Тайны волков - Херст Дороти. Страница 46

— Это и есть та девочка, Ниа? — нахмурившись, спросила незнакомая женщина. — Она слишком мала.

— Она вырастет, — возразила бабушка.

— К тому времени она разучится разговаривать с животными. Так было со всеми детьми, которых мы находили с тех пор, как умерла Карали.

Тали выпрямилась. Карали звали ее мать.

— Может быть, — невозмутимо ответила бабушка. — Мы не узнаем, пока она не вырастет.

— Она понимает волков-хранителей?

— Именно за этим мы сюда и пришли.

Другая женщина открыла рот и склонила голову набок, совсем как ворон, который посмеялся над Тали. Девочка захихикала.

— Они идут, — сказала женщина, похожая на хмурого ворона, и Тали удивилась, услышав в ее голосе смесь радостного волнения и страха. — Слишком поздно уводить девочку. Надейся, что они не голодны.

Женщина усмехнулась, глядя на Тали.

— Ты вкусная, малютка?

Ниали положила руку на макушку внучки.

— Все будет хорошо, — произнесла она. — Неужели ты думаешь, что я не способна отличить человека, у которого дар? Я ведь нашла тебя, Инала, хотя твои способности были надежно скрыты гордостью и глупостью.

Женщина собиралась возразить, но тут на прогалину вышли восемь огромных волков. Тали подавила вскрик и покрепче прижалась к бабушке.

Гигантские волки — почти вдвое больше обычных — уставились на Тали. Двое шагнули вперед, принюхиваясь к девочке. Тали подавила желание завизжать, убежать, оттолкнуть волка. Она стояла спокойно и позволила животным обнюхать себя.

Один из них издал какой-то звук — Тали могла поклясться, что это смех. Ниали внимательно слушала, потом обратилась к Тали.

— Яндру говорит, что ты ему нравишься, — объяснила она. — Он считает тебя достойной.

Люди и волки разговаривали несколько часов, ну или так решила Тали, потому что, на ее взгляд, волки просто фыркали и двигали мордами. Когда усталость взяла верх над страхом и любопытством, девочка заснула.

Она проснулась, окруженная мягкой волчьей шерстью. От волка пахло лесом и живой плотью, и Тали чувствовала себя в полной безопасности. Поначалу она ничего не видела, кроме шерсти и просветов розовой кожи. Повернувшись, Тали заметила бабушку, которая стояла с довольной улыбкой на лице.

— Что скажешь, Яндру? — спросила криана, обращаясь к горе шерсти, окружавшей Тали. Рокот в недрах волчьей груди походил на смех. Тали окончательно перестала бояться, когда Ниали извлекла внучку из волчьих объятий. Девочка так устала, что чуть не упала, но все-таки совладала с собой и, спотыкаясь, полная вопросов, зашагала вслед за бабушкой в пахнувшую волками ночь.

Я почувствовала толчок и услышала хлопанье крыльев. Я лежала рядом с Тали, слыша биение ее сердца и вдыхая знакомый запах. Тлитоо стоял в нескольких шагах и наблюдал за мной.

— Ты видела, волчица? Видела?

Мои мысли бешено неслись. Когда, будучи четырех лун от роду, я впервые увидела призрачную волчицу Лидду, то решила, что, наверное, сошла с ума. А теперь мне открылись мысли другого живого существа. Но я была не одна. Тлитоо тоже их видел.

— Как ты это делаешь? — спросила я. — У тебя получается только с людьми?

— Нет, — ответил он. — Не только.

Он перепрыгнул туда, где спал Аззуен, и с вызовом взглянул на меня.

— Я Нейякилакин, — каркнул он, — крылатый странник, первый на памяти всех живущих ныне воронов. Я соединяю миры. Вот для чего я появился на свет.

— Крылатый странник? — переспросила я.

И Лидда, и Ниали велели искать ответов у некоего странника. Когда я была щенком, а Тлитоо птенцом, он сказал, что послан мне.

Тлитоо посмотрел на меня и снова закаркал.

Я уставилась на него. Я знала Тлитоо почти всю жизнь, и он ничем не отличался от других воронов.

— Хочешь посмотреть, волчица, как бывает с другими, а не только с твоей девочкой? — спросил он привычным тоном. — Я могу!

Наблюдая за воспоминаниями Тали, я так устала, как будто охотилась три раза кряду. Веки опускались сами собой. И потом казалось нечестным влезать в мысли Аззуена без позволения. Я бы рассердилась, если бы кто-нибудь так поступил со мной. Но конечно, мне хотелось посмотреть.

Тлитоо сказал, что его дар важен для нашего общего дела. А Аззуен был моим лучшим другом. Наверное, он не стал бы возражать. Я встала и тихонько пошла туда, где спали бок о бок Брелан и Аззуен. Он слегка откатился от мальчика. Я осторожно легла рядом и прижалась к сородичу. Тлитоо немедленно вспрыгнул мне на спину. Запахи пропали, хлопающие крылья сначала подняли меня, потом бросили. На сей раз я приготовилась к падению, а поскольку видела все привычными глазами волка, то не ощутила ни тошноты, ни головокружения. Я почувствовала, что Аззуен задышал вровень со мной, его сердце билось спокойно. Когда я придвинулась ближе, он поерзал во сне и еще глубже погрузился в мир грез.

Аззуен помнил тот день, когда впервые открыл глаза. До тех пор в мире существовали только сладкая вкусная жидкость на языке, мягкое теплое тело рядом, тяжелый ровный стук и запах влажной земли. Были и еще какие-то извивающиеся тельца, которые порой отпихивали его от источника тепла и еды. Когда он открыл глаза, то увидел теплый мех и изгиб материнского живота. Впоследствии другие щенки говорили, что не помнили, как впервые открыли глаза. Они даже забыли, когда впервые услышали звук. Как будто у них отшибло память. Марра утверждала, что едва помнила тот день, когда впервые вылезла из логова, хотя для Аззуена он был наполнен множеством ощущений, которые проносились мимо носа, и множеством мыслей, которые роились в голове.

Аззуен помнил, как Рууко и Рисса говорили о нем, когда он выбрался из логова. Одно из соседних телец перестало шевелиться, и Рисса оттолкнула его в сторону. Каким-то образом, хотя он и не знал, как именно, Аззуен догадался, что щенок умер. Это была сестра, которая говорила, что каждый раз, проснувшись, хочет выть от радости. Она любила молоко, которое давала Рисса, но пила с трудом. Аззуен понял, что она умерла, потому что пила неправильно, но было уже слишком поздно, чтобы ее спасти.

Он знал, что умен. Знал, что понимает вещи, которых не понимают другие щенки, хотя едва ли предвидел, какой будет прок от его ума.

— Этот тоже долго не протянет, — сказал Рууко Риссе. — Лучше прибереги молоко для остальных.

— Он еще сосет, — ответила Рисса. — Он хочет жить. Если он намерен бороться за жизнь, я не стану мешать.

— Я и раньше видел слабых, — возразил Рууко. — Слабые — обуза для стаи. Я знаю, что он не выживет. И ты, Рисса, знаешь. Просто жестоко позволять ему мучиться.

— Я знаю, что он скорее всего умрет, — произнесла волчица. — Но пусть у него будет шанс.

Аззуен думал, что справится. Он знал, откуда берется молоко, знал, как согреться даже за пределами логовища. Чего он не учел — так это других щенков, которые хотели, чтобы он умер. Они отгоняли Аззуена от молока, от теплого логова, не позволяли влиться в стаю. Сначала он злился, потом отчаялся. Однажды, пока другие щенки кормились, он решил больше не бороться. Проще было умереть.

Но она не позволила. Щенок, еще меньше, чем он, со светлой отметиной в виде луны на груди. Не из помета Риссы. Ей тоже грозила смерть, потому что ее мать нарушила закон стаи и завела щенков без позволения вожака. Но она не сдавалась. Когда Рууко убил всех других щенков из незаконного помета и добрался до нее, она начала отбиваться. Даже в раннем детстве она пахла силой. Она заставила Аззуена жить, не только в тот день, но и потом, когда они шли через огромную равнину на сборное место. Она пахла домом, в ее голосе звучало будущее. Он дышал и жил, потому что думал о щенках, которые у них родятся, и о том, как они будут бегать вместе. Вот ради чего билось его сердце.