Перелетные птицы - Кроун Алла. Страница 82

Критики только диву давались. «Никак, у вас affaire de coeur [24], милочка?» — в шутку обронил один из них, и Надя зарделась, словно юная девица, вспомнив, как впервые пришла в квартиру Алексея на Авеню Фош. Как она удивилась своим ощущениям, увидев его. Телесная жажда отошла на второй план, она рассматривала его, узнавая каждую черточку милого лица, и это было так приятно. Большего ей в ту минуту и не надо было. Твердый округлый подбородок, темные брови вразлет, излучающие страсть глаза — как же она жила без всего этого? Как это ей удалось?

— Ох, Алеша, милый мой, любимый, — шептала Надя снова и снова, прижимаясь к нему, наслаждаясь его близостью. И все это время она, глупая, полагала, что сможет жить без него! Годы одиночества — теперь они позади, навсегда. И видит Бог, она исполнила свой долг перед братом. Скоро Сергей выздоровеет, и перед нею и Алексеем откроется дорога к будущему счастью. Наивно? Возможно. Сейчас ей не хотелось анализировать свои сумбурные мысли.

А минуты близости! Быть заключенной в его объятия, касаться, чувствовать, прижимать лицо к его груди и слышать, как радостно колотится его сердце! Потом, утолив любовную жажду, Надя легла головой ему на плечо, мысли ее затуманились, и пальцы сами собой потянулись к его седеющим волосам. Алексей пошевелился.

— А что дальше, Наденька?

Надя приподняла голову и сдвинула брови.

— Нужно немножко подождать, дорогой. Сергей нездоров, и я волнуюсь за него.

Алексей кивнул, убрал у нее со лба сбившуюся прядь и поцеловал ее влажный лоб.

— Я готов ждать хоть вечность, — прошептал он. — Но пока я хочу познакомиться поближе со своей прекрасной дочерью.

Надя пришла в восторг. Какое счастье было слышать, как дочь описывает ей новую встречу с отцом! Сколько радости она принесла обоим! Отец весь светился от счастья, рассказывала Марина, и обещал, что не станет настаивать на немедленном браке с Надей. Он понимал, что Сергей болен и нуждается в помощи сестры. «К тому же, — сказал он дочери, — имею ли я право заставлять ее переезжать из их прекрасных апартаментов в мою крошечную квартирку?»

«Знаешь, — поделилась Марина с Надей, — он сказал мне, что только молодые могут довольствоваться шалашом. Это он свою двухкомнатную квартиру считает шалашом. Старый аристократ все еще сердится на судьбу. Но он такой милый, мама, я просто влюбилась в него! Еще он сказал, что надеется, как он выразился, открыть для тебя новые горизонты. Не представляю, о каких таких горизонтах он толкует, но думаю, что тебе нужно немного подождать». Надя кивнула, задумчиво глядя на дочь. Радостный голос Марины звучал натянуто, и говорила она слишком уж быстро. Да и выглядела осунувшейся, нервной. «Что-то не так, и она скрывает это от меня, — с грустью подумала Надя. — Надо как-то ее разговорить, выведать, что ее тревожит». И ей пришла мысль: что, если Марине проще будет поговорить с отцом, чем с ней; может быть, ему она откроет то, что не хочет говорить матери? Надя вздохнула. Нужно посоветоваться с Алешей, узнать, чем он может помочь своей дочери.

Трудные времена настали для всех. Японская лапища все туже сжималась на шее Шанхая. Городские границы были сужены, и никому не разрешалось выходить за вновь установленную межу. Почти каждую ночь в городе происходили грабежи и вершилось насилие. Надя слышала рассказы об этом и ходила к Алексею, строго придерживаясь времени комендантского часа. Когда армейские грузовики с ревом проносились по тихим ночным улицам в сторону окраинных районов, сердце Нади замирало от страха. Поговаривали, что, готовясь к нападению врага, они свозят пулеметы и боеприпасы к укреплениям, построенным вокруг города.

К этому времени ход войны уже определился окончательно — союзники уверенно побеждали, и Надя научилась читать газеты дважды: первый раз, чтобы узнать, что пишут, а второй — чтобы понять, что за написанным стоит. Японцы, рапортуя о сражениях на Тихом океане, уже называли их не победоносными, а героическими, а об исходе битв и вовсе умалчивали.

Скоро, очень скоро войне конец. Надя не хотела слишком задумываться о будущем — о том, как изменится здоровье Сергея, если это вообще случится, или как исход войны скажется на Рольфе и Марине. Сейчас у нее были более насущные заботы. Все чаще и чаще ей приходилось стоять в очередях за продуктами, начались перебои даже с самыми необходимыми товарами. Молоко нынче разбавляли водой. Мелкие кражи стали повседневным явлением, и даже пустые бутылки для молочника приходилось оставлять у дверей в специальных закрытых ящиках.

Недели сменялись месяцами. К осени 1944 года самолеты союзников бомбили Шанхай уже почти ежедневно, и Надя старалась без особой надобности не выбираться из дома. Единственное исключение она делала для выставок работ модельеров, которые проходили в галерее дорогих магазинов на Рю Кардинал Мерсье рядом с привилегированным французским клубом «Секль Спортиф», в котором собиралась городская денежная публика.

Запомнив внешний вид выставленных образцов, Надя спешила домой, зарисовывала их и показывала своим русским заказчицам. Она наслаждалась тем, как озарялись радостью лица женщин, когда они видели элегантные копии одежды, ни в чем не уступающие оригиналу. Когда количество заказов увеличилось, она начала пришивать к своим работам бирку «Надин» и перестала копировать чужие модели.

Однажды промозглым ноябрьским днем 1944 года Надя отправилась с набросками своих моделей к новой заказчице, которой ее порекомендовала общая знакомая. Адрес был такой: Авеню Дюбейль, пансион «Беарн». Путь был неблизкий, но Наде холодный ветер был нипочем, потому что она надела теплое ондатровое пальто. Алексей купил его для Нади за полцены у сибирского торговца мехом, на которого работал.

О клиентке она знала только то, что та была молода, красива и рыжеволоса. Надя часто по рекомендации своих старых заказчиц встречалась с новыми людьми и всегда радовалась, когда те приходили в восторг от ее набросков. Она прикидывала в уме возраст человека, ненавязчиво подмечала пропорции фигуры, сопоставляла оттенки волос и глаз, после чего предлагала ткань и цвет будущего платья.

Дверь открыла высокая рыжеволосая женщина с гибкой фигурой и сдержанно-вежливо пригласила ее войти. На ней было кимоно. Молодая клиентка отступила в сторону, пропуская Надю в просторную прихожую, ведущую в гостиную, со вкусом обставленную светлой дубовой мебелью.

Женщина протянула Наде руку.

— Я знаю вас как Надин. А меня зовут Ксения. Ксения Поливина.

— О, извините, — сказала Надя, направляясь к гостиной. — Я думала, вам передали мое имя. Надежда Антоновна Разумова.

Ахнув, женщина закусила губу и быстро преградила Наде путь. Озадаченная таким поведением, та остановилась. Ксения взяла ее за руку и потянула в другую сторону.

— Не сюда! Давайте пройдем в столовую, там большой стол, на нем и посмотрим ваши наброски.

«Что это с ней?» — подумала Надя и уже собиралась последовать за хозяйкой, как вдруг ее взгляд упал на большую фотографию в рамке на столике в гостиной. Стояла она чуть в стороне от целой коллекции китайских бутылочек, баночек и резных стеатитовых ваз. Надя на миг зажмурилась и посмотрела снова. Так и есть. На снимке были запечатлены Рольф и Ксения, сидящие в обнимку за ресторанным столиком и улыбающиеся.

Проследив за ее взглядом, Ксения прочистила горло.

— Мы с Рольфом большие друзья, — сказала она чересчур беззаботным тоном. — Сто лет знаем друг друга.

Надя обернулась и окинула ее пристальным взглядом: густой макияж, безукоризненный маникюр, дорогое кимоно. «Так вот что мучает Марину! Боже мой, и сколько это уже продолжается?»

Глаза женщин встретились. Ксения вспыхнула, опустила взгляд, но через миг снова посмотрела на гостью, только теперь глаза ее не выражали никаких чувств, словно были прикрыты вуалью.