Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур. Страница 74

Несколько минут Сантэн колебалась; разрываемая сомнениями и тревогой, она оглядывалась на юг. Х’ани была уже в полумиле и не замедляла ход.

— Подождите меня! — крикнула Сантэн и схватила деревянную дубину. Она пыталась бежать, но через сто шагов перешла на короткие, трудные, но решительные шаги.

К полудню две фигуры, за которыми она шла, превратились в точки и, наконец, исчезли в теплом воздухе далеко впереди. Однако на медном песке оставались отчетливые отпечатки их ног, крошечные детские следы. Сантэн сосредоточила на них все внимание и очень скоро перестала понимать, где и как она нашла в себе силы не упасть, а продолжать идти и выживать в течение этого дня.

К вечеру, когда от ее решимости уже почти ничего не осталось, она оторвала взгляд от следов и далеко впереди увидела столб светло-голубого дыма, уносимого в море. Он поднимался над полосой желтого песчаника за линией прибоя, и Сантэн, собрав остатки сил, кое-как дотащилась до стоянки бушменов.

Без сил опустилась она на песок у костра из плавника. Х’ани подошла к ней, щебеча и щелкая, и, как ребенка, напоила из своего рта. Вода была теплая и слизистая от слюны старой женщины, но Сантэн никогда не пробовала ничего восхитительнее. Воды опять было недостаточно, и старуха закупорила яйцо до того, как Сантэн полностью утолила жажду.

Сантэн оторвала взгляд от сумки с яйцом и поискала старика.

Наконец она его нашла. Видна была только его голова, тело скрывалось в водорослях, в зеленой воде.

Он разделся, оставив только бусы на шее и поясе, и вооружился острой палкой Х’ани для копания. Сантэн наблюдала, как он, словно легавая, застыл на месте, а затем с необычайной быстротой вонзил во что-то шест. Вода взорвалась целым фонтаном брызг. Пока О’ва сражался с пойманной им крупной добычей, Х’ани хлопала в ладоши и возбужденно выкрикивала слова ободрения. Наконец он вытянул на песок бьющееся и вырывающееся существо.

Несмотря на усталость и слабость, Сантэн поднялась на колени и удивленно вскрикнула. Она знала, что это — омар был ее любимым блюдом, — но все равно подумала, что чувства ей изменяют: существо оказалось огромным. Удивительно, что О’ва смог его поднять. Толстый, покрытый панцирем хвост животного с шумом шлепал по песку, а из-за головы высовывались длинные усы, за которые обеими руками ухватился О’ва. Х’ани бегом бросилась навстречу мужу, вооружившись большим камнем размером с собственную голову, и общими усилиями бушмены добили огромное ракообразное.

До наступления темноты О’ва поймал еще двух омаров, почти таких же больших, как первый, а потом они с Х’ани выскоблили в песке неглубокую яму и выложили ее водорослями.

Пока они сооружали эту «кухню», Сантэн рассматривала огромных омаров. Ей сразу бросилось в глаза, что у этих ракообразных отсутствовали клешни. Следовательно, они были сродни тем лангустам, что водятся в Средиземном море. Сантэн как-то пробовала их за обедом у своего дяди в Лионе. Усы у омаров в руку длиной, у основания толстые, как большой палец. Они такие старые, что рачки и водоросли облепили иглистые панцири, будто это камни.

О’ва и Х’ани уложили их в выложенную водорослями яму под тонкий слой песка, потом нагромоздили поверх плавник и зажгли. Пламя озарило их тела цвета абрикоса; бушмены оживленно болтали. Закончив работу, О’ва вскочил и затанцевал; он кружил возле костра и пел хриплым фальцетом.

Х’ани отбивала ритм, издавая гортанные звуки, и раскачивалась сидя, О’ва танцевал, а Сантэн лежала без сил и поражалась энергии маленьких людей, гадая, какова цель этого танца и что значат слова песни.

— Приветствую тебя, дух красного паука из моря, и посвящаю тебе этот танец, — пел О’ва, вскидывая ноги так, что его нагие ягодицы, выступающие из-под кожаной юбки, дрожали, как желе.

— Прими мой танец и уважение, ведь ты умер, чтобы мы могли жить… И Х’ани вторила его пению резкими высокими криками.

О’ва, искусный и хитрый охотник, никогда не убивал, не воздавая хвалу дичи, погибшей от его стрел или в его ловушках, и не считал недостойным похвалы ни одно существо, как бы мало оно ни было. Сам маленький, он признавал совершенство многих мелких тварей и знал, что чешуйчатый муравьед, или панголин, достоин похвалы больше льва, а насекомое богомол достойнее слона или сернобыка, потому что в каждом из них воплощена особая часть божественной природы, которой он поклонялся.

Он считал себя не достойнее всех этих существ и не имел над ними больше власти, чем та, что дается правом необходимости выжить — ему самому или его клану; он был благодарен духу добычи за то, что та отдала ему жизнь. К концу танца О’ва протоптал дорожку в песке вокруг костра.

Они с Х’ани смели уголья и песок и обнажили тушки гигантских раков, которые стали теперь темно-красными и источали необыкновенный аромат, смешанный с запахом водорослей. Весело смеясь и обжигая пальцы, бушмены вскрыли красные чешуйчатые хвосты и выбрали из них сочные кусочки белого мяса.

Х’ани подозвала Сантэн, и та села рядом с ними. В конечностях рака прятались палочки мяса величиной с мизинец, а в грудке — похожая на горчицу желтоватая кашица, в которую превратилась печень. Бушмены использовали ее как соус.

Сантэн не помнила, чтобы когда-нибудь получала такое удовольствие от еды. Своим складным ножом она разрезала мясо на небольшие, на один укус, ломтики. Х’ани улыбалась, глядя на нее. В свете костра было видно, как тщательно она пережевывает еду, а потом Х’ани сказала:

— Нэм! — И снова: — Нэм!

Сантэн, внимательно вслушиваясь, повторила слово и попыталась воспроизвести звуки так, как произнесла их старая бушменка.

Х’ани снова радостно рассмеялась.

— Ты слышал, О’ва? Девочка сказала: «Хорошо!»

Старик фыркнул, глядя на нож в руках чужой женщины. Он обнаружил, что не может отвести от него глаз. Лезвие разрезало мясо так чисто, что оставляло только блестящий след. «Какое оно, должно быть, острое!» — думал О’ва, и эта мысль портила ему аппетит.

Набив живот до отказа, почти до боли, Сантэн легла у костра, и Х’ани тут же подошла к ней и выкопала под бедром ямку. Лежать сразу стало гораздо удобнее, и Сантэн устроилась спать, но Х’ани пыталась показать что-то еще.

— Нельзя класть голову на землю, Нэм Дитя, — объясняла она. — Держи ее выше, вот так.

Х’ани приподнялась на локте, а затем ловко положила голову на плечо. Сантэн такая поза показалась чрезвычайно неудобной, и, улыбнувшись в знак признательности, она осталась лежать как лежала.

— Отойди от нее, — пробурчал О’ва. — Когда скорпион заползет ей ночью в ухо, она поймет.

— Для одного дня она узнала достаточно, — согласилась Х’ани. — Ты слышал, как она сказала «нэм»? Это ее первое слово. Так я и назову ее. Нэм, — повторила она, — Нэм Дитя.

О’ва хмыкнул и пошел в темноту облегчиться. Он понимал неестественный интерес жены к незнакомке и ее ребенку, но впереди их ждало страшное путешествие, и эта женщина будет в нем опасной помехой. И еще, конечно, ее нож; мысль о ноже злила его.

Сантэн с криком проснулась. Сон был ужасный, путаный и очень страшный: она снова видела Майкла, но не пылающее тело в самолете. Майкл скакал верхом на Нюаже. Его тело почернело от огня, волосы горели, как факел, а Нюажа под ним калечили и рвали снаряды, и его кровь ярко блестела на белоснежной шкуре, а из разорванного брюха на бегу вываливались внутренности.

— Вот моя звезда, Сантэн. — Майкл указывал вперед рукой, похожей на черный коготь. — Почему ты не идешь к ней?

— Не могу, Мишель! — воскликнула Сантэн. — Не могу!

Майкл, не оглядываясь, поскакал по дюнам на юг, Сантэн кричала ему вслед:

— Подожди, Мишель, подожди меня!

Она кричала, когда мягкие руки затрясли ее и разбудили.

— Спокойней, Нэм Дитя, — прошептала Х’ани. — Твою голову заполонили демоны сна, но посмотри: они уже ушли.

Сантэн всхлипывала и дрожала, и Х’ани легла с ней рядом, накрыла их обеих своей меховой накидкой, прижала к себе и стала гладить по волосам. Немного погодя Сантэн успокоилась. От женщины пахло древесным дымом, животным жиром и дикими травами, но это были приятные запахи, а ее тепло успокаивало; вскоре Сантэн снова уснула и на этот раз не видела кошмаров.