Если б не было тебя - Машкова Диана. Страница 9
– Денег не хватит, – робко возразила мать.
– Что, на мужа жалко?! – завелся он. – Вчера только у дачников заработал – полдня дрова им колол. На свои кровные имею право выпить!
– Так мало осталось, сам же бутылку вчера купил.
Мамаша нерешительно топталась на пороге и размышляла: поднимет на нее Василий руку или на этот раз обойдется. Выпить и самой хотелось. Но есть-то и вовсе было нечего – весь май даром прошел, время на Анку истратила. Ничего в огороде не посадила. Теперь разве что в лес за грибами…
– Пошла! – заорал Василий. – Будешь еще из-за этой дряни, – он ткнул грязным пальцем в кроватку, – жизнь мне калечить. Обеих зарублю!
Мать выскочила за дверь. А Василий так разошелся в праведном гневе, что не мог успокоиться. Все кипело внутри. Вот взял бы за ноги это орущее существо и тюкнул об угол головой. Делов-то! Он обошел вокруг кроватки пару раз. Брезгливо осмотрел сморщенный, зароговевший от грязи и завернутый в тряпки, комок. Комок не переставая вопил и сотрясался от жуткого мокрого кашля.
– Дерьмо! – Василий плюнул прямо в кроватку. – Я тебе покажу! Дерьмо! Будешь знать, как жизнь мне ломать.
Он не решился прикоснуться к Аннушке: мамаша поднимет вой, побежит, чего доброго, в милицию. Зато придумал, как отомстить обеим сразу. Стащил с себя старые портки, присел посреди пола на корточки и, с трудом сохраняя равновесие, наложил прямо на пол.
– Будешь знать! – повторял он. – Будешь знать! Поймешь, чем пахнет!
Мамаша к тому времени только добрела до домишки, где располагалась летом скромная лавка. Зимой продукты возили сами, из города. Дачники разъезжались, оставалось в деревне пять домов – выгоды никакой.
– Клава! – тихо позвала она. На голос выплыла дородная продавщица и поморщила нос.
– Тебе чего?
– Ну, – мамка застопорилась, размышляя как быть, – макароны дешевые есть?
– Есть. Давать?
– Ну, – мамаша лихорадочно копошилась в карманах, – давай. И бутылку, – торопливо добавила она.
Денег почти не осталось, на хлеб и то не хватает.
Клава выложила требуемое на прилавок.
– Еще чего?
– Хлебца бы черного, – мать сглотнула слюну, – только у меня всего три рубля осталось.
– Подавись! – буркнула Клава, бросив буханку на прилавок. Жалела она эту дуру, хоть и ненавидела заодно со всеми ее приблудными мужиками. Но проявляла благородство души, помогала по старой памяти. Когда-то давным-давно они вместе в школу ходили в соседний поселок. За одной партой сидели.
– Спасибо, Клавушка! – мамаша расцвела. – Я все отдам. Как будет – сразу отдам. – Выложила смятые бумажки и грязную мелочь, схватила добычу и помчалась что было сил обратно. Васеньку утешать.
Открыла дверь в свою избушку и, привычная ко всякому смраду, удивленно заткнула нос. Вонь стояла невыносимая. Внутри было тихо и темно, все окна зашторены. Ничего не разобрать. Постепенно глаза различили – Василий стоит посреди комнаты без штанов, руки в бока. Смотрит на нее, победно ухмыляясь. Аннушка, сама устав от своего крика, едва слышно хнычет. Мамаша прошла, положила покупки на стол, отступила на шаг и увязла ногой в мягкой куче. Не разобрала. Нагнулась, потрогала, выпачкала пальцы. С запозданием поняла все и разревелась.
Василий захохотал. Он долго клокотал, даже не думая натянуть штаны. Аннушка заверещала громче, к жуткому смеху отца прибавился ее пронзительный визг. Мамаша не выдержала – трясущимися руками открыла бутылку и глотнула, сморщившись, прямо из горла.
Глава 5
Город и не думал отходить ко сну. Весна будоражила. Покачивала бедрами, бросала кокетливые взгляды, расплывалась в томных улыбках; вслед ей неслись посвистывания, причмокивания и улюлюканье. Одна только Маша Молчанова к чувственным сумеркам была безразлична: сосредоточенно шагала к метро, глядя прямо перед собой и чеканя шаг как солдат. Она не замечала растворенного в воздухе сладострастия – ее мысли блуждали далеко.
Отчего-то весенний аромат напомнил ей день из детства. Далекого, счастливого. Когда мама с папой были еще единым целым и составляли весь ее мир. Разве что книги дополняли эту идиллию. Будущая актриса, маленькая Маша лет с пяти безумно любила читать. Легко переносилась во времени, пространстве и сама становилась героиней книг.
Кажется, это было как раз весной – ответственная семилетка уже готовилась идти в первый класс, разбирала свои полки, чтобы освободить место для учебников. И наткнулась на тоненькую книжицу – «Козетту» Виктора Гюго. Наверное, ее принес папа, а она не успела прочесть. Отец всегда возвращался домой с работы с новыми книгами – приносил для себя и для дочки. В их небольшой квартире было уже не протолкнуться от полок и стеллажей, доверху забитых солидными томами и тоненькими изданьицами, а папа все нес и нес в дом «макулатуру», как шутливо называла эти сокровища мама. Остановиться он не мог – книги были плотью и кровью профессии, которую он любил как саму жизнь.
Машенька долго не могла оторваться от созерцания мрачной обложки. На ней, понуро склонившись, стояла девочка с огромным ведром. В бесформенных башмаках, кое-как подоткнутом, чтобы не споткнуться, взрослом переднике, малышка выглядела нищенкой. На лице ребенка замер испуг. Маша и представить себе не могла, откуда берется такой жуткий животный страх. Она открыла книгу и начала читать. Перед ней в ту же минуту ожили персонажи: противная толстая мамаша Тенардье, доверчивая Фантина и прелестная маленькая Козетта. Через несколько страниц Машенька уже видела себя, босую, с красными, опухшими от холода ступнями, под грязным деревянным столом. Как будто это ее навсегда оставили мама с папой и она должна была прислуживать чужой семье: мести полы, подавать на стол, ходить за водой. Замерзая, она брела по зимней улице в нищих лохмотьях с тяжелым деревянным ведром…
Машенька рыдала так долго и безнадежно, что мама не на шутку перепугалась. Сама успокоить дочку она, как ни старалась, не смогла. Схватила телефон, отыскала в редакции папу и велела ему срочно ехать домой. Отец примчался спасать ребенка, который обливался слезами и не мог никому объяснить, что случилось. Он догадался сам – увидел открытую на середине книгу.
– Это из-за Эфрази?
Машенька не сразу его поняла, посмотрела недоуменно, полными слез глазами.
– Ты плачешь из-за Козетты?
– Да…
– Не надо, это было очень давно, – отец опустился на кровать рядом с дочерью, – примерно сто пятьдесят лет назад.
Не в силах вообразить себе такой промежуток времени, Машенька растирала по щекам слезы.
– Все закончилось хорошо, – успокоил ее отец, – вот послушай.
Прижал дочку к себе крепко, посадил на колени и начал рассказывать о Викторе Гюго, о романе «Отверженные», о Жане Вольжане, который спас Козетту. О том, что и в самом деле давным-давно жила на свете малышка, судьба которой была очень похожа на историю маленькой героини. Отец не подлаживался под возраст дочери – говорил с ней, называя вещи своими именами. Машенька узнала, что незаконнорожденную девочку добрая, но нищая мать отдала на воспитание трактирщикам потому, что не могла одновременно зарабатывать на хлеб и заботиться о ребенке. У малышки был богатый отец, но внебрачная дочь от простолюдинки была ему не нужна. А мать девочки вскоре лишилась работы из-за наговора завистливых товарок и, чтобы платить за содержание дочери, вынуждена была продавать себя. Потом умерла.
– Сейчас детей без родителей нет? – Маша подняла полные слез глаза и с надеждой посмотрела на отца.
– Есть.
– И как же они живут, – она напряглась в его руках, сжалась в комок, – прислуживают в чужих семьях?
– Нет. Живут в детских домах, а государство о них заботится. – Отец печально вздохнул. – Но все равно это не то. Каждому ребенку нужна своя семья и свой дом.
Машенька поняла не все, о чем говорил папа, но в разговорах с ним такое часто случалось. Она привыкла слушать и запоминать, откладывая слова «на потом».