Вирус «В-13» - Михеев Михаил Петрович. Страница 18

Однако он тут же остановился и, заложив руки за спину, с подозрением посмотрел на незнакомого молодого человека.

– Д-а, – протянул он. – Но как препарат к вам попал? Кто вы такой?

– Моя фамилия Григорьев. Отдел кадров Горздрава прислал меня в ваш институт в качестве лаборанта.

– Ничего не понимаю, – развел руками профессор. – Но я же не просил никого. У нас есть лаборант – правда, он в отпуске, но скоро вернется…

– В Горздраве сказали, что ваш лаборант не скоро вернется… из отпуска, – сказал Григорьев, – там говорили, что он был плохой работник.

– Не знаю, право… – продолжал недоумевать профессор. – Впрочем, лаборант работал у вас, Таня. Вы были довольны им?

Таня припоминающим взглядом смотрела на Григорьева.

– Он был пьяница, – сказала она. – Из спиртовок весь денатурат выпил.

– Вот видите, – обрадовался поддержке Григорьев. – А я постараюсь не пить денатурата, – и он улыбнулся заразительно, по-мальчишечьи. – Да, спохватился, он, – я вам по пути шкафик привез.

– Шкафик?

– Заведующий Горздравом прислал в подарок. Скажите, куда его поставить. У подъезда восемь грузчиков ждут. – Восемь грузчиков! Да что за шкафик?

– Обыкновенный. Даже не особенно большой. Но килограммов пятьсот, наверное, весит.

– Пятьсот?! А ну, давайте-ка его сюда.

Григорьев вышел. В вестибюле послышался грохот, как будто в институт въезжал тяжелый танк. В дверях кабинета показался темно-зеленый угол большущего несгораемого шкафа.

Подкладывая доски под его колесики, грузчики с трудом установили громыхающую громадину в углу и удалились.

Профессор подошел к шкафу, открыл и, как бы испытывая, постучал по железной полке кулаком. Шкаф ответил солидным гулом.

Тогда, покосившись на Таню, профессор Русаков молча взял со стола бутылочку с препаратом, поставил в шкаф и захлопнул тяжелую дверку. Потом повернулся к Григорьеву: – Ну что ж, давайте знакомиться, – сказал он, Меня вы, как вижу, знаете. А это ваш будущий начальник, заведующая лабораторией синтеза Татьяна Владимировна Майкова…

Журналисты

За окном вагона-ресторана грохотала красная решетка моста с выпуклыми многоточиями заклепок. Поезд начал набирать скорость, белая шторка на окне захлопала и надулась ветром.

До Лучегорска осталось меньше часа езды.. Идти в купе, где скучающие пассажиры пытались доиграть партию преферанса, бесконечную, как сказки Шахерезады, не хотелось. Байдаров с Березкиным после завтрака остались в ресторане.

Откинувшись на спинку стула, Березкин мечтательно уставился на далекое небо, голубеющее за окном. На столе тонко позванивали стаканы, вагон плавно, как на волнах, покачивался на ходу. Березкин задремал. И вот надутая ветром шелковая шторка на окне кажется ему громадным парусом брига, несущегося в голубую сказочную даль… Стеклянным плеском бьются в борта беспокойные морские волны…

– Девятнадцать восемьдесят! – услышал Березкин грубый, сиповатый голос. Возле их столика стоял толстый официант в полукруглом детском передничке и белом колпаке. В громадной руке официанта маленький блокнотик, пальцы с трудом удерживали огрызок карандаша.

– Девятнадцать рублей восемьдесят копеек, – повторил он.

– Плати, Сережа, – сказал Байдаров. Он развалился на стуле напротив и с меланхоличным видом следил за струйкой дыма своей папиросы. – Плати, я тебе выдал суточные.

Байдаров ведал капитальными расходами. Березкин обладал непостижимым умением терять деньги, и Байдаров не доверял ему больших сумм, а каждый день выдавал понемногу на дневные нужды.

Официант небрежно сунул червонцы в карман передничка, положил на стол двугривенный и стал собирать посуду.

– Потеряете деньги, – сказал Березкин.

– Не потеряю.

– Ну, вытащит кто-нибудь.

– Уже пробовали… Попробовали, а потом говорят: отпусти, дяденька, больше не будем… Я, мил человек, в молодости в цирке работал. Борцом был, Силенкой меня бог не обидел.

Официант отставил собранную посуду. Взяв со стола двугривенный, зажал его пальцами и упер об угол стола. Затем бросил на скатерть монету, согнутую под прямым углом.

– Вот! – сказал он и подмигнул Березкину.

– Здорово! – согласился тот.

Байдаров взял со стола согнутый двугривенный.

– Зря, папаша, государственную валюту портишь, – упрекнул он.

Березкин не видел, что делал с двугривенным Байдаров; а тот протянул руку и положил на стол уже выпрямленную монету.

– Что ж, – одобрительно оглядел официант Байдарова. – Молодец, сынок. Кем работаешь?

– Журналист.

– Журналист? – переспросил официант. – Это значит, пишешь? Карандашиком?.. А я думал, боксер али борец… – официант забрал посуду и ушел, не скрывая разочарования.

– Обиделся, – заметил Березкин, сочувственно проводив его глазами. – А ты бы сказал, что был кандидатом в чемпионы столицы по боксу.

– Так я же им не стал.

– Мог стать, если бы занимался.

– Но когда же было заниматься. Ты же знаешь, что мы в эти дни готовили очерк о строительстве гидростанции. – его переделывал раз двадцать, и все равно он у меня не получился, – вздохнул Байдаров. – И сказать правду, меня это больше огорчает, чем потеря чемпионства.

– Очерк хороший, – заметил Березкин. – Читатели хвалят.

– Читатели хвалят потому, что там твои фотографии.

– Яша, ну опять ты…

– Так это же правда! Ладно, ладно, молчу… – рад, что мы едем снимать не строительство ГЭС, а профессора Русакова в Институте витаминов.

– Это почему?

– Да хотя бы потому, что тебе не нужно будет залезать на фермы в поисках оригинальной точки съемки, а мне не придется беспокоиться, как бы ты не шлепнулся в котлован, что могло случиться в последний раз.

– Зато получились хорошие снимки.

– Хорошие-то хорошие, но не забывай, что я два раза ловил тебя за штаны.

Паровоз дал короткий гудок. Вагоны стали замедлять ход.

– Подъезжаем. Пойдем собираться, Сережа.

Журналистов в Институте витаминов встретила Таня.

Байдаров рассказал ей о цели приезда, и она побежала разыскивать профессора Русакова.

Проводив глазами девушку, Байдаров нагнулся и серьезно сказал: Сережа, у тебя есть возможности сделать и здесь в институте увлекательные снимки. Постарайся, чтобы эта девушка везде получалась бы на переднем плане.

Березкин не успел возмутиться – к ним быстро шел профессор Русаков. Он пригласил их в кабинет, усадил ближе к столу. Говорил профессор так же быстро, как и двигался. Многое, о чем он рассказывал, нужно было записать сразу же, не надеясь на память. Байдаров строчил по блокноту, завидуя Березкину, который, щелкнув затвором фотоаппарата, спокойно посиживал на стуле.

– Самое главное, чем занимается институт, – и профессор поднял кверху палец, – это опыты с синтезом комплексного препарата витаминов, разработанного сотрудниками института… Да, да, так и запишите, подчеркнул он, – сотрудниками, а не профессором Русаковым, как иногда пишут… Препарат наш очень любопытный. Очень. Как вам известно, витамины, особенно группы «В», нужны для нормальной деятельности нервной системы человека. Недостаток их неизменно вызывает большие или меньшие расстройства. Наш препарат делает чудеса, его можно назвать эликсиром бодрости. Сейчас мы лечим препаратом некоторые тяжелые формы неврастении и пробуем лечить, – профессор опять поднял палец, – даже усталость! Мы много потрудились, и нам удалось составить формулу препарата.

Профессор встал, открыл несгораемый шкаф, достал оттуда папку и нетерпеливо развязал беленькие тесемочки.

– Вот, посмотрите – это очень интересная формула…

Посыпались сложнейшие названия соединений органической химии, Байдаров беспомощно положил перо; и ему и Березкину формула препарата казалась уму непостижимым нагромождением химических знаков и цифр, расписанных почти на всю страницу листа. Но профессор смотрел на нее с восхищением, как на картину Шишкина или Левитана.

Березкин приготовился снять профессора вместе с его папкой и вдруг почувствовал чью-то руку на своем плече. Он оглянулся и узнал Григорьева, с которым не виделся после встречи в госпитале в Берлине. Увлеченный профессор, ничего не замечая вокруг, продолжал рассказывать о своей формуле; Григорьев кивнул Березкину как старому знакомому и, показав глазами на его фотоаппарат, отрицательно покачал головой.