Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур. Страница 118

— Надеюсь, вы сказали нет, папа.

Кажется, за последние два месяца все журналисты Союза просили об интервью. История о девушке, выжившей с ребенком в африканской глуши, привлекла внимание всех газет от Йоханнесбурга и Сиднея до Лондона и Нью-Йорка.

— Я его послал подальше, — заверил Гарри. — Но кое-кто еще очень хочет снова вас увидеть.

— Кто?

— Мой брат, генерал Корни. Он с женой приехал из Дурбана в свой второй дом в Лайон-Копе. Хотят, чтобы мы завтра пришли на ланч и провели с ними день. Я согласился от вашего имени. Надеюсь, я поступил правильно?

— О да, конечно!

Анна отказалась пойти с ними на ланч в Лайон-Коп.

— Здесь слишком много нужно сделать! — объявила она.

Слуги из Тенис-крааля уже дали ей прозвище Чеча — «Торопись!» Это было первое слово языка зулу, которое Анна выучила, и теперь все относились к ней с опасливым уважением.

Гарри и Сантэн покатили по насыпи, усадив Шасу между собой. Когда они добрались до усадьбы с красиво крытым соломой домом, рослый бородатый человек быстро спустился по ступеням, чуть прихрамывая, и раскрыл им объятия.

— Вы словно воскресли из мертвых, — негромко сказал Шон Кортни. — Словами не выразить, что я чувствую. — Потом повернулся и взял Шасу на руки. — Значит, это сын Майкла.

Шаса завопил от восторга, обеими руками вцепился в бороду и попытался вырвать ее с корнем.

Руфь Кортни, жена Шона, женщина за сорок, но моложе пятидесяти, великолепная, в расцвете красоты и элегантности, поцеловала Сантэн в щеку и мягко сказала:

— Майкл был для нас особенным человеком, и вы займете его место в наших сердцах.

За ней стояла молодая женщина. Сантэн сразу узнала ее по фотографии, которую генерал держал при себе во Франции. Буря Кортни еще красивее, чем на снимке: кожа, как лепесток розы, материнские выразительные еврейские глаза, — но красивый рот капризно кривился, а на лице была мина избалованного и чем-то недовольного ребенка. Она поздоровалась с Сантэн по-французски:

— Comment vas-tu, chйrie [44]?

Акцент у нее был ужасный.

Они посмотрели друг другу в глаза и сразу почувствовали взаимную неприязнь, сильную и признаваемую обеими.

Рядом с Бурей стоял высокий, стройный молодой человек с серьезным лицом и мягким взглядом. Марк Андерс, секретарь генерала. Сантэн он сразу понравился, как не понравилась девушка.

Генерал Шон Кортни взял под руки Сантэн и жену и повел их в дом Лайон-Коп.

Хотя эти дома разделяло всего несколько миль, они были совершенно разные. Желтый деревянный пол Лайон-Копа до блеска натерт воском, картины в светлых жизнерадостных тонах — среди них Сантэн узнала полотно Гогена из таитянского цикла — и повсюду большие вазы со свежими цветами.

— Если дамы отпустят нас с Гарри на несколько минут, я оставлю вам молодого Марка, он вас развлечет.

Шон увел брата в кабинет, а его секретарь налил дамам прохладительные напитки.

— Я был во Франции с генералом, — сказал Марк, передавая Сантэн бокал, — и хорошо знаю вашу деревню Морт-Омм. Мы останавливались в ней, когда ждали своей очереди идти на передовую.

— О, как замечательно вспомнить о доме! — воскликнула Сантэн и под влиянием порыва взяла Марка за руку. Из противоположного угла гостиной лениво возлежавшая на шелковой софе Буря Кортни бросила на нее взгляд, полный такого неразбавленного яда, что Сантэн подумала: «Alors, chйrie [45]! Вот, значит, как!»

Она снова повернулась к Марку Андерсу, посмотрела ему прямо в глаза и заговорила с подчеркнутым французским акцентом:

— Помните шато за церковью на севере деревни?

Она словно приглашала Марка к разговору о чем-то известном только им одним, но Руфь Кортни, интуитивно уловив запах пороха, вмешалась и поменяла тему:

— Сантэн, сядьте рядом со мной, — приказала она. — Я хочу услышать все о ваших невероятных приключениях.

И Сантэн в пятнадцатый раз изложила тщательно отредактированную версию своего спасения с торпедированного корабля и последующих блужданий в пустыне.

— Замечательно! — один раз перебил ее Марк Андерс. — Я часто восхищался бушменскими росписями в пещерах гор Дракенсберг, но не подозревал, что еще есть дикие бушмены. Шестьдесят лет назад за ними в этих горах охотились. По всем донесениям, они были коварны и очень опасны. Мне казалось, они все истреблены.

Буря Кортни, лежа на софе, деланно содрогнулась.

— Не представляю, как вы терпели прикосновения этих маленьких желтых чудовищ, chйrie. Я бы просто умерла.

— Bien sыr, chйrie [46], вам, наверно, не понравилось бы питаться ящерицами и саранчой? — ласково спросила Сантэн, и Буря побледнела.

Их прервал Шон Кортни, который топоча вернулся в гостиную.

— Приятно видеть, что вы уже стали членом семьи, Сантэн. Я уверен, вы с Бурей будете неразлучны.

— Несомненно, папа, — сказала Буря, а Сантэн рассмеялась.

— Она такая милая, ваша Буря, я уже люблю ее.

Сантэн безошибочно выбрала определение «милая», от которого совершенные щеки Бури яростно покраснели.

— Отлично! Отлично! Ланч готов, любовь моя?

Руфь встала, взяла Шона за руку и отвела всех в патио, где под кроной палисандрового дерева был накрыт стол.

Сам воздух, пронизанный солнечными лучами, пробивавшимися через листву, казался окрашенным пурпуром и зеленью; они словно оказались в подводном гроте.

Слуги-зулусы, почтительно ожидавшие поблизости, по кивку Шона отнесли Шасу на кухню, как принца. Его радость при виде улыбающихся черных лиц была не меньше их удовольствия.

— Если дать им волю, они его избалуют, — предупредила Руфь. — Только одно зулус любит больше своих стад: сыновей. Садитесь рядом с генералом, дорогая.

Во время ланча Шон делал Сантэн центром всеобщего внимания, а Буря, сидевшая в конце стола, напустила на себя безразличный, скучающий вид.

— А теперь, дорогая, я хочу услышать все.

— О Боже, папа, сколько можно, мы все это уже слышали!

Буря закатила глаза.

— Веди себя прилично, девочка, — предупредил Шон и обратился к Сантэн: — Начните с последнего дня, когда я вас видел, и ничего не пропускайте, ясно? Ни единой подробности!

Всю трапезу Гарри вопреки своему энтузиазму последних недель был молчалив и держался отчужденно, а после кофе быстро поднялся. Шон сказал:

— Что ж, вам придется отпустить нас на несколько минут. Мы с Гарри забираем Сантэн для небольшой беседы.

Кабинет генерала был отделан красным деревом, книги на полках — в бордовых переплетах из телячьей кожи, а кресла обиты коричневой кожей.

На полу восточные ковры, в углу стола — изящная бронзовая скульптура работы Антона ван Вау; по иронии судьбы это был охотник-бушмен с луком в руке, вглядывающийся в пустыню из-под другой руки. Статуэтка так живо напомнила Сантэн об О’ва, что она судорожно вздохнула.

Генерал сигарой указал на кресло перед своим столом, и, огромное, оно словно сделало Сантэн меньше ростом. Гарри сел в другое кресло, сбоку.

— Я разговаривал с Гарри, — без предисловий начал Шон. — И рассказал ему об обстоятельствах смерти Майкла перед венчанием.

Он сел за свой стол и задумчиво повернул на пальце обручальное кольцо.

— Мы знаем, что во всех отношениях, кроме юридического, Майкл был вашим мужем и отцом Мишеля. Однако формально Мишель… — Шон поколебался… — Мишель родился вне брака. С точки зрения закона он незаконнорожденный.

Это слово поразило Сантэн. Она смотрела на Шона сквозь кольца дыма его сигары. Молчание затянулось.

— Мы не можем этого допустить, — вмешался наконец Гарри. — Он мой внук. Не можем.

— Да, — согласился Шон, — этого мы допустить не можем.

— С вашего согласия, дорогая, — Гарри говорил почти шепотом, — я хотел бы усыновить мальчика. — Сантэн медленно повернула к нему голову, и он торопливо продолжил: — Это лишь формальность, юридическая уловка, чтобы обеспечить его положение в жизни. Это можно сделать тайно, и это никак не отразится на наших взаимоотношениях. Вы по-прежнему останетесь его матерью, он останется в вашем распоряжении, а я почту за честь стать его опекуном и делать для него все то, что не может сделать его отец. — Сантэн поморщилась, и Гарри поспешно сказал: — Простите, дорогая. Но мы должны были поговорить об этом. Как сказал Шон, мы признаем вас вдовой Майкла, хотим, чтобы вы носили нашу фамилию, и будем обращаться с вами так, словно церемония в тот день состоялась… — Он помолчал и хрипло кашлянул. — Кроме нас троих в этой комнате и Анны, никто ничего не знает. Вы согласны, ради ребенка?