Путешествие на «Кон-Тики» (полный перевод) - Хейердал Тур. Страница 47

Итак, проход между рифами находился здесь; это была наша единственная надежда. Теперь мы могли рассмотреть также всю деревню, расположенную в пальмовой роще. Но тени стали уже удлиняться.

Сидевшие в пироге люди помахали нам рукой. Мы энергично замахали в ответ, и они налегли на весла. Это была полинезийская пирога с балансиром, и две коричневые фигуры в майках гребли, сидя лицом вперед. Теперь опять начнутся лингвистические затруднения. Из всех находившихся на плоту только я со времени моего пребывания на Фату-Хиве помнил несколько слов на диалекте жителей Маркизских островов, но полинезийский язык легко забыть из-за недостатка практики в наших северных краях.

Поэтому когда пирога ударилась о борт плота и двое островитян вскочили на палубу, мы испытали некоторое облегчение, так как один из них с широкой улыбкой на лице протянул коричневую руку и воскликнул по-английски:

— Добрый вечер!

— Добрый вечер, — в изумлении ответил я. — Вы говорите по-английски?

Мужчина снова улыбнулся и кивнул головой.

— Добрый вечер, — повторил он. — Добрый вечер.

Это был весь его запас иностранных слов, внушавший ему чувство глубокого превосходства над его более скромным приятелем, который держался на втором плане и широко улыбался в полном восхищении от ученого товарища.

— Ангатау? — спросил я, указывая в сторону острова.

— Х'Ангатау, — сказал мужчина, утвердительно кивнув головой.

Эрик гордо кивнул. Он оказался прав; мы находились там, где должны были находиться по его определениям.

— Маимаи хее иута, — попытался я начать разговор.

По тем сведениям, что я приобрел на Фату-Хиве, это должно было приблизительно означать: «Хотим высадиться на берег».

Оба островитянина указали в сторону невидимого прохода в рифе, и мы повернули рулевое весло, собираясь попытать счастья. В это мгновение с острова задули более резкие порывы ветра. Над лагуной нависла небольшая дождевая туча. Ветер угрожал унести нас прочь от рифа, и мы поняли, что с помощью рулевого весла мы не сможем заставить «Кон-Тики» лавировать против ветра под достаточно большим углом и достигнуть устья прохода в рифе. Мы попытались нащупать дно, но якорный канат оказался слишком коротким. Теперь нам оставалось прибегнуть к веслам, и притом как можно скорей, прежде чем мы очутимся во власти ветра. С молниеносной быстротой мы спустили парус, и каждый из нас вооружился большим веслом. Я хотел дать по веслу и обоим островитянам, которые стояли, наслаждаясь полученными от нас сигаретами.

Островитяне только энергично трясли головой и со смущенным видом указывали направление. Я старался знаками дать им понять, что мы все должны грести, и повторял слова. «Хотим высадиться на берег». Тогда более развитой из двух приятелей нагнулся, покрутил в воздухе правой рукой и сказал:

— Брррррррр!..

Не было никакого сомнения, что он советовал нам запустить двигатель. Островитяне думали, что они находятся на палубе какого-то необыкновенного тяжело груженного судна. Мы повели их на корму и предложили ощупать снизу бревна и убедиться, что у нас нет винта. Они были ошеломлены, вытащили изо рта сигареты и бросились к борту плота; теперь с каждой стороны сидело по четыре гребца, загребая веслами воду. В это время солнце опустилось прямо в океан за мысом, и порывы ветра с острова усилились. Похоже было на то, что мы совершенно не двигались. Островитяне с испуганным видом спрыгнули обратно в пирогу и исчезли. Стало темно, мы снова были одни и изо всех сил гребли, чтобы нас не отнесло опять в океан.

Когда мрак окутал весь остров, из-за рифа, танцуя на волнах, появились четыре пироги, и вскоре толпа полинезийцев взобралась на борт; все они хотели пожать нам руки и получить сигареты. С этими парнями на борту, хорошо знавшими местные условия, мы не подвергались никакой опасности; они не допустят, чтобы нас унесло опять в океан и чтобы мы скрылись из глаз: итак, сегодня вечером мы будем на берегу!

Мы быстро закрепили на носу «Кон-Тики» канаты, протянутые к корме каждой из пирог, и четыре устойчивые лодки с балансиром поплыли веерообразным строем, наподобие собачьей упряжки, перед деревянным плотом. Кнут спрыгнул в резиновую лодку и примкнул к упряжке, а мы с веслами в руках расположились на двух наружных бревнах «Кон-Тики». И вот впервые за все время нашего плавания началась борьба с восточным ветром, который так долго был для нас попутным.

Луна еще не взошла, стояла кромешная тьма, и дул свежий ветер. На берегу жители деревни набрали хворосту и зажгли большой костер, чтобы показать нам, в каком направлении находится проход через рифы. Мы плыли в темноте среди грохота бурунов, который напоминал беспрестанный рев водопада и на первых порах становился все громче и громче.

Мы не видели гребцов, которые тянули нас, плывя в лодках перед нами, но мы слышали, как они во все горло распевали лихие воинственные песни на полинезийском языке. Мы слышали, что Кнут был с ними, так как всякий раз, когда полинезийские мелодии стихали, до нас доносился одинокий голос Кнута, певшего норвежские народные песни в сопровождении полинезийского хора. Чтобы увеличить какофонию, и мы на плоту затянули: «У младенца Тома Брауна был прыщик на носу»; и все мы, белые и коричневые, со смехом и песнями налегали на весла.

Мы были в приподнятом настроении. Девяносто семь дней. Добрались до Полинезии. Сегодня вечером в деревне будет праздник. Островитяне весело прыгали и кричали. Суда приставали к Ангатау только раз в год, когда скупщики копры приходили на шхуне с Таити за ядрами кокосовых орехов. Поэтому сегодня вечером действительно будет праздник вокруг костра.

Но свирепый ветер продолжал упорно дуть. Мы старались так, что у нас болели все мышцы. Мы не сдавали своих позиций, но огонь костра ничуть не приближался, а грохот бурунов оставался все таким же, как и раньше. Постепенно пение замерло. Все стихло. Гребцы делали все, что могли, и даже больше. Огонь не двигался, он только прыгал вверх и вниз, когда мы поднимались и опускались на волнах. Прошло три часа, и было уже девять часов вечера. Постепенно нас стало сносить. Мы устали.

Мы дали островитянам понять, что нужна еще помощь с земли. Они объяснили нам, что на берегу народу много, но на всем острове только вот эти четыре мореходные пироги.

Тут из темноты вынырнул Кнут на своей лодке. У него появилась мысль: он может в резиновой лодке добраться до берега и привезти еще островитян. В случае необходимости в лодке могут, скрючившись, уместиться пять-шесть человек.

Это было слишком рискованно. Кнут не знал местности. В этой кромешной тьме он ни в коем случае не сможет добраться до прохода в коралловом рифе. Тогда Кнут предложил захватить с собой предводителя островитян, который мог бы указывать ему дорогу. Я считал и этот план небезопасным, так как местным жителям никогда не приходилось проводить неуклюжую резиновую лодку через узкий и опасный проход. Но я попросил Кнута привезти к нам предводителя, который греб на пироге, находившейся где-то в темноте впереди нас, чтобы узнать его мнение о создавшемся положении. Было совершенно ясно, что мы дольше не сможем удерживаться и нас отнесет назад.

Кнут исчез во мраке, отправившись на поиски предводителя. Прошло некоторое время, но Кнут с предводителем не возвращались; мы принялись громко звать их, но в ответ услышали впереди лишь разноголосые восклицания полинезийцев. Кнут исчез в темноте. Тогда мы поняли, что произошло. В спешке, шуме и суматохе Кнут неправильно понял меня и отправился вместе с предводителем к берегу. Наши крики были бесполезны, ибо там, где теперь находился Кнут, все остальные звуки заглушались грохотом разбивавшихся о преграду бурунов.

Один из нас схватил фонарь для сигнализации азбукой Морзе, быстро влез на верхушку мачты и стал передавать: «Возвращайтесь. Возвращайтесь».

Но никто не вернулся.

Два человека отсутствовали, третий все время находился на верхушке мачты, сигналя, и нас сильнее стало относить назад, и мы все больше и больше чувствовали, что на самом деле устали. Мы бросали в воду щепки и убеждались, что медленно, но верно движемся не в ту сторону, куда надо. Огонь костра уменьшился, шум бурунов стал тише. И чем дальше мы отходили от защищавшего нас пальмового леса, тем в большей власти извечного восточного ветра мы оказывались. Теперь мы опять поняли это. Теперь было почти то же, что бывало в океане. Постепенно мы осознали, что все надежды рухнули. Нас уносило в океан. Но мы должны по-прежнему грести изо всех сил. Мы должны по мере возможности замедлить движение назад, пока Кнут — живой и невредимый — не окажется вновь на плоту.