Нераздельные (ЛП) - Шустерман Нил. Страница 46

Быть свергнутым, лишиться власти — у обычного человека это вызвало бы чувство невыносимого унижения. Но с Мейсоном Майклом Старки все иначе. Возможно, потому, что сердцевина его существа превратилась в подобие мощного завихрения инь-ян: амбиции в ней переплелись с праведным негодованием. Эти движущие силы заполнили его и не оставили места для унижения. Все, что чувствует Старки — это ярость при мысли о предательстве и страстное желание вернуть утерянную власть. Она принадлежит ему по праву! Он заслужил ее. Измена — самое тяжкое преступление в любом обществе, и Старки заставит виновных расплатиться.

Он снова станет вождем аистят. Может быть, не сегодня, но скоро. Время терпит. За его спиной стоят деньги и влияние хлопателей; он знает, как войти в контакт со своими покровителями, так что есть у него и надежда, и друзья. Дандрих дал ему номер, по которому можно позвонить в чрезвычайной ситуации, а куда уж чрезвычайнее, чем эта.

Но сначала надо убраться с холода. Найти какое-нибудь пристанище. Даже в свои самые мрачные моменты Старки и помыслить не мог, что будет отброшен обратно в режим примитивного выживания. «Они забрали у меня все!» — думает он, но подавляет эту мысль, не давая ей укорениться. Старки презирает тех, кто жалеет себя. Он так низко не опустится!

Да, будет нелегко. Он — враг общества номер один. Нет такого места, где бы его немедленно не узнали. Он станет добычей первого попавшегося владельца телефона, обуреваемого жаждой заполучить огромную награду, предложенную за его поимку. Ценность Старки теперь во много раз превосходит ту, что когда-либо видели в нем его приемные родители.

Его будущее зависит от телефона: первый же попавшийся аппарат либо станет его спасением, либо приведет к гибели в зависимости от того, кто успеет набрать номер первым — Старки или владелец телефона, который, скорее всего, сразу же кинется звонить в полицию.

Все еще заторможенный после транка, Старки пробирается через лес к шоссе, заставляя свои закоченевшие ноги двигаться быстрее, чтобы согреться; однако его по-прежнему трясет при каждом шаге. Пройдя по шоссе мили полторы, он доходит до сервисной зоны и торопится в благословенное тепло магазина при бензоколонке. Быстро охватывает взглядом находящихся здесь людей: отталкивающего вида продавца; семью, спорящую, какие вкусности купить; старикана в замурзанных джинсах, пытающегося наскрести мелочи на лотерейный билет. Никто не обращает внимания на Старки. Он проскальзывает в туалет и запирает дверь. Усевшись на унитаз, полностью одетый, обезвоженный настолько, что ему даже помочиться нечем, Старки пытается взять свое тело под контроль и постепенно перестает дрожать. На это уходит довольно много времени, так что продавец в конце концов колотит в дверь:

— Эй, приятель, с тобой там все в порядке?

— Да. Уже выхожу.

Он сидит в туалете еще минуту, сгибая и разгибая пальцы здоровой руки, потом встает. Похоже, транк уже весь выветрился. Старки возвращается в торговый зал, где уже другая семья бурно обсуждает, какое лакомство купить, и женщина у кофейного автомата никак не может понять, где кофе без кофеина, а где обычный. Продавец занят — принимает у какого-то толстяка плату за бензин. Старки начинает действовать.

Он выходит наружу. Здесь толстого владельца ждет его машина; шланг все еще тянется от колонки к бензобаку. И — о чудо! — внутри на консоли стоит в заряднике телефон. Старки рвет дверцу, но не успевает еще дотянуться до телефона, как из темноты заднего сиденья раздается мальчишеский голос:

— Эй! А ну проваливай! Папа! Папа! Сюда!

Старки съеживается, но отступать поздно.

— Извини, приятель. — Он выхватывает телефон из зарядника.

Пацан продолжает вопить, и из магазина выскакивает его папаша.

Старки материт себя за прямолинейность действий. Тоже мне фокусник-манипулятор! Он всегда гордился своей сноровкой, тем, как незаметно помещал в чужие карманы или выуживал из них часы, кошельки, телефоны. До чего он дошел — вынужден красть вещи таким неэлегантным образом!

Толстяк устремляется к Старки, и тот кидается в поросшее высокими сорняками поле за магазином. Он мчится еще долго после того, как крики пацана и его взбешенного, но тяжеловесного и неповоротливого папаши затихают вдали.

Уверившись, что погоня отстала и кругом нет посторонних глаз, Старки проверяет телефон. На короткое мгновение он пугается — а вдруг тот запаролен? К счастью, толстяк не ожидал, что кто-то стырит его телефон прямо из машины. Старки набирает номер, который ему дали на случай осложнений. После двух звонков бесцветный голос отзывается стандартным «Алло?».

— Это Мейсон Старки. Случилось непредвиденное. Мне нужна помощь.

Он быстро, в нескольких словах, обрисовывает ситуацию. Спокойный голос на том конце говорит:

— Оставайся на месте. Мы придем за тобой.

Следуя полученным инструкциями, Старки не выключает телефон — его сигнал послужит пеленгом. Не проходит и часа, и с ночного неба спускается вертолет. Он, будто пресловутый аист, отнесет Старки в место, где его примут с распростертыми объятиями.

Старки понятия не имеет, куда его привезли. В какой-то город — это все, что он понял. Контуры строений, смутно вырисовывающиеся на фоне едва посветлевшего неба, ни о чем ему не говорят. Единственное, что он заметил — город лежит около большого водоема. Здесь холоднее, чем там, откуда его забрали; об этом свидетельствует порыв пронизывающего ветра, ворвавшегося в открытую дверцу вертолета, когда они сели на крышу высотного здания. Впрочем, по масштабам небоскребов, здание не из самых высоких, среднее.

Старки знал, что движение хлопателей хорошо организовано и солидно финансируется, но чтобы у него была такая штаб-квартира, да еще и расположенная у всех на виду… Старки задумывается. В его представлении хлопатели — маргиналы, контркультура, их место — в потайных комнатах на задах сомнительных клубов. То, что у них имеется собственное офисное здание, почему-то не успокаивает, а совсем наоборот. Логотип — Старки разглядел его при подлете — простой, он никогда его раньше не видел. Всего лишь три буквы: «ГЗП». Мало ли что эта аббревиатура может означать.

Два человека в черных костюмах, амбалы поперек себя шире — явные бёфы-телохранители — эскортируют Старки по ступеням вниз, к лифту, который уносит их на тридцать седьмой этаж. Бывшего вождя аистят препровождают в конференц-зал со стульями, обитыми черной кожей, и длинным столом из голубого мрамора. В помещении никого нет.

— Ожидайте здесь, — говорит один из телохранителей. — За вами скоро придут.

В комнате только одна дверь, которую охранники, уходя, запирают, и Старки остается в одиночестве. Высокие, от пола до потолка, окна выходят на восток; однако стекла в них матовые, рифленые — пропускают рассеянный свет, но препятствуют обзору. Светопроницаемые, но непрозрачные. Встающее солнце выглядит сквозь них размытым золотым пятном.

В вертолете Старки тоже был один. За все время пилот, изолированный в своей кабине, не сказал ему ни слова, кроме «пристегнитесь». Тот факт, что хлопатели так быстро выслали за ним спасателя, а потом поместили в этой роскошно обставленной комнате в своем святая святых, свидетельствует, что его ценят и уважают. И все же в Старки шевелится беспокойство — непонятное и такое же смутное, как свет, проходящий сквозь непрозрачные стекла.

Никто не приходит.

Спустя час Старки подступается к двери и безуспешно пытается расковырять замок найденной на полу скрепкой. Несмотря на то, что он мастер по взлому замков, этот ему не поддается.

— Эй! — кричит он. — Я все еще здесь, на случай если вы забыли! Эй, кто-нибудь, выпустите меня!

Он колотит в дверь — чем больший тарарам он устроит, тем скорее кто-нибудь придет, чтобы утихомирить буяна.

Никакой реакции. Весь этаж словно вымер. Или, может, тут очень хорошая звукоизоляция. Вне себя, Старки начинает с грохотом опрокидывать стулья. Но ведь если в здании никого нет, то сколько ни буйствуй — толку не добьешься. Наконец, не желая, чтобы его отругали за учиненный беспорядок, он расставляет стулья обратно. Изнуренный, он садится, кладет руки на стол и опускает на них голову. Через пару секунд он уже спит.