Если б не было тебя - Машкова Диана. Страница 10

– Детский дом – это как детский сад? – Девочка наморщила лобик, заново переживая свои редкие и ненавистные походы в это противное заведение.

– Намного хуже. Там детки живут все время.

– Не ходят домой?

– У них нет дома.

– Давай найдем детский дом, – уголки ее губ опустились, она готова была снова расплакаться.

– Зачем?

– Заберем к нам Козетту.

– Машенька, Козетты там нет. Она только в книге. Конечно, в детском доме много других детей, но тут ничего не поделаешь. Невозможно забрать всех…

В ту ночь Машенька долго не могла уснуть. Повторяла: «тут ничего не поделаешь», и снова заливалась слезами. Она представила себе, как однажды родители забыли и о ней. Просто она стала им не нужна: никто не пришел после полдника в детский сад. Ее оставили там навсегда. И вот уже за окном темным-темно, а она все сидит на жестком деревянном стульчике и ждет. Воспитательница ругает ее, называет обидно «ревой». А она плачет и ждет. Как все дети в этих детских домах. Маша задыхалась – казалось, невыносимое горе вот-вот раздавит ее.

Молчанова и не заметила, как вошла в метро, доехала до своей станции и забрала с парковки машину. Десять минут – и она вдали от городской суеты около любимого дома. Только вот во всех окнах темно. Значит, Дашка до сих пор не приехала из школы? Сердце испуганно забилось.

Не выходя из автомобиля, она набрала номер дочери. Длинные гудки звучали отчетливо, но трубку никто не брал. Она позвонила еще раз. И еще. Тот же результат. В голове бешеной каруселью завертелись травмы, насилия, взрывы, аварии. Дашка не перезванивала. Маша не переставала жать на кнопку «вызов», пока ей не начали отвечать: «Абонент вне зоны доступа».

Девять вечера. На улице кромешная тьма. Где ее дочь?!

Издерганная двухчасовым ожиданием, Маша в сотый раз нервно взглянула на часы и набрала номер телефона – на этот раз не дочери, а Олега.

– Дашки до сих пор нет дома.

– Ты ей звонила?

– Сто раз.

– И что?

– То абонент недоступен, то трубку не берет.

– Достала…

Это сцеженное сквозь зубы слово не предвещало ничего хорошего.

– Может, она телефон опять потеряла?

– И часы во всем городе встали?! Она в шесть должна быть дома! Жди. Скоро приеду.

Маша ходила из угла в угол. Сердце от страха колотилось в горле. Друзей дочери она давно обзвонила – и одноклассниц, и соседских ребят, с которыми Дашка обычно гуляла. Никто не знал, куда могла подеваться Даша. Уже не в первый раз она забывала о времени и находила абсурдные объяснения своим опозданиям. Но раньше хотя бы трубку брала!

При каждой новой выходке дочери Маша ругала себя: нужно было лучше воспитывать, бросить работу, в конце концов, и все время быть рядом. Чувство вины уничтожало последние капли самообладания. Бессилие превращало ее в мегеру – не в состоянии добиться послушания от дочери, она выходила из себя: начинала орать, хлопать дверьми. Привычная к подобным спектаклям Дашка никак не реагировала на очередной срыв – продолжала гнуть свою линию: «что хочу, то и делаю». Ей было невдомек, что мать теряет терпение не от банальной злости на дочь, а от чудовищного страха за нее и беспомощности.

– Явилась?! – Олег ворвался в дом как смерч. В военной форме и огромных сапожищах. Под щетинистыми щеками вверх-вниз ходили желваки. Выглядел он устрашающе.

– Нет.

– Закрутилось-понеслось!

– Олег, ты только…

Он уже не слышал ее. Бросив у порога портфель, выскочил на улицу и зашагал к выходу из поселка. Где он был, Маша так и не узнала. Оставалось догадываться, что поставил на уши местного начальника охраны, а заодно и всех его подчиненных. Но если бы дочь была неподалеку, об этом знали бы ее друзья. К полуночи Олег вернулся домой один. Злой как черт.

– Молодец, воспитала! – бросил он жене и, сорвав с себя сапоги, скрылся в спальне.

Машу трясло. Она непрерывно набирала номер дочери и слушала длинные гудки. Жива ли она?! В чьих руках сейчас телефон, на который она звонит? Воображение рисовало жуткие картины. Сбросив звонок, трясущимися пальцами, она стала набирать эсэмэс: «Где ты?!?! В состоянии написать родителям?» Уже готовила себя к самому страшному. Но вдруг получила ответ: «Все нормально, останусь у подруги, утром буду дома. Я в порядке».

Она жива! На мгновение Маша почувствовала огромное облегчение, а потом, почти тут же, ярость. Она чуть с ума не сошла, дозваниваясь до дочери, а та, оказывается, просто не желает с ней говорить. Да еще и лжет – ее нет ни у одной из подруг. «Позвони! Срочно!» – написала она. «Нет», – вот и весь разговор. «Даша, что за подруга? Пришли мне адрес! Иначе с полицией начинаем тебя искать». И на этот раз ответ пришел молниеносно: «Ты ее не знаешь. Зачем вам полиция? Я останусь здесь, со мной все хорошо. Утром приеду. Спокойной ночи». И телефон замолчал. На всю ночь.

Обезумев, Маша писала и писала километровые сообщения. О том, что ни на секунду не сможет уснуть, о том, что не заслужила такого, о том, что каждый человек, который возомнил себя взрослым, обязан думать о чувствах других. Дочь не отвечала. Исчерпав словарный запас, Маша, трясясь всем телом, как на ледяном ветру, поднялась в спальню. Олег лежал в постели с книгой в руках. Маша успела заметить, что глаза его неподвижно смотрят в одну точку на бессмысленно раскрытой странице.

– Вернулась?

– Нет, ответила на сообщение.

– Ну и что?

– Она… Написала… – было непросто произнести это вслух. – В общем, Даша останется ночевать у друзей.

– С какой это стати?! Ей всего четырнадцать лет!

Маша знала, что муж на миллион процентов прав. Нельзя мириться, попустительствовать нельзя. Их авторитет в глазах дочери и так несся в черную бездну со скоростью кометы. Дашка вдруг вообразила себя независимым человеком, который может вытворять все, что вздумается, и не вспоминать об ответственности. Конечно, она, Маша, виновата сама. Ей всегда казалось, что воспитать личность можно только в условиях свободы выбора и мнений. Никаких наказаний, только беседы. Жизнь показала, что обойтись одной деликатностью нельзя: строгость нужна не меньше. Вот только где теперь ее взять? Даша успела привыкнуть к безнаказанности.

– У тебя есть человек, который может по номеру телефона вычислить местонахождение?

– Ты даже точно не знаешь, где она?!

– Нет.

– Докатились!

– Олег, мне нужна помощь…

– Есть люди. Но не в пятницу ночью.

– Может, в полицию?

– Не смеши. Она отвечает, значит, жива-здорова… Там умеют искать в основном по больницам и моргам.

Всю ночь Маша просидела на кухне, глядя в окно и каждые десять минут набирая номер дочери. Он по-прежнему был отключен. Маше было о чем подумать. Олег тоже не спал. Несколько раз одевался, выходил на улицу, потом возвращался. К утру оба были похожи на зомби. Маша посмотрела в зеркало и не узнала себя. Старая кожа. Опухшие веки. Красные пятна на лице, словно бы ей было семьдесят лет. Неужели от нервов? Она не помнила, когда в последний раз проливала так много слез. Кажется, в Дашкином беспокойном младенчестве. Пока дочь была маленькой, постоянно болела, Маша сходила с ума от страха за ее жизнь. С тех пор мало что изменилось. Разве что причины переживаний стали другими, а суть все та же.

Дочь вернулась домой в полдень и попыталась сделать вид, что происходящее в порядке вещей. Бросила короткое «привет» в глубину дома и вознамерилась проскользнуть мимо родителей незамеченной. Скинула ветровку, ботинки, стрелой метнулась в туалетную комнату. Маша ждала. Сидела за большим обеденным столом в гостиной и смотрела на чистый лист бумаги. Сейчас или никогда! Только бы не сорваться.

– Нужно поговорить, – произнесла она, как только Даша вышла из своего укрытия.

Дочь молча прошлепала босыми ногами по кафельному полу и уселась, с напускной храбростью глядя матери в лицо. Маша не отвела взгляда, хотя это было непросто: на нее смотрели наглые чужие глаза. Разнузданная, похожая на уличную девку, Даша теперь совсем не была похожа на ее дочь. Еще полгода назад красивое юное личико обрамляли густые длинные волосы потрясающего оттенка. Все завидовали этой солнечной шевелюре. Стоило Маше появиться с дочерью на людях, как тут же подбегали фотографы, стилисты, продюсеры. Все как один твердили о карьере модели, а Маша, польщенная и гордая, улыбалась. «Пусть девочка решает сама». Она всегда позволяла Даше делать выбор: не могла и не хотела давить. А теперь… Красный короткий «ежик» сердито торчал над изменившимся до неузнаваемости лицом. Волосы выпадали пучками, стали редкими и сквозь них просвечивала теперь беззащитно-белая кожа головы. Реактивная краска, которую дочь раздобыла неизвестно где и без ведома матери, сделала свое дело. Мочка уха тоже была навсегда изуродована: в ней красовался стальной туннель, сквозь который виднелась покрытая светлым пушком ребячья шея. Пирсинг в носу и губе завершал уродливый образ. Как ни уговаривала мать не портить красоту, когда впервые услышала от Дашки о «крутости» татуировок и пирсинга, как ни распиналась о вреде проколов, растяжек и красок, дочь втихаря делала по-своему. Каждый раз, обнаружив новое «украшение», Маша лишалась рассудка. Не умела справиться с чувствами и орала, ругала, билась в истерике. Была на грани – еще чуть-чуть, и в ход пошли бы кулаки: только нечеловеческое усилие воли помогало ей сдерживаться. До поры до времени мать не понимала, откуда появляются проколы и растяжки: на пыточные салоны у Даши попросту не было денег. Ни она, ни Олег не давали ребенку серьезных сумм. Но когда, ошалев от ярости, Маша вытряхнула на пол содержимое Дашкиного школьного рюкзака и нашла там медицинские иглы, перекись водорода, левомеколь, расширители и хирургические перчатки, все стало ясно.