Витязь в тигровой шкуре(изд.1969 года) - Руставели Шота. Страница 31
Поскорей бы сын мой милый возвращался с ноля брани!
Я хочу, чтоб эта дева приготовилась заране,
Пусть она ему расскажет то, что хочет, при свиданье,
А пока в разлуке с солнцем, как луна, живет в тумане».
Расскажу о царском сыне. Он, царевич здешних мест,
Красотой своей и силой всюду славится окрест.
Предводительствуя войском, он задерживал приезд.
Для него отец готовил здесь невесту из невест.
Тут на девушку надели дорогое покрывало,
Ожерелье из каменьев, тоже стоящих немало.
Был венец ее искусный дивно выточен из лала,
И сияла наша роза в блеске этого кристалла.
Приказав опочивальню ей устроить в лучшем месте,
Царь из западного злата дивный трон возвел невесте,
И когда настало время, в знак особой царской чести
Он ее на сон грядущий проводил с другими вместе.
Девять евнухов надежных у дверей поставил он
И за стол опять уселся, соблюдая свой закон.
Был Усен-клятвопреступник от царя вознагражден.
Рокот труб и барабанов долетал со всех сторон.
И тогда с судьбою спорить стала дева молодая:
«Отчего меня ты гонишь, сердце горестью снедая?
Кто теперь владеет мною? Для чего пришла сюда я?
Что должна я ныне делать, чтоб не плакать, увядая?
Не хочу я, точно роза, расставаться с красотою,
С божьей помощью я ныне вражьи помыслы расстрою.
Не дожив еще до смерти, кто кончает сам с собою?
Нужен разум человеку, чтобы справиться с бедою».
И сказала дева стражам: «Преклоните, люди, слух.
Все вы ныне в заблужденье — царь, вельможа и евнух.
Я невестою не буду, — знайте каждый, кто не глух.
Зря вы бьете в барабаны и трубите во весь дух.
У меня своя дорога, не гожусь я вам в царицы,
Мне не может быть супругом ваш царевич светлолицый.
Для чего ж просить согласья у неведомой девицы,
Чтоб она осталась с вами государыней столицы?
Если ж я у вас в неволе заколю себя кинжалом,
Царь и вас пошлет на плаху в огорчении немалом.
Лучше я отдам вам пояс, полный жемчугом и лалом,
Вы ж позвольте мне исчезнуть, скрыв лицо под покрывалом».
Тут сняла она каменья и с высокого чела
Свой венец, рубин прозрачный, караульным отдала.
«Отпустите, — прошептала, — и не делайте мне зла,
Вседержителю угодны милосердные дела!»
И рабы воззрились жадно на роскошные каменья,
И мгновенно позабыли государевы веленья,
И решили эту деву отпустить без промедленья,—
Вот что делает богатство — корень чертова растенья!
Нет тому на свете счастья, кто живет во имя злата.
Жадный щелкает зубами от восхода до заката:
Все ему, бедняге, мнится, будто денег маловато,
И душа его во прахе погибает без возврата.
С девой так и поступили. Лишь настало время сна,
Дал ей раб свою одежду, и накрылась ей она,
И была сквозь черный выход дева в сад уведена…
Так от страшного дракона скрылась юная луна.
Только девушка сбежала, вслед за ней исчезли слуги.
Скоро я внизу у двери услыхала зов подруги.
Вышла я навстречу деве, обняла ее в испуге,
Но она побыть со мною не хотела на досуге.
«Жемчуг твой, — она сказала, — спас меня от лютых стражей.
Да воздаст тебе спаситель, покровитель дружбы нашей!
Дай теперь мне аргамака, ибо, взбешенный пропажей,
Скоро вышлет вслед за мною свой отряд владыка вражий».
Привела я из конюшни быстроногого коня,
И в седло уселась дева, твердость редкую храня.
Так порой на Льва садится Солнце, полное огня…
Урожай, что я растила, созревал не для меня!
Город скоро оцепили, свет мелькнул, заржали кони,
И ко мне ворвались снова верховые из погони.
«В этом доме, — я сказала, — нет той девушки в короне.
Коль найдете, то хозяйку обвините в беззаконье».
Не нашли беглянку стражи и в смущенье возвратились.
Царь и все его вельможи бесконечно огорчились,
Позабыли про веселье, в черный траур облачились:
«Закатилось наше солнце, очи в сумраке затмились».
Я о той луне прекрасной расскажу еще потом,
А теперь о чачнагире расскажу я молодом:
Я была ему козою, он же был моим козлом.
Блуд жены и мерзость мужа покрывают нас стыдом.
Надоел мне муж-торговец, неказистый, тощий, вздорный,
Чачнагир же был красавец, да к тому же и придворный.
Мы сошлись. Однако ныне не ношу одежды черной,
Ибо кровь его, злодея, не считаю я зазорной.
Я любовнику, рехнувшись, все о деве рассказала,—
Как она ко мне явилась, как ее я в путь послала.
С той поры, его увидев, я от страха трепетала,
Лишь теперь, когда он умер, я опять свободна стала.
На меня при каждой ссоре он грозился донести…
Раз, когда он был в отъезде, я звала тебя, прости!
Он же в город возвратился и решил ко мне прийти.
Оттого тебя и встретил мой посланец на пути.
Ты назад не возвратился, ты моей не понял вести,
И в моей опочивальне чачнагир нас видел вместе.
Я от страха чуть дышала, я его боялась мести,
Он решил пред государем уличить меня в бесчестье.
Мели б ты, мой гость прекрасный, не убил его, злодея,
Он бы все открыл владыке, сам собою не владея.
Царь бы сжег мой дом богатый, и, по слову лиходея,
Ожидая лютой казни, пожрала б своих детей я.
Да воздаст тебе создатель наилучшей из щедрот!
Мне тот змей зловещим взором сердце больше не гнетет!
И судьбой моей довольна, миновали дни невзгод!
Не грозит мне больше гибель! Удивительный исход!»
«Книги, — ей ответил витязь, — говорят царям и слугам:
«Из врагов всего опасней враг, прикинувшийся другом».
Мудрый муж ему не верит, воздавая по заслугам.
Твой же враг теперь в пучине, ты отделалась испугом,
Я прошу тебя закончить о девице свой рассказ.
Что потом случилось с нею, ускакавшей в поздний час?»
Тут Фатьма опять поникла, слезы хлынули из глаз:
«Луч зари, упав на землю, вспыхнул ярко и погас!»