Витязь в тигровой шкуре(изд.1969 года) - Руставели Шота. Страница 29
АВТАНДИЛ УБИВАЕТ ЧАЧНАГИРА
Чачнагир лежал на ложе в огорчении немалом.
Автандил к нему ворвался, обагрен потоком алым.
Сбросив витязя с кровати, он пронзил его кинжалом
И расправился без шума с этим воином удалым.
Для друзей — светило жизни, для врагов — гроза и горе,
Отрубил он палец с перстнем, не забыв об уговоре,
И безжизненное тело из окна он бросил в море,
И нашло оно могилу в беспредельном том просторе.
Дело втайне совершилось. Кто об этом мог узнать?
Уподобясь сладкой розе, устремился витязь вспять.
Как решился он на это, невозможно нам. понять,
Но знакомою дорогой возвратился он опять.
И когда к Фатьме явился этот лев и солнце света,
Он сказал ей: «Твой обидчик не проспится до рассвета
Он убит моим кинжалом, провожатый видел это,
Вот тебе в утеху палец, и кольцо на нем надето!
Объясни же мне без страха, почему ты так несчастна?
Чем грозил тебе тот витязь, порицая громогласно?»
И Фатьма ему призналась: «О возлюбленный! Невластна
Посмотреть тебе в лицо я, хоть люблю тебя я страстно,
Возвратил ты ныне к жизни и меня, и всю семью.
Чем тебя я, лев, прославлю? Как твой подвиг воспою?
Так как ты убил сегодня эту злобную змею,
Приготовься, солнцеликий, повесть выслушать мою».
ФАТЬМА РАССКАЗЫВАЕТ АВТАНДИЛУ ИСТОРИЮ НЕСТАН-ДАРЕДЖАН
«Новый год мы здесь справляем по своим заветам старым:
Не торгуем, как обычно, и не ездим по базарам.
В этот день, принарядившись, мы, подобно знатным барам,
Во дворец на пир веселый с дорогим приходим даром.
В этот день купцы приносят государю приношенья,
Царь их также оделяет сообразно положенья,
Десять дней играют арфы, всюду музыка и пенье.
Игры в мяч, бега и скачки развлекают населенье.
Здесь делами всех торговцев управляет мой супруг,
Я считаюсь у царицы госпожою их подруг.
Захватив с собой подарки и собравшись в тесный круг,
Мы проводим вместе с нею новогодний свой досуг.
Как-то в праздник новогодний принимала нас царица,
Оделяла нас дарами, весела и светлолица.
Вслед за тем мои подруги поспешили удалиться
И зашли ко мне в покои, продолжая веселиться.
В сад мы вечером спустились и певцов с собою взяли,
И певцы веселым пеньем нас искусно развлекали.
Забавляясь, я меняла и прически и вуали
И с подругами болтала без заботы и печали.
В том саду, над самым морем, прихотлива и стройна,
Средь кустов была беседка на скале возведена.
И пришла я в ту беседку, роем жен окружена,
И велела дать подругам угощенья и вина.
Занимала я соседок, чтобы им нескучно было,
Но в разгаре удовольствий вдруг душа моя заныла.
Гости стали расходиться, увидав, что я уныла,
И печаль, подобно саже, разом сердце мне покрыла.
Я окно приотворила, устремила взгляд на море
И смотреть на волны стала, чтоб свое развеять горе.
Что-то темное мелькало в беспредельном том просторе,
То ли зверя, то ли птицу разглядела там я вскоре.
Но не зверь то был, не птица: море там несло ладью,
Два каких-то чернокожих плыли к нашему жилью,
И везли они с собою ту, о ком я слезы лью,
Чье чудесное виденье душу ранило мою.
Скоро маленькое судно оказалось у причала.
Озираясь, оба стража вышли на берег сначала,—
Сонный берег был безлюден, их ничто не испугало,
Лишь одна я незаметно из окошка наблюдала.
И тогда они из лодки извлекли ковчег, откуда
Вышла девушка на берег, где камней лежала груда:
В черной редкостной вуали, в платье цвета изумруда,
Затмевало образ солнца то неведомое чудо.
Повела очами дева — засиял вокруг гранит,
Над землей возник и небом нежный свет ее ланит.
Я глаза мои закрыла, ибо девы этой вид
Ослепил меня внезапно так, как солнце нас слепит.
Четырем рабам отважным я приблизиться велела.
«Посмотрите, что за дивом эта шайка овладела!
Нужно выкупить бедняжку. Отправляйтесь, люди, смело,
Что запросят, то и дайте, но устройте это дело.
Если ж торг не состоится, то убейте этих стражей
И луну ко мне доставьте, чтоб жила под кровлей нашей».
Тут рабы мои, подкравшись, подошли к стоянке вражьей,
Но приезжие и слушать не хотели о продаже.
Видя это, я вскричала: «Смерть им! Смерть!» И предо мной
Два убитые злодея скоро скрылись под водой.
Люди деву окружили, повели ее домой,
И спустилась я навстречу к незнакомке молодой.
Как была она прекрасна, рассказать я не умею!
Назовут ли солнце солнцем, сопоставив солнце с нею!
Не под силу этот образ начертать и чародею!
Я в лучах его доселе вся горю и пламенею!»
Тут Фатьма, заплакав, стала бить руками по ланитам.
Скорбь, как видно, овладела и торговцем именитым:
Позабыв друг друга, оба с сердцем плакали разбитым,
Растопив снега в долинах, слезы реками текли там.
Плач умолк, и друг промолвил: «Продолжай, молю, рассказ!»
«Деве той, — Фатьма сказала, — я доверилась тотчас.
Все я ей надоедала, целовала много раз,
Усадив, не отводила от нее влюбленных глаз.
Я ее спросила: «Солнце! Дочь какого ты народа?
Где тебя, краса созвездий, взяли эти два урода?»
Но она не отвечала мне и с самого прихода
Слезы горькие точила, словно в поле непогода.
Утомившись от расспросов и моих надоеданий,
Не могло мое светило удержаться от рыданий.
Из нарциссов сквозь агаты тек на лалы ток страданий.
Изнывала я, не в силах утолить ее желаний.
Наконец она сказала: «Ты мне матери дороже,
Но мое существованье лишь на вымысел похоже.
Не пытай меня, коль бога прогневить боишься тоже.
Я — скиталица простая, мне роптать на жизнь негоже».
Я решила: «Тот, кто ночью кличет солнце на восток,
Тот поистине несчастен, скудоумен и убог.
Нужно утром ждать рассвета, чтоб из дела вышел прок.
Подожду, пока очнется эта дева от тревог».