесь еще совсем недавно, уже не видно, хотя большинство завсегдатаев все еще оставались верны ему и приходили каждый вечер. Они уже стали толковать о том, что старина Гарри сдал, советовали ему лечиться и не замечали, что на уме у него совсем другое.

Он-то сам хорошо знал, кто тому виной, поэтому спал и видел, как бы от меня избавиться. Однажды вечером подослал ко мне парочку лихих парней. Вот только не учел, что я давно был к этому готов. Пришлось вытрясти из ребят, сколько им заплатили и сколько обещали добавить после того, как работа будет выполнена. Каждый из них написал полное признание и поставил свою подпись. А потом я велел им убираться из города.

— Как вам это удалось? — удивилась Джорджия. — Или я чего-то не поняла? Мне казалось, вы имели в виду, что они пытались вас убить?

— Они пробрались в дом через окно, — пояснил Кид. — А потом бесшумно проскользнули в комнату, где, как предполагалось, я должен был спать, и направились к кровати. Чтобы добраться до нее, им надо было встать на циновку. А я еще с вечера позаботился густо смазать ее клеем. Двух секунд не прошло, как они прилипли намертво. Ну, вот тут я и зажег свет. — Он хихикнул, как мальчишка.

Девушка, однако, не смеялась. Глаза ее сузились, и она нетерпеливо кивнула.

— На следующий день, — продолжал Кид, — я вошел в бар Гарри, направился прямехонько к стойке и сунул ему под нос оба признания. Честно вам скажу, перенес он этот удар крайне тяжело. Представляете, прошло десять лет с тех пор, как он перестал быть грабителем, не гнушавшимся обобрать даже ребенка, остепенился, разбогател и разжирел, а тут такое… Помню, как он повалился на колени… Но я только рассмеялся и сказал, что пока еще не решил, как именно прикончу его.

Прошло дней десять. Гарри Дилл превратился в призрак. Помню, как он в полном одиночестве стоял за стойкой, обхватив голову руками. Конечно, Гарри не раз пытался поговорить со мной. Плакал, умолял, пытался меня разжалобить. Даже в один прекрасный день прислал ко мне жену. Она не знала, в чем дело, понимала только, что я всему виной. Бедняжка упрашивала меня оставить Гарри в покое, дескать, лучше его и на свете никого нет! Я дал ей прочитать оба признания приятелей ее мужа. Держу пари, им нашлось о чем поговорить, когда она вернулась домой. Еще через пару дней Гарри угостил меня кружкой пива. Я вылил ее в поилку его любимого пса. И часа не прошло, как он издох.

Это происшествие еще больше его расстроило. Похоже, он души не чаял в своей собаке. В общем, спустя две недели, как я появился в городе, бедняга Гарри однажды вечером пустил себе пулю в лоб. Дети потом рассказывали, что накануне он поругался с женой.

— А как же они? Бедные малыши! — в отчаянии воскликнула Джорджия. Слезы навернулись ей на глаза.

— О, у них оставалась мать, прекрасная мать. А потом объявился и дядюшка, толстый, добрый. Он забрал их всех к себе, и они зажили вполне счастливо. Ну как, рассказывать дальше?

Девушка провела платком по вспотевшему лбу.

— Не знаю, — призналась она. — Честно говоря, я не думала, что это так страшно!

— Надеюсь, мой рассказ заставит нас с вами почувствовать себя — как вы сказали? — более близкими друзьями? На лице его заиграла. насмешливая улыбка.

— Пока что он заставил меня содрогнуться, — честно сказала она. — Но все равно я хотела бы услышать его до конца. Наверное, вы решили, что будет лучше, если вы каждого из этих людей доведете до самоубийства или…

— Видите ли, если бы я просто пристрелил их одного за другим, разве это можно было бы считать наказанием? — пояснил Кид. — Да и потом, с какой это радости мне болтаться в петле, да еще из-за подобных ублюдков?

— Наверное, вы правы, — согласилась она. — И кто же был следующим?

— А следующим был шериф, — ответил Малыш. — Мне на своем веку довелось немало их повидать, и, скажу вам откровенно, большинство из них оказывались вполне порядочными ребятами, огромное большинство! Но бывают и исключения! Чикаго Оливер как раз был одним из них. Конечно, когда я напал на его след, он уже давно перестал именовать себя Чикаго Оливером. У него было совсем другое имя, и в своем округе он пользовался всеобщим уважением. Да что там! Люди его боготворили, ведь шериф был у них грозой всех мошенников и бандитов. И он обожал свою работу! Тем более, что на его стороне был закон.