Царица амазонок - Фортье Энн. Страница 89

До Стамбула было семь часов пути. Но нам с Ребеккой, втиснутым на заднее сиденье, в то время как Джеймс и Ник жарились впереди, они показались вечностью. Не важно, что мы сами вызвались сесть сзади; наши физические неудобства и в сравнение не шли с теми предчувствиями, которые одолевали меня с того самого момента, как мы покинули Чанаккале, и продолжали нарастать, пока мы ехали на север вдоль побережья. Мое внезапное решение отправиться с Джеймсом на маскарад к Резнику имело смысл, пока оно касалось только нас двоих. Но честно ли было с моей стороны вовлекать в это еще и Ребекку? Что касается Ника, я была уверена в том, что он и сам о себе позаботится, но, несмотря на это, тоже за него тревожилась. А что, если Резник его узнает?

– Какая будет трагедия, – услышала я слова Ника, обращенные к Джеймсу, – если все эти школьники, которые так любят ходить по музеям, вдруг снова начнут читать книги и узнают о древних цивилизациях! Представьте себе мир, где все артефакты из Древнего Египта действительно окажутся в Египте, а все древности Греции вернутся в Грецию. Как вы думаете, нам тогда действительно придется путешествовать, чтобы их увидеть? Ведь украсть мы их не сможем.

– Стоит только свернуть на эту дорожку, – сказал Джеймс, как наверняка говорили много раз и он сам, и члены его семьи, – и вам уже никогда с нее не сойти. Это очень опасное занятие – выдергивать нитки из общей ткани цивилизации. Все полотнище может рассыпаться.

– Знаете, – ответил Ник, – есть ведь множество людей, у которых над диванами висит копия «Кувшинок» Моне. Но я могу с уверенностью сказать, что ни один из них не сходит с ума из-за того, что у него или у нее нет оригинала. Почему? Да потому, что, если оставить в стороне социалистов и грабителей банков, нормальные, разумные люди не чувствуют влечения к вещам, которые им не принадлежат. – Ник поерзал на сиденье, явно страдая от того, что между ним и Джеймсом слишком мало пространства. – И кстати, мы вовсе не пытаемся распустить великое полотно цивилизации, мы просто немножко исправляем рисунок на нем.

Джеймс покачал головой:

– Ну, желаю удачи. Вот если бы только мир был таким сговорчивым. Любого, кто пытается определить, какая именно страна законно владеет тем или иным артефактом, ждет головная боль длиною в жизнь.

– Вы это скажите Национальному музею в Дании, – откликнулся Ник, наклоняясь вперед. – Они уже вернули в Гренландию тридцать пять тысяч артефактов, принадлежащих эскимосам. Думаю, они как раз считают это лекарством от головной боли.

– Ох уж эти датчане… – Джеймс даже не оглянулся, вписываясь в густой поток проносившихся мимо машин. – История существует только в книгах. В книгах, которые мы сами же и пишем. Подумайте об этом. Большая часть артефактов всегда имела законных владельцев… И кому мы должны их вернуть? Нужно ли возвращать подаренные статуи в Грецию, откуда они ведут свое происхождение, или в Рим, куда их продали агенты скульпторов, или во Францию, где их некогда купили римские проконсулы, или в Испанию, куда их владельцы перебрались после смерти скульптора? – Он с неожиданной симпатией посмотрел на Ника. – В вашем стремлении к справедливости вы лишь плодите несправедливость.

А я, сидя позади рядом с Ребеккой, продолжала гадать, почему Ник решил отправиться в Стамбул вместе с нами. Если Джеймсом вполне могло руководить романтическое желание изобразить моего рыцаря, я сомневалась, что мотивы Ника могли быть такими же благородными. Что-то другое стояло на кону… Может быть, куда более сложное и запутанное, чем какие-нибудь сокровища.

«А я все гадал, когда же вы к нам присоединитесь», – сказал Ник, когда Джеймс появился перед нами в Трое. Может, как раз эти слова и были ключом к моей роли во всей этой истории? Может, моим истинным предназначением было вытащить Моузлейнов из их темного угла на ярко освещенную авансцену? Если так, то ничего странного не было в том, что Ник продолжал называть Джеймса моим милым другом. Возможно, именно так он значился в списках Фонда Акраб – «друг Дианы Морган».

Но если все это вообще не касалось Моузлейнов, тогда… Тогда я оказывалась ровно там, откуда начинала, и снова пыталась постичь, зачем было Нику подвергать себя пытке, зачем сидеть вот так целый день в «астон-мартине», если у него не было других причин, кроме весьма сомнительной возможности изобразить телохранителя Джеймса на вечеринке Резника.

Стоило мне закрыть глаза, и я начинала видеть перед собой целый ряд противоречий, перемежаемых образами бабушки, смотрящей на меня сквозь замызганное окно автобуса, что-то говорящей – что-то, чего я не могла расслышать, потому что водитель уже закрыл двери и медленно увозил бабулю куда-то в неизвестность…

Джеймс гнал машину целый день и наконец привез нас в исторический центр Стамбула, где и остановился прямо перед комплексом строений общественных бань, называемых «Кагалоглу хаммам».

– Не знаю, как вы, – сказал он, глядя на нас с Ребеккой в зеркало заднего вида, – а я бы сейчас не отказался от турецкой бани.

Пока мы стояли на тротуаре, обсуждая, что нам надеть на прием у Резника и где это купить, Ник перекинул через плечо ремень своего рюкзака и заявил:

– Ну, спасибо, что подвезли. Вот. – Он сунул мне в руку небольшую, аккуратно сложенную пачку денег. – Я подумал, вам могут понадобиться турецкие лиры для чаевых. Желаю хорошо провести вечер.

– Но… погодите! – Я шагнула к нему, чуть не споткнувшись о бордюр тротуара. – А вы разве не пойдете с нами?

Ник бросил взгляд на наручные часы:

– Не уверен, что успею.

И только тут я осознала, что уже некоторое время находилась как бы в невесомом состоянии, а теперь гравитация мстительно вернулась.

– Значит, это все?

Ник одарил меня абсолютно беспечной улыбкой и пожал мне руку с профессиональной вежливостью.

– Желаю удачи в работе. И помните… – Он кивком указал на мой браслет. – Не показывайте его Резнику.

Джеймс рассмеялся, явно испытывая облегчение при мысли о том, что Ник уходит.

– А я думал, вы будете моим телохранителем! Значит, вы не собираетесь ловить пули вместо меня?

Ник отступил назад на шаг, потом еще на один:

– Я уже поймал.

Несмотря на с виду скромный, если не сказать бедный, вход с улицы, турецкие бани оказались магическим местом. Расположенный в конце длинного коридора, в глубине целого комплекса зданий недавней постройки, этот старый хаммам был похож на драгоценный кристалл, врезанный в камень – в удивительной красоты пещеру, полностью защищенной от внешнего мира.

И только когда мы растянулись на мраморном лежаке в пустой женской парилке, почти голые, Ребекка наконец пробормотала, немного раскиснув от жары:

– А что это он имел в виду, когда говорил о пуле?

– Понятия не имею. – Я посмотрела на сводчатый потолок над нами, где орнамент из крошечных круглых дырочек, сквозь которые сочился дневной свет, создавал завораживающее впечатление звездного неба. – Надо же, ночь среди бела дня…

– Настрой правильный, – ответила Ребекка и прикрыла глаза рукой. – Знаешь, я о тебе тревожилась. Я была уверена, что Ник может стать четверным всадником.

– Ну, утишь свои печали. – Я резко села, будучи не в настроении обсуждать эту тему. – Как ты и сама видела, он стремительно проскакал мимо.

И прежде чем Ребекка успела сказать что-нибудь еще, я направилась к одной из мраморных чаш у стены и, схватив медный ковш, окатила себя холодной водой.

Но это не помогло. Вместо того чтобы успокоить шум в голове, ледяные капли всего лишь смыли к черту наскоро надетую мной маску притворства. И совсем не вода заставила меня задохнуться, когда перед глазами снова вспыхнул образ Ника, лениво удалявшегося от турецких бань и из моей жизни.

Если бы с нами был мистер Телемакос – а мне нетрудно было представить его лениво лежащим на мраморном лежаке, в гомеровской повязке на бедрах, отщипывающим виноградины с большой кисти, – он бы, без сомнения, тут же сообщил мне, что Ник рано или поздно опять найдется, так же как находятся потерянные сумки. Но поскольку он до сих пор ошибался насчет моей сумки, я бы побоялась, что и насчет Ника он тоже ошибается. Мужчина, какой-нибудь час назад пожавший мне руку и ушедший прочь, небрежно просматривая полученные сообщения в своем телефоне, вовсе не поразил меня сразу, как мог бы поразить кто-нибудь другой. Но после того, как он провел день с тремя британцами, постоянно выслушивая насмешки Джеймса, Ник почему-то выглядел так, словно был готов переплыть Геллеспонт ради нашего спасения…