Среди мифов и рифов - Конецкий Виктор Викторович. Страница 22

Нас была маленькая горсточка советских людей среди толпы людей со странными черепами, но мы выполняли свой долг.

Спартаковцы, галопируя по лужам стадиона, ни разу не посмотрели в нашу сторону. Но наш вопль сразу и таинственно помог им.

На шестнадцатой минуте итальянцы вытащили мяч из сетки.

Мы взвыли: «Молод-цы!!!»

Наши соседи-сарды в такт топали ногами и орали сразу на всех своих диалектах. Я побаивался, что все мы вместе — и сарды, и наш экипаж — окажемся в ватерклозете раньше естественной надобности, потому что трибуна не выдержит.

Возле груды бутылок «москолы», глубоко засунув руки в карманы, стояли Старостин и тренер Симонян. Невозмутимостью и скульптурностью поз они напоминали Спартака на колеснице. Только карабинеры, сидящие на специальных скамеечках вокруг арены и удачно вписывающиеся белыми портупеями в рекламу пепси-и кока-колы, хранили такое же спокойствие.

…Хусаинов прорывается, обводит, ещё обводит, ещё, и вдруг опять: гух!!! бах!! — залп.

Хусаинов делает кульбит через голову. Точь-в-точь как обречённая на киножертву лошадь, когда на съёмках перед ней, беднягой, натягивают проволоку. Такое впечатление, что залп попал прямо в нашего капитана.

С поля чётко доносятся русские слова: «Левый край!.. Пошли!.. Протри глаза!..» И часто повторяется святое слово «мать». Приятно слышать родную речь в дикой стране, ощущать её мускулистую собранность — то, что римляне определяли как «мульта пауцис» — «многое в немногих словах».

Я тоже начинаю орать: «Шайбу!» Оказывается, когда орёшь, теплее, нежели когда переживаешь про себя, тихо.

Наши бьют угловой, итальянцы выстраивают стенку, её отгоняют. Удар! Вратарь хватает мяч. Стадион ревёт от восторга. На соседней трибуне сарды неутомимо продолжают топать ногами — согреваются.

Штрафной нашим! Знатоки считают его незаслуженным. Красно-синий негр косолапо, боком разбегается и бьёт высоко и криво. За этого парня и отдали кучу денег. Рожа у него устрашающая, но лупит он всё время куда-то в сторону…

Первый тайм закончился 3: 0 в пользу наших гладиаторов.

Встала проблема: как найти проходы в колючей проволоке.

Надо было пробраться к спартаковцам, оказать им моральную поддержку, передать привет от советских моряков. А игроки скрылись в чреве противоположного сектора. Сектора разделялись сетками, как в слоновнике. Везде стояли карабинеры, жандармы, солдаты.

Минуты шли, лазейки не находилось.

Наконец мы со старпомом набрались нахальства и подошли к самому пёстро обшитому галунами карабинеру. И он нас понял. Открыл калитку в колючей проволоке, показал рукой через поле: бегите, мол, наискосок.

Жуткое дело — трусить рысцой по стадиону на глазах тысяч людей. Я чувствовал себя старым, усталым, подслеповатым тюленем в аквариуме Монако. Лица на трибунах плыли, как за толстым стеклом и мутной водой.

Ход в помещение гладиаторов был мрачным, холодным, на бетонном полу длинного, тускло освещённого туннеля стояли лужи воды, стены блестели сыростью. В раздевалке тоже было тускло и мрачно. Мы проскользнули туда, в святая святых, и обмерли от робости и незнания, что же делать дальше.

Я, правда, подготовил короткую речь для спартаковцев об участии Сардинского королевства в Крымской войне, осаде Севастополя, реванше, который сегодня, через сто тридцать лет, мы здесь взяли, вернее должны взять. Но язык присох к гортани.

Наши герои сидели в усталых позах, вытянув ноги, уставившись в низкий потолок. Они были вдрызг заляпаны грязью. Никто и не взглянул на нас. Родные черепа не повернулись в нашу сторону.

Такого ощущения третьего лишнего я давно не испытывал. Мы почему-то рассчитывали на радостные улыбки, тёплую встречу — земляки на чужбине и тому подобное. И вдруг полное наплевательство.

Симонян стоял в центре и говорил:

— Мы выигрываем у лидера!.. Входить в зону… Амбарцумян был хорошим организатором сегодня… разжечь огонь энергии можно только коллективной игрой… защита недостаточно прочная, поэтому передняя линия идёт в атаку… давить их!.. Второй тайм будет труднее…

Игроки цокали шипами бутс по цементу пола, тёрли ляжки, смотрели в потолок. Лица у них были землистые. Да, тяжёлую работёнку выбрали ребята, подумал я. Вот уж о чём никто из них не думал, так это о том, что они находятся на родине Спартака. Им было не до таких мыслей. Завтра им предстояло лететь в Рим, оттуда в Болонью. И везде носиться по лужам.

Древние гладиаторы, уходя на покой, получали на память меч.

Футболисты — мяч.

Кесарю — кесарево, как говорили в старину на этой земле.

Мы со старпомом юркнули обратно.

Над стадионом разорвало облака, средиземноморское солнце слепило глаза, сверкала трава. Самолётик пролетел над самой ареной, волоча за собой итальянский флаг.

Четвёртый гол нашим не засчитали. На двадцать пятой минуте итальянцы сквитали один. Негр продолжал бегать боком, как краб, и неторопливо вроде бы, но очень часто оказывался около спартаковских ворот и трепал нашим нервы изрядно.

Спартаковцы явно выигрывали и тянули резину, под свист толпы били в рекламы «Мартини», «Фиата», пепси-колы…

Возле автобуса нас атаковали мальчишки. Они, конечно, приняли нас за футболистов. Клянчили всё подряд. Мы подарили им плакат: «Молодцы!»

Только автобус тронулся, его остановили вооружённые силы и силы безопасности Итальянской Республики. Человек в штатском распахнул дверцу, спросил на отличном русском:

— У вас украли что-нибудь?

Мы судорожно рванули по карманам. Пропаж не было.

— А это? — спросил человек в штатском и показал «Молодцы!». — Вы это подарили?

— Да.

— А я думал, они украли!

Он козырнул нам двумя пальцами и отдал плакат мальчишкам.

Мальчишки подняли «Молодцы!» над головами и помчались по улицам Кальяри.

Недавняя статья в «Правде» о Сардинии заканчивается словами: «Тема разговоров, начинающиеся перемены создают… атмосферу ожидания новой, более счастливой жизни».

Да сбудутся эти слова.

Мы уходили с Сардинии на Керчь.

Был чудесный день. Чётко рисовались на безмятежно синем небе пики и уступы Безумных гор.

В Арбатаксе оставалась целая русская осиновая роща.

С причала глядел на наш отход священник в чёрном одеянии. Девушки сидели на окраине мола, кидали в воду камни. И мир был во всём.

Но вот мы оттянулись на якоре, стравив швартовы почти до конца, судно встало посередине бухточки, высоко вздымаясь бортами над тихой водой, — мы уходили на Керчь пустыми, в балласте. Уже загрохотала якорная цепь. И с вест-зюйд-веста ударил шквал. Загудели и надраились втугую нейлоновые швартовы. Пулемётом защёлкал флаг Итальянской Республики. Проклятия посыпались с мостика. И грозовые тучи заклубились на пиках Безумных гор.

За молы надо было выскакивать без лоцмана, его необходимо было ссадить до выхода в море — там маленький лоцманский катер не смог бы подойти к нам.

И трудность отхода в грозовом шквале быстро выбила из нас воспоминания о земле, которую мы покидали. Обычная история для моряков.

Мимо Греции

Всю ночную вахту Сицилия строила мне каверзы. Аэромаяк Коццо-Спандаро путается с маяком на островке Капо-Пассеро. И характер Коццо вообще не отмечен на карте. Даёт он, очевидно, три вспышки в группе. А Капо — две. И Сиракузы оказались между нами — и радиомаяком Аугуста. Когда радиоволна переходит с воды на сушу и опять на воду, то направление её сильно изменяется. Камни, исхоженные старцем Архимедом, мешали определиться. Карта пестрела квадратами полигонов для подводных лодок. В голове вертелось школьное:

Между подводными лодками скользили в глубинах сирены. Здесь была их родина — у сицилийского мыса Пелор, или Капреи.