Голубой горизонт - Смит Уилбур. Страница 102

Они обменялись еще десятком ударов, не коснувшись друг друга, потом Кадему повезло и он рассек Котсу бедро, но только кожу. Из-за обилия крови рана казалась, хотя и не была, тяжелой. Тем не менее Котс впервые отступил, и у него заныла правая рука. Вот когда он пожалел о потраченном зря пистолетном выстреле. Кадем улыбался тонкогубой змеиной улыбкой, и вдруг, как и ожидал Котс, в его левой руке появился кривой кинжал.

Кадем начал быстро наступать, выставив вперед правую ногу, его клинок превратился в ослепительный солнечный луч, и Котс отступал перед ним. Попав каблуком в ямку, он едва не упал, но сохранил равновесие и отпрыгнул в сторону так резко, что заболела спина. Кадем подбирался к нему слева. Он точно предвидел действия Котса. Левая сторона была у него слабей. Кадем не знал, что много лет назад во время боя под Яффной Котсу в левую ногу попала пуля. Нога заболела, и он начал дышать тяжелее. Кадем непреклонно и безжалостно теснил его.

К этому времени Котс менее уверенно держал саблю, он перестал нападать прямо и снизил напор. Он слышал собственное свистящее дыхание. И знал, что долго не выдержит. Пот жег глаза, и лицо Кадема начало расплываться.

Неожиданно Кадем отступил и опустил саблю. Он смотрел за плечо Котса. Это могла быть ловушка, и Котс не стал на нее реагировать. Он смотрел на кинжал в левой руке Кадема, стараясь собраться с силами.

И тут услышал за собой стук копыт. Медленно повернулся и увидел Удемана и Рихтера, верхом и в полном вооружении. Их привел Ксиа. Кадем выронил кинжал и саблю, но продолжал стоять, высоко подняв голову и расправив плечи.

– Убить эту свинью, капитан? – спросил Удеман, подъезжая. Карабин он держал на седле перед собой. Котс едва не отдал приказ. Он был потрясен и рассержен. Он понимал, как близко был к смерти, к тому же Кадем назвал Неллу шлюхой. Это, конечно, правда, но смерть ждала всякого, кто так говорил в присутствии Котса. Но капитан сдержался. Этот человек говорил о Доброй Надежде. От него можно кое-что узнать, а позже Котс убьет его своими руками. Это даст ему больше удовольствия, чем если он прикажет сделать это Удеману.

– Я хочу его допросить. Привяжи его за своей лошадью.

До лагеря было почти две лиги. Кадему связали руки и привязали другой конец веревки к кольцу на седле Удемана. Удеман вел Кадема быстрым шагом. Когда пленник падал, он рывком поднимал его, но каждый раз, падая на жесткую землю, Кадем сдирал кожу на коленях и локтях. И когда Удеман втащил его в лагерь, он был покрыт смесью грязи, крови и пота.

Котс спешился и пошел осматривать остальных пленных арабов, захваченных Удеманом.

– Как зовут? – спросил он у двоих, как будто бы не раненых.

– Рашид, эфенди.

– Хаббан, эфенди.

В знак уважения и покорности они коснулись груди и губ. Котс подошел к третьему пленнику. Тот был ранен. Он лежал, свернувшись, как зародыш в чреве, и стонал.

– Как тебя зовут? – спросил Котс и пнул его в живот.

Раненый застонал громче, и свежая кровь потекла у него между пальцами, которыми он зажимал рану в животе. Котс взглянул на Удемана.

– Дурак Гоффель, – объяснил Удеман. – Слишком возбудился. Забыл о приказах и выстрелил в него. Попал в живот. До утра не доживет.

– Вот как! Что ж, лучше он, чем лошадь, – сказал Котс и снял с пояса пистолет. Взвел курок и прижал ствол к голове раненого. Раздался выстрел. Пленный застыл, глаза его закатились. Ноги судорожно задергались, и наконец он затих.

– Напрасная трата доброго пороха, – сказал Удеман. – Надо было позволить мне прикончить его ножом.

– Я еще не завтракал, а ты знаешь, какой я брезгливый. – Котс улыбнулся собственной шутке и убрал дымящийся пистолет в кобуру. Он взмахом руки показал на остальных пленных. – Дай каждому по десять ударов хлыстом по босым ступням, пусть они взбодрятся. После завтрака я снова поговорю с ними.

Котс наложил себе жареного мяса бубала и стал есть, наблюдая за тем, как Удеман и Рихтер бьют пленных по голым ступням.

– Сильные люди, – одобрительно заметил он: пленники при каждом ударе издавали лишь легкие звуки. Он знал, какую боль они испытывают. Котс пальцем вытер миску и, облизывая палец, подошел к Кадему и сел перед ним на корточки. Несмотря на порванную и пыльную одежду, на порезы и синяки, покрывавшие тело, Кадем совершенно явно был главным, и Котс не стал тратить время на остальных. Он взглянул на Удемана и показал на Рашида и Хаббана:

– Уведите этих свиней подальше.

Удеман понял, что Котс не хочет, чтобы они слышали его разговор с Кадемом. Позже он допросит их порознь и сравнит ответы. Котс подождал, чтобы солдаты-готтентоты отвели прихрамывающих арабов подальше и привязали к дереву. Потом снова повернулся к Кадему.

– Итак, ты побывал на мысе Доброй Надежды, возлюбленный Аллахом?

Кадем сверкающими на пыльном лице фанатичными глазами смотрел на него. Но в медлительном мозгу Удемана при упоминании места что-то шевельнулось. Он взял один из мушкетов, захваченных у пленников, и протянул капитану. Сначала Котс посмотрел на оружие рассеянно.

– Ложе, – направил его внимание Удеман. – Видите эмблему на дереве?

Глаза Котса сузились, губы сжались в твердую жесткую линию, когда он увидел рисунок, нанесенный раскаленным железом. Он изображал пушку, девятифунтовую, с длинным стволом, на лафете с двумя колесами. На ленте под пушкой стояли буквы ТКБК.

– Отлично! – Котс поднял голову и посмотрел на Кадема. – Ты один из людей Тома и Дориана Кортни?

И увидел в глубине темных глаз Кадема какую-то вспышку, но она была так быстро погашена, что он не мог сказать, какое чувство она выражает; однако капитан был уверен, что это сильное чувство. Возможно, верность, преданность, а может, что-то другое. Котс сидел и смотрел на пленника.

– Ты знаешь мою жену, – напомнил он, – и я мог бы оскопить тебя за то, как ты о ней говорил. Знаешь ли ты братьев Кортни, Тома и Дориана? Если знаешь, это может спасти твои яйца.

Кадем молча смотрел, и Котс приказал Удеману:

– Задери его одежду, чтобы я мог судить, какого размера нож нам понадобится.

Удеман улыбнулся и нагнулся к Кадему, но не успел до него дотронуться, как Кадем заговорил:

– Я знаю Дориана Кортни, но его арабское имя аль-Салил.

– Это рыжеголовый, – согласился Котс. – Да, я слышал, его так называют. А его брат Том? Тот, кого люди называют Клиб, ястреб.

– Я знаю их обоих, – подтвердил Кадем.

– Ты их приспешник, их холуй, их тварь, их лизоблюд?

Котс сознательно подбирал слова, чтобы вывести араба из себя.

– Я их непримиримый враг, – бросился в ловушку Кадем, ощетинившись от гордости. – И если Аллах добр, однажды я стану их палачом.

Он сказал это с такой яростью и искренностью, что Котс ему поверил. Но ничего не сказал, потому что часто молчание – лучший способ допроса.

А Кадем был так взбудоражен, что продолжал:

– Я носитель священной фатвы, возложенной на меня моим господином правителем Омана калифом Заяном аль-Дином ибн аль-Маликом.

– Как может такой благородный и могучий монарх доверить такую миссию куску протухшей свинины вроде тебя? – насмешливо спросил Котс. И хотя Удеман ни слова не понимал по-арабски, он подхватил издевательский смех капитана.

– Я принц королевской крови, – гневно ответил Кадем. – Мой отец был родным братом калифа. Я его племянник. Калиф доверил мне командование своими армиями, и я сотни раз доказал ему свою верность на войне и в мирное время.

– Однако ты не смог исполнить эту свою священную фатву, – насмехался Котс. – Твои враги по-прежнему преуспевают, а ты в отрепье, привязан к дереву и весь в грязи. Таков оманский идеал могучего воина?

– Я убил повинную в кровосмешении сестру калифа, что было частью моего задания, и так серьезно ранил аль-Салила, что он может умереть от раны. Но если он не умрет, я не буду знать отдыха до того дня, когда закончу свое дело.

– Все это безумный бред, – насмешливо сказал Котс. – Если тобой движет священный долг, почему ты бродишь, как нищий, в глуши, одетый в грязные тряпки, стреляешь из мушкета с эмблемой аль-Салила и пытаешься украсть наших лошадей?