Всадники равнин - Брэнд Макс. Страница 40

Скосив глаз, Канадец увидел наставленное на него дуло длинноствольного револьвера. Это придало ему силы, и он поспешно поднялся на ноги, покачиваясь, словно приходя в себя от последнего удара.

— А ты запомни, — сказал рефери, грозя пальцем перед самым носом у Обмылка, — ещё один такой трюк, и тебя здесь больше не будет, понял? А теперь возвращайся и честно закончи свой поединок — выруби его, если сможешь! Но не дури — даже если Майк Джарвин и сказал тебе, на кого он поставил свои денежки!

Так что же, рефери тоже знает это имя? Но глядя на него, Обмылок, почти не слышал ничего из того, что было сказано. Его пылающий взгляд был устремлен поверх плеча рефери, на нетвердо стоявшего на ногах соперника.

Когда поединок был продолжен, он бросился вперед, словно разъяренный бык. Первый удар прошел мимо цели. Но второй — левой с размаху — угодил прямиком в лоб Канадцу, сбивая того с ног, так что он повалился навзничь, ударяясь головой и плечами о затянутые брезентом доски настила.

Толпа отметила этот завершающий удар победным воплем.

Но Обмылок в душе молился о том, чтобы его противник поднялся на ноги, мечтая ударить ещё раз, но зато немного — совсем ненамного — посильнее!

Эта мольба, казалось, была услышана. Канадец медленно приходил в себя, корчась на полу и поднимая колени.

— Пять! — считал рефери, и Канадец сжался ещё больше.

— Он готов! — вопила толпа.

— Шесть! — выкрикнул рефери.

Бедный Канадец перевернулся на живот и теперь попытался приподняться, опираясь на руку и одно колено. Но все его тело била дрожь — не от боли или слабости, а от страха. Больше всего на свете он боялся занесенного над ним в воздухе сокрушающего кулака мулата.

— Семь!

И тогда с другого конца ринга, перекрывая, рев толпы, раздался пронзительный, срывающийся на визг голос его собственного менеджера:

— Ты что, ополоумел, что ли? Хочешь распрощаться с карьерой и большими деньгами?

— Восемь!

Охваченный нервным безумием, он внезапно вскочил на ноги, и быстро ударил сразу обеими руками в лицо Обмылку. Но повергнуть бесчувственное чудовище было, казалось, невозможно.

И тогда, не находя себе места от ужаса и отчаяния, он решился на крайнее и бесчестное средство, не достойное уважающего себя боксера. Ударил ниже пояса.

Взревев от боли, мулат согнулся пополам.

В дело вмешался рефери.

— Обмылок, ты ранен? Будешь заявлять о нарушении?

— Заявить о нарушении? Нет; я убью его! — выкрикнул Обмылок и набросился на Канадца.

Рев толпы был сравним лишь только с воинственным рыком, с каким Обмылок атаковал своего противника.

Теперь Канадцу приходилось расплачиваться за свою последнюю выходку. Он все ещё бил наугад, но его кулаки отскакивали от мулата, не причиняя тому ни малейшего вреда.

А затем Канадца схватили две огромные ручищи. Через брезент перчаток он чувствовал, как костлявые пальцы впиваются в его тело. Он попытался вырваться, ибо руки эти обладали поистине парализующей силой. Но железные объятья сомкнулись, и Канадец почувствовал, как немеет его тело.

Оказавшись в руках, продолжавшего сдавливать его Обмылка, Канадец вдруг понял, что не может даже вздохнуть. Подняв безвольную руку, он попробовал отбиваться, ударив мулата в смуглое лицо. И тут подоспел заходившийся в крике рефери:

— Я дисквалифицирую тебя за это, Обмылок. Слышишь меня, идиот чертов? Я дисквалифицирую тебя — и толпа разорвет тебя в клочья. Отпусти его, Обмылок!

С тем же успехом он мог бы уговаривать бездушное бревно. Обмылок занес над головой свой ужасный кулачище и ударил. Канадец тут же перестал сопротивляться, а его блестящее от пота тело безвольно обмякло.

Затем, ухватив противника обеими руками, Обмылок поднял его над головой и с размаху швырнул на помост. Он видел, как голова бесчувственного человека с грохотом ударилась о доски. Затем мулат нагнулся, чтобы поднять Канадца и повторить экзекуцию.

Но радость его была омрачена, а великолепный замысел наткнулся на опасное и непреодолимое препятствие в лице рефери.

— Ты покойник, Обмылок! — голосил рефери. — Засчитываю тебе поражение за грубейшее нарушение правил, идиот! Ты либо придурок, либо чертов жулик! Отойди от него, иначе я прострелю тебе башку!

И в подтверждение этой угрозы, в руке у него появился «Кольт», поблескивающий вороненой сталью.

Обмылок отступил, задыхаясь от душившего его убийственного гнева и непроизвольно сжимая кулаки. Он слышал гневный рев бушевавшей толпы. И вот уже сотни рук тянулись к нему.

— Смерть черномазому! Это Джарвин велел ему проиграть! Они с ним заодно!

Глава 33. ТОЛПА

Сознание Обмылка начало понемногу проясняться, когда до него дошло, наконец, значение этого хищнического вопля. Взглянув вниз, на недвижное тело поверженного боксера, он понял, что некоторый повод для недовольства у толпы все же имелся. Похоже, он немного переборщил. И теперь уже совершенно искренне надеялся на то, что не успел забить Канадца насмерть. Хотя, ему хватило ума сообразить, что в данный момент поводом для всеобщего расстройства послужило не плачевное состояние Канадца, а потеря ставок, которые так щедро делались на Обмылка, когда тот продемонстрировал изумленным зрителям свои бойцовские способности.

Они вложили огромные деньги, и уже представляли себя счастливыми обладателями ещё больших барышей, которые вот-вот собирались получить, но лишились вмиг всего, после того, как мулат дал волю своей безумной ярости. И теперь раздосадованные болельщики были готовы на все; они просто-таки откровенно нарывались на неприятности.

То и дело в толпе раздавались разрозненные голоса в поддержку мулата. На ринг выскочил врач, немедленно склонившийся над поверженным боксером и приложивший ухо к его груди. Поднявшись, он объявил, что Канадец совсем не ранен — только оглушен. Были и другие — в основном те, кто, кто поставил на Канадца и теперь желал забрать выигрыш — и они кричали толпе, что Обмылок проиграл честно.

Но толпа была глуха. От криков, брани, угроз и потрясанию кулаками, разгневанные болельщики перешли к более решительным действиям. И вот уже дюжина рук потянулась к Обмылку. Но он вывернулся, и его скользкое тело выскользнуло из рук потенциальных обидчиков.

Под рукой не оказалось никого, кроме рефери — к которому, к тому же, Обмылок воспылал самими недобрыми чувствами. Схватив щупленького господина за щиколотки, Обмылок швырнул его навстречу накатывавшей на него волны рассерженных ковбоев.

Полдюжины человек с грохотом повалились на пол. Прогремел выстрел.

— Он вооружен! — выкрикнул кто-то, и в тот же момент в толпе началась большая давка.

Обмылок же, окрыленный своим боевым успехом, предпринял лучшее из того, на что можно было бы отважиться в его положении. Вместо того, чтобы попытаться убежать от атаки, он развернулся и бросился навстречу ей. Ему уже удалось пробить брешь в строю нападавших. И теперь он кинулся в эту брешь, взобрался на канаты и оттуда спрыгнул на головы стоявших у подножия помоста.

Прогремел выстрел, пуля пролетела где-то рядом. Но стоявшие подальше немедленно приписали эту пулю пистолету мулата. И по толпе прокатилась новая волна страха, гнева и нервозности.

Обмылок, словно выпущенный из пушки тяжелый снаряд, упал на землю. Вскочил на ноги и бросился вперед. В суматохе и всеобщем хаосе его замечали лишь тогда, когда он принимался работать кулаками, раздавая на обе стороны удары и зуботычины, расчищая путь перед собой. Там, на ринге, он был в невыгодном положении. Ему пришлось побывать на уроке танцев, по ходу которого приходилось придерживаться заведенных традиций и установленных правил. Здесь же все было совершенно иначе! Здесь же люди стояли так тесно, что у них не было никакой возможности убежать от него. И Обмылок принялся работать руками с удвоенным усердием. Орудуя локтями, он отталкивал тянувшиеся к нему могучие руки, бросился сквозь кордон зевак и преодолел его. Он пробирался сквозь человеческую массу с той легкостью, с какой раскаленный прут проходит сквозь кусок масла, а вдогонку ему и со всех сторон несся нескончаемый поток проклятий.