Голубой горизонт - Смит Уилбур. Страница 48

В качестве подарков и товаров для африканских вождей Том отобрал то, что, как он знал, высоко ценят дикие племена, которые они могут встретить в глубине континента: двести дешевых ножей, головки топоров, мешки стеклянного бисера пятидесяти цветов и оттенков, ручные зеркала, мотки тонкой медной проволоки, которую туземцы могли превратить в браслеты для рук и ног и другие украшения.

Были два английских охотничьих седла и простые седла для слуг, два вьючных седла, чтобы привозить из вельда мясо, большая круглая палатка для кухни и столовой, а также складные столы и стулья для ее обстановки.

Для охоты и защиты от самых воинственных племен Том заготовил двадцать абордажных сабель и тридцать гладкоствольных бурских мушкетов, с которыми большинство слуг умело обращаться, два тяжелых немецких ружья для охоты на слонов – они стреляли тяжелыми пулями, способными пробить сердце слона или носорога, – и пару исключительно дорогих двуствольных нарезных ружей лондонской работы; Джим по опыту знал: эти ружья так точны, что их коническая пуля убивает сернобыка или куду на расстоянии в четыреста шагов. Было еще одно ружье – изящное, женское, сделанное во Франции. Оно благородного происхождения, потому что ложе инкрустировано золотом и на нем герцогский герб. Это ружье Том подарил Саре, когда родился Джим. Оно легкое и точное, а на каштановом ложе специальная бархатная подушечка для щеки. Хотя теперь его мать редко охотилась, Джим как-то видел, как Сара из этого ружья свалила бегущую антилопу-прыгуна на расстоянии в двести шагов. И теперь она отдавала его Луизе.

– Может пригодиться.

Сара отмахнулась от благодарностей Луизы, но та порывисто обняла ее и прошептала:

– Я всегда буду хранить ваш подарок и никогда не забуду вашу доброту.

Чтобы обслуживать этот арсенал, нашлось множество ложек для разливки свинца, форм для изготовления пуль, шомполы, пояса для переноски, фляжки для пороха. Для изготовления пуль в фургоны погрузили пять центнеров свинца в брусках, пятьдесят фунтов олова, чтобы пули на крупную дичь были прочнее, двадцать тысяч уже готовых пуль для мушкетов, двадцать бочонков первоклассного бездымного пороха для ружей и сто бочонков грубого черного пороха для мушкетов «Браун Бесс», две тысячи ружейных кремней, промасленные пыжи, которые позволяли плотнее забить пулю в ствол, рулоны хлопчатобумажной ткани, чтобы нарезать новые пыжи, и большая бочка переработанного бегемотьего жира, чтобы смазывать их.

Припасов было столько, что загрузить их заново к вечеру второго дня не удалось.

– Оставим до завтра, – великодушно сказал Том, – а сейчас женщины могут приготовить нам ужин.

Последний общий ужин был омрачен печальным молчанием – вспомнили о предстоящей разлуке. За молчанием следовало принужденное веселье. Ужин с присущей ему прямотой завершил Том.

– Завтра рано вставать.

Он поднялся и взял Сару за руку. И, ведя ее к их первому фургону, прошептал:

– Мы можем оставить их наедине? Может, стоит присмотреть?

Сара весело рассмеялась.

– Том Кортни, ну и время ты выбрал ханжить! Они и так уже целые недели провели вдвоем в глуши, и кажется, что они уже несколько лет вместе. Что ты теперь можешь сделать?

Том печально улыбнулся, взял Сару на руки и внес в фургон. Позже, когда они сидели в постели, Сара сказала:

– Насчет Луизы не волнуйся. Я уже сказала, она хорошая девушка, а Джима мы воспитали как джентльмена. Между ними ничего еще не произошло и не произойдет, пока они не будут готовы. А уж тогда даже стада диких буйволов не смогут этому помешать. Когда мы встретимся в следующий раз, можно будет подумать о венчании. Насколько я помню, Том Кортни, при нашей первой встрече ты проявлял меньшую сдержанность, и прошло немало времени, прежде чем мы смогли отпраздновать свой брак.

– По крайней мере в этих вопросах ты разумней меня, – признался Том и крепче обнял ее. – Миссис Кортни, не вижу здесь никаких стад буйволов, которые помешали бы тому, что может случиться между нами.

– Поистине, мистер Кортни, вы удивительно проницательны, – сказала она и захихикала, как девчонка.

Они позавтракали и закончили погрузку еще до того, как солнце изгнало последние следы ночной прохлады. Смоллбой, рослый главный кучер, дал знак запрягать быков, щелкнув хлыстом. Этот замечательный хлыст представлял собой бамбуковый шест длиной двадцать два фута с прикрепленным к нему еще более длинным кнутом. Не сходя с сиденья своего фургона и не вынимая изо рта глиняной трубки, Смоллбой мог концом хлыста с кисточкой из шерсти куду убить муху на крупе ведущего быка, не задев на спине животного ни волоска.

Услышав щелчок этого хлыста – его, словно пистолетный выстрел, можно было услышать за милю, – помощники кучера начали приводить быков из вельда, где они паслись, и запрягать их. Быков они гнали, выкрикивая оскорбления и метко бросая камни.

– Беги, Шотландец, аспид с двадцатью двумя отцами и всего одной матерью!

– Эй, Кривоглазый, смотри сюда, если не хочешь получить еще камень!

– Проснись, Ящер, ленивый плут!

– Двигай, Черное Сердце, и не вздумай сегодня упрямиться!

Пара за парой быки впрягались в ярмо. Последними на место поставили ведущих, самых послушных и сильных. Смоллбой снова щелкнул хлыстом, быки без видимого напряжения зашагали, и тяжело груженные фургоны двинулись за ними. Остальные три фургона потянулись за первым, образуя караван с промежутками в несколько сотен шагов. Такие большие промежутки необходимы быкам, чтобы не дышать пылью, поднятой фургоном впереди, и не попадать под окованные острым железом колеса фургона за собой. Между фургонами шли стада лошадей, запасных быков, молочных коров, а также овец и коз на мясо. Они останавливались, чтобы пастись, держались свободной группой. Их вели четыре пастуха верхом: мальчишки в возрасте от десяти до тринадцати лет, сироты, которых все годы собирала Сара и которые умолили взять их в великое приключение с Сомойей, перед которым они преклонялись. За ними бежало множество бродячих собак, которые будут отрабатывать свое пропитание, помогая в охоте и находя отбившихся животных.

Вскоре под холмом Голова Бабуина осталась только небольшая повозка, тоже нагруженная, а рядом паслись лошади, готовые доставить Тома и Сару назад, в Хай-Уэлд. Семье очень не хотелось расставаться. Они затянули отъезд еще на час, выпили у костра последнюю чашку кофе, вспоминали то, что забыли сказать друг другу в эти последние дни, и повторяли то, что говорили уже много раз.

Самые серьезные дела Том отложил напоследок. Сейчас он достал из тележки брезентовую шкиперскую сумку для карт и снова сел рядом с Джимом. Раскрыл плоскую сумку и достал карту.

– Вот карта, которую я чертил пятнадцать лет. Оригинал я оставил себе, это копия. Но это очень ценный документ.

– Я его обязательно сохраню, – обещал сын.

Том расстелил тяжелый пергамент на земле и прижал по углам небольшими камешками, чтобы удержать от легкого утреннего ветерка. Джим разглядывал тонкий многоцветный рисунок – изображение южного материка.

– Я понятия не имел, отец, что ты талантливый художник.

Том слегка сконфузился и украдкой взглянул на Сару.

– Ну, – протянул он, – мне немного помогали.

– Ты слишком скромен, Том, – сказала Сара. – За тобой все руководство.

– Конечно, – усмехнулся Том, – и это было самое трудное. – Тут он снова стал серьезен. – Очертания берега точны, более точны, чем на любой другой карте, какую мне приходилось видеть. Они сделаны за двадцать с лишним лет торговли и плаваний твоего дяди Дориана и моих вдоль западного и восточного побережий. В одном из таких плаваний ты был со мной, Джим, и должен помнить эти места. – Показывая на карте, он называл их: – На западном берегу залив Китов и гавань Новый Девон, которую я назвал в честь нашей родины. На восточном – лагуна Фрэнка, где твой прадед прятал сокровища, взятые на голландском галеоне «Стандвастигейд». Это спокойная гавань, куда ведет проход, охраняемый высокими скалами. Гораздо дальше на север – еще один большой залив; португальцы называют его заливом Рождества, или Наталем.