Царица амазонок - Фортье Энн. Страница 85

Стиснув зубы, Мирина попыталась спихнуть Париса, но он был слишком тяжелым.

– Ну же, давай! – поддразнивал он ее. – Это самый опасный момент, полная беспомощность. Но ты должна и это использовать.

Мирина пыталась снова и снова, но не понимала, как тут можно применить слабость. Испуская стоны от усилий, она смотрела Парису в глаза, желая угадать, что он думает. Это оказалось нетрудно, потому что взгляд Париса не отрывался от ее глаз.

Тяжело дыша, Мирина прекратила борьбу.

И тогда он наконец поцеловал ее: это был поцелуй, которого оба они жаждали так долго, – яростный, лихорадочный, – он мог бы длиться вечно… Если бы Мирина не уперлась пятками в мягкий песок и не перевернулась вместе с Парисом, бросив его на спину… И тут же не прижала свой деревянный кинжал к его горлу.

– И ты называешь жестоким меня? – прохрипел Парис. – Да ты просто царица вечной пытки!

Мирина прижала кинжал чуть сильнее:

– Но я пока что тебя не убила. А что, должна?

– Почему бы и нет? – нахмурился Парис.

Но вместо ответа Мирина наклонилась, чтобы снова поцеловать его, страстно желая снова испытать то наслаждение, которое только что ощутила. И когда – через мгновение – Парис опять очутился лежащим на ней, она ничего не имела против, потому что теперь это уже не было поражением.

Вырвавшись на свободу, их страсть была похожа на двух сцепившихся в схватке львят – одновременно и игривых, и безжалостных. Парис не отрывался от ее губ… От губ, которые так часто дразнили его и говорили ему «нет», а Мирина едва могла справиться с восторгом оттого, что наконец-то ощущала Париса… Его мощное тело, которым она так часто восхищалась, так часто желала ощутить на своем теле…

– Моя прекрасная Мирина, – шептал Парис, проводя ладонью по ее руке и сжимая пальцы вокруг браслета с головой шакала. – Давай снимем его прямо сейчас…

– Нет. – Мирина отдернула руку.

– Не беспокойся. – Парис продолжал целовать ее и все еще тянулся к браслету. – Я сам это сделаю…

– Нет! – Мирина резко дернулась, отдаляясь от Париса, и спрятала руку за спину. – Мы не можем!

– Не можем – чего? – Он снова притянул Мирину к себе и прижал к песку своим телом. – Оскорбить этого маленького песика? Но он ведь вроде не возражает против того, что я тебя целую, правда? И честно говоря, я подозреваю, что ему и самому это очень нравится.

Но рана была нанесена.

– Прошу… – Мирина прижала руки к лицу, стараясь сдержать слезы. – Я не хочу причинять тебе боль…

Парис сел, раскрасневшийся и раздраженный.

– Тогда почему все, что ты делаешь, неизбежно приводит к одному и тому же результату: к тому, что я испытываю самую мучительную на свете боль?

Он со стоном поднялся на ноги и пошел по берегу, размахивая деревянным мечом, как будто отгонял невидимых врагов.

Позже, когда Парис уже седлал своего коня, Мирина подошла к нему сзади и обняла.

– Я ведь тебя предупреждала, – прошептала она, охваченная такой глубокой печалью, что едва могла говорить, – я больно кусаюсь.

Парис уронил руки:

– Если бы так… Но боги, в своей неизмеримой шутливости, наделили тебя таким сладким вкусом… – Обернувшись, он обхватил ладонями лицо Мирины и снова поцеловал ее с выражением огромного горя в глазах. – Мне бы следовало уйти и никогда больше не возвращаться, но я не могу. Встретимся завтра?

Они тренировались еще три дня, пока наконец Парис не воткнул в песок свой меч и копье и не опустился на одно колено, качая головой.

– Ты… сдаешься? – спросила Мирина, неловко стоя перед ним со все еще поднятым вверх кинжалом.

– Мирина… – Парис коснулся ее щеки. – Моя прекрасная Мирина… Неужели ты никогда не будешь моей? Неужели я всегда буду на втором месте после какого-то пса?

Мирина тоже опустилась на колени, отчаянно желая облегчить боль Париса, но боясь того, что могло бы случиться при такой попытке.

– Я должен возвращаться в Трою, – сказал Парис. – На рассвете.

– Нет! – Мирина стремительно обняла его. – Не покидай меня! Прошу! Обещай, что ты вернешься сразу же, как только…

Парис опустил голову:

– Я не могу.

– Но… – Мирина прижалась щекой к его щеке. – Разве ты не… не любишь меня?

Парис отстранился и посмотрел на нее с упреком:

– Люблю? Мирина, ты моя царица… Я желаю тебя больше самой жизни. – Он тяжело сглотнул, а потом продолжил со внезапной решимостью: – Поедем со мной. Поедем со мной в Трою, где ты станешь моей женой! – Он коснулся ее подбородка, его глаза потемнели. – Или оставайся здесь и будь вечной рабыней своей воображаемой хозяйки.

Мирина, отбросив назад перепутанные волосы, уставилась на него во все глаза:

– Ты женишься на мне?

Парис покачал головой:

– Неужели ты думаешь, что я стал бы учить кого-то только для того, чтобы пойти с ним на смертный бой? Я хочу, чтобы ты была моей женой. Моей единственной любимой женой. – Парис обхватил Мирину за шею и крепко поцеловал в губы. – Рядом с Троей есть высокий холм, который называется Батиея; я там поставлю сторожевого, и он будет ждать день и ночь, пока ты не явишься. Я переименую его, и он будет называться холмом Мирины, в твою честь. – Глядя прямо в глаза Мирине, Парис взял ее руку и прижал к своей щеке. – Холодный железный пес… Или мужчина с горячей кровью? Только ты можешь сделать выбор, но я тебя умоляю: сделай его поскорее.

Мирина вернулась в имение после наступления темноты. Она никогда так остро не ощущала все вокруг: открытые настежь двери и окна, из которых лилось знакомое тепло, и нестройный хор веселых голосов…

Войдя через калитку в сад, Мирина увидела, что все хлопочут, накрывая стол к ужину, смеясь просто так, без причины, и вдруг все показалось ей не имеющим значения, она внезапно ощутила себя чужачкой, незаконно вторгшейся сюда, женщиной, надевшей украденное платье, только чтобы ее впустили внутрь.

До этого момента Мирине и в голову не приходило то, насколько она научилась не обращать внимания на собственные желания – желания, которые некогда были совсем простыми, но постепенно лишились простоты. Год назад, когда они с Лилли вместе брели через пустыню, Мирине хотелось только одного: оказаться вот в таком месте и сесть ужинать вместе с подругами. А когда она покинула храм богини Луны, чтобы отправиться на поиски похищенных сестер, она наверняка бы упала на колени, благодаря богов, если бы узнала, что однажды, очень скоро, все они – кроме одной – снова будут жить в счастливом уединении, в имении у моря, в окружении добрых людей и плодородных земель.

Но когда цель была достигнута и сестры оказались в безопасности, ее собственные желания были отброшены, как нечто неважное и ненужное, – так бросают веревку, с помощью которой поднимали тяжелые камни. И она пала жертвой того же зла, которое завладевает каждым великим архитектором: когда он заканчивает строительство здания, он не может просто поселиться в нем, наслаждаясь плодами своего труда, но должен сразу начать создавать планы следующего строения, а потом следующего… Пока наконец не усядется в тень под деревьями рядом с другими стариками и его жизнь не превратится в непрестанное воображаемое строительство, на которое у него уже просто не останется жизненного срока.

А может, она была несправедлива к себе? Ведь случались моменты, когда Мирина искренне наслаждалась трудом в имении и компанией новых подруг, так же, как она, любящих охоту. И Лилли как будто была счастлива здесь. Да, верно, по ночам девушку продолжали мучить кошмары, но днем она была веселой и с удовольствием кормила кошек и уток. Госпожа Отрера специально заботилась о том, чтобы те из ее дочерей, которые не могли участвовать в основных работах по причине тех или иных увечий, а таких девушек было несколько, никогда не имели недостатка в занятиях, никогда не оставались лишенными некой ответственности, возложенной именно на них. И Лилли сумела добиться того, что стала буквально незаменимой в некоторых делах на кухне, и охраняла свои новые владения со все растущим чувством собственника.