Перелетные птицы - Кроун Алла. Страница 84

Нет, нужно ждать, пока не закончится война. Конечно, Марина понимала, что Германия проиграет и тогда уже ей нечего будет бояться. Потом, когда она обретет свободу, они всей семьей смогут покинуть Китай и уехать в Америку, о чем все эти годы мечтал дядя Сережа.

Пока же она не могла признаться Рольфу в том, что ей стало известно. Марина инстинктивно чувствовала, что этим она ничего не добьется и лишь сделает их отношения еще более напряженными. Теперь она была рада тому, что его часто и подолгу не бывает дома, и тому, что он все реже проявляет к ней плотский интерес. Он даже не спросил ее, почему она тогда не ночевала дома, посчитав само собой разумеющимся, что супруга была занята в госпитале.

Странно, но после той судьбоносной ночи Марина больше думала не о Рольфе, а о Михаиле. Внутри нее зрело противоречие, и она была не в силах решить его. С одной стороны, она с ужасом думала о том, что в минуту слабости эгоистично воспользовалась любовью Миши. Но с другой — воспоминание об испытанном тогда блаженстве наполняло всю ее теплом и желанием всякий раз, когда она думала о часах, проведенных в его объятиях. Теперь, решила она, нужно стараться бывать с ним наедине как можно реже. Иного выхода не было. Они встречались на поэтических вечерах, дома у ее матери, и, хоть Михаил не делал попыток устроить еще одно свидание, Марина перестала чувствовать себя спокойно в его присутствии. Как все было бы проще, думалось ей, если бы она любила Мишу! Но теперь она не решалась искать у него утешения — боялась, что в трудную минуту снова не устоит перед его любовью.

В этот холодный ноябрьский вечер она сидела с книгой в руках, пытаясь читать. Однако после тяжелого дня в госпитале сосредоточиться не получалось. Рольф еще не вернулся из консульства, и, едва Марина задумалась о том, что приготовить на ужин, затрезвонил телефон.

Она была рада услышать отцовский голос и еще больше обрадовалась, когда он спросил, можно ли к ней сейчас зайти. Много позже Марина поняла, что его мрачный тон должен был сразу насторожить ее.

Выбирая самые мягкие слова, Алексей рассказал Марине о тайной работе Рольфа, объяснил, что именно поэтому им удалось так легко покинуть Харбин.

Марина потрясенно, не веря своим ушам, слушала рассказ отца. Господи, что же он такое говорит? Она не могла поверить в это. Марина схватила отца за руки и стала трясти их.

— Папа! Папа! Этого не может быть!

Вдруг она замолчала.

— Откуда ты знаешь об этом? Кто тебе рассказал?

Марина впилась взглядом в лицо Алексея, но тот отвел глаза и посмотрел куда-то вверх.

— Твоя мать показывала свои наброски одному человеку… И случайно узнала…

Сердце Марины зашлось от боли. Теперь уже она не могла смотреть на отца. В буфете на серебряном подносе стоял хрустальный графин. Она словно в трансе подошла к нему, смахнула крошку со сбившейся вязаной салфетки, отодвинула графин с кампари в сторону и расправила ее. Ей было трудно подобрать слова, и все же она заставила себя произнести:

— Ее зовут Ксения, папа?

Персиянцев не ответил, дочь повернулась и посмотрела на него.

Ему и не нужно было отвечать. Боль и жалость в его глазах красноречиво свидетельствовали о том, что она права.

— Давно ты об этом знаешь, Марина? — мягко спросил он.

— Пять месяцев, — прошептала она, опустив глаза, и вдруг воскликнула: — Но о его работе я не знала! Об этом я ничего не знала!

Она посмотрела на отца и задрожала всем телом.

— Папа, я не смогу жить с таким человеком! Не смогу!

Алексей обнял дочь и прижал ее голову к плечу. Марина плакала несколько минут. Потом оторвала лицо от его груди.

— Пять месяцев назад я хотела потребовать развода, — сказала она сквозь слезы, — и… испугалась. Но теперь я не смогу жить, как прежде, не смогу делать вид, что ничего не знаю. Он почувствует. — Марина нервно потерла руки. — Как же мне поступить, папа?

— Необязательно рассказывать ему о том, что тебе известно, Марина. Пусть он сделает первый шаг. Заставь его поверить, что ты предлагаешь способ исправить вашу общую ошибку.

Да. Отец был прав. Нужно поступиться своей гордостью и ни в чем не обвинять Рольфа. Чутье подсказывало, что он не станет удерживать ее и будет даже рад обрести свободу.

Тени в комнате удлинились: темные длинные пальцы поползли гигантской сороконожкой по стене за искусственным филодендроном. Марина вздрогнула. Рольф придет домой через час, и она должна быть готова.

О предстоящей встрече с мужем она думала с ужасом. Мысли о том, кем он является на самом деле и как она могла жить с ним все это время, не давали ей покоя. Но когда он пришел, все оказалось совсем не так сложно, как она предполагала.

Пообедали молча. Мысли Рольфа явно находились где-то далеко, взгляд был отрешенным, невеселым. Так ей было даже проще заговорить о том, насколько они разные и потому все больше отдаляются друг от друга. Рольф выслушал ее не прерывая и, когда она спросила его мнение, сразу предложил развод.

Отстраненным, безучастным голосом, от которого Марину бросило в дрожь, Рольф сказал: «Я рад, что мы можем обсудить это как цивилизованные люди и расстаться спокойно. Не терплю шумные выяснения отношений. О жилье можешь не беспокоиться, я тебя обеспечу».

Так он и поступил. Развод прошел спокойно, и Марина получила полное обеспечение. Расстались они, будто чужие люди, без эмоций и лишних слов. Марина почувствовала себя птицей, выпущенной из темной клетки. Оставаться одной в их большой квартире, с которой у нее не было связано ни одного приятного воспоминания, она не могла и настояла на том, чтобы Рольф оставил ее себе. Найти другое жилье оказалось непросто, но тут ей на помощь пришла мать.

— Почему бы тебе не пожить у нас? — сказала она. — Комната у меня большая, и я с радостью разделю ее с тобой. Да и с дядей Сережей ты мне поможешь.

Марина медлила с ответом, думая, что мать говорит так, чтобы поднять ей настроение.

— Твоя помощь мне правда очень пригодилась бы, Марина, — прибавила Надя мягко. — Если тебе не понравится, ты всегда можешь переехать.

Марина обняла мать, на ее глазах выступили слезы.

— Спасибо тебе, мамочка. И еще спасибо за то, что ты не заставляла меня рассказывать. Я не смогла бы признаться, что совершила ошибку, даже себе.

Ей хотелось поскорее покинуть это угрюмое место, где счастье упорно избегало ее. До чего же иной оказалась квартира матери и дяди! Множество больших окон, через которые лилось солнце, наполняя каждую комнату теплым светом. Начищенный до зеркального блеска пол из светлого дуба. И даже в пасмурный день свет здесь казался серебряным, а не оловянно-серым.

Вдруг Марине ужасно захотелось слышать русскую речь, ходить на воскресные церковные службы, встречаться с русскими друзьями по вечерам и за бесконечными чашками чая спорить до хрипоты о философии и литературе. Только сейчас она поняла, насколько отдалилась от русской среды за время своего брака с немцем.

Испытывая истинное удовольствие от своей нужности, Марина работала в русском госпитале на Рут Мареска по восемь часов в день, а потом еще помогала дома дяде с его пациентами. Она очень волновалась о нем, потому что он постоянно забывал о диете и совсем запустил свою болезнь — спру. Дядю она любила всем сердцем, но теперь ее любовь распространилась и на отца. Понять, почему мать так любила этого человека, ей было совсем не трудно, но вот найти причину несгибаемого неприятия его со стороны дяди Сережи она не могла. Пытаясь познакомить двух мужчин поближе, она как-то предложила матери пригласить Алексея к ним домой, но Надя не согласилась на это, и Марина не стала настаивать, почувствовав, что за этим стоит причина более глубокая, чем та, что лежит на поверхности.

И тем более ее впечатляли добрые слова отца о дяде Сереже.

— Да разве могу я чувствовать что-нибудь, кроме благодарности, к твоему дяде, Марина, если он стольким пожертвовал ради твоей матери? — Алексей застенчиво улыбнулся и развел руками. — Надя наконец-то стала моей… Если не в глазах людей, то перед лицом Господа. Теперь я могу позволить себе смирение.