Алиби - Пеев Димитр. Страница 29

Да, действительно, все это заслуживает самого внимательного анализа.

Каменов скрывался не для того, чтобы избежать ареста. Точнее — не только поэтому. Он хорошо понимал — ведь он же адвокат, — что улики против него. Вероятно, он знал или подозревал, кто подстроил ему эту ловушку. Но почему он не сообщил в милицию? Почему не пришел и не рассказал все, что знал? Как бы это помогло следствию! Почему он не доверился хотя бы своим друзьям? Григоров — судья, Лютичев — член партии, активист. Может быть, Каменов не выяснил до конца некоторых обстоятельств? Выжидал. В тот последний вечер он сказал, что сестра уезжает и он уйдет из дома Лютичева. Не для того, чтобы искать новую квартиру, где можно было бы скрываться. В этом не было необходимости. Более подходящего убежища, чем дом старого друга, который живет один, он не смог бы найти. Значит... значит, он пришел к какому-то решению. Может быть, он нашел человека, которого искал... Или решил наконец пойти в милицию. Но за ним следили. И этой же ночью убили. Это что — опять совпадение? Конечно, нет. Они его убили, так как он стал опасен для них. Да-а...

Только сейчас Ковачев пришел в себя и огляделся. Он находился в глубине соснового леса. Вокруг никого не было. Он остановился, вдыхая полной грудью свежий влажный воздух. Так он стоял несколько минут, пока не почувствовал головокружения. Шатаясь, сел на скамейку. Вытащил сигарету и закурил — первую в этот день. Попробовал не думать, по крайней мере некоторое время, о деле, «проветрить» мозги. Но вскоре поднялся и пошел в сторону города. И мысли снова закружились в его голове.

В среду Каменов был с фотокарточкой у Лозенского; во вторник — у Гавриловой и спрашивал ее о Костове; в понедельник — в Пазарджике, у родителей Якимовой. Да, это еще один странный факт, который он упустил из виду. Влахов тоже не обратил на него должного внимания. А факт, действительно, странный, совсем не логичный. Влахов высказал предположение, что Каменов решил бежать и по пути заехал к родителям Стефки, чтобы узнать, преследуют его уже или нет.

Но теперь, когда стало ясно, что Каменов никуда не убегал, как объяснить его поездку в Пазарджик? Он ездил туда специально, чтобы встретиться с родителями Якимовой, и, как рассказал Андон Якимов Доневой, вел обыкновенный разговор. Так ли было на самом деле? Да, этот вопрос нужно выяснить. Непременно. Все равно здесь ему делать больше нечего.

Приняв решение ехать в Пазарджик, Ковачев ускорил шаг. Как далеко он ушел!.. Вот так прогулка! И он повернул по аллее направо, чтобы сесть на троллейбус.

Как он и ожидал, полковник был уже в своем кабинете.

Ковачев коротко доложил ему о своем решении. Марков выслушал его, не задавая вопросов, и отрубил:

— Возьми мою машину и сразу поезжай. Я тоже поехал бы. Но не могу. Из-за Хаджихристова... Ты меня понимаешь?.. Его должность действует мне на нервы.

Через два часа зеленая «волга» въехала в Пазарджик. Шофер легко нашел улицу. Ковачев попросил его подождать в ближайшем переулке и пешком пошел к дому Якимовых.

Домик издалека привлек его внимание. Два кирпичных воротных столба были обленены некрологами. Он вошел во дворик. Красивые, хорошо ухоженные цветы скорбно контрастировали с черным крепом, обрамлявшим некролог на входной двери. Под звонком была прибита блестящая медная дощечка:

«Андонъ Якимовъ — агрономъ».

Ковачев позвонил и стал ждать. Это посещение было для него нелегким. Ему придется разбередить свежую рану родителей, мучить их бессмысленными для них вопросами.

Послышалось шарканье шлепанцев. Кто-то долго, не издавая ни звука, смотрел в «глазок». Потом щелкнул ключ, дверь приоткрылась, и в щели показался сухой маленький старичок. Он, наверное, всегда был худым, но сейчас казался скелетом, обтянутым пергаментом. Белая борода только усиливала это впечатление.

— Вам кого?

— Товарища Андона Якимова.

— Это я. Что вам угодно?

Дверь оставалась лишь чуть приоткрытой.

— Я приехал из Софии, из Министерства внутренних дел, в связи со смертью вашей дочери.

Лицо старика болезненно передернулось.

— Я прошу вас принять меня.

— Подождите немного во дворе. Сейчас я приглашу вас в дом.

Поколебавшись, Якимов закрыл дверь. Щелкнул ключ. Старик словно хотел отделаться от неприятного посетителя.

Ковачев шагал по дорожке. Желтый свежевыкрашенный дом, ухоженный сад говорили о заботливых хозяевах, которые уделяют им много времени и труда. Андонов, наверное, пенсионер и целыми днями сидит дома. Выходит только для того, чтобы поработать в саду.

Хотя было тепло, все окна нижнего этажа были закрыты. «Не хотят слышать шума окружающей жизни, — подумал Ковачев. — А вверху, наверное, живет другая семья».

— Проходите, товарищ, — пригласил его старик.

Он надел ботинки и какой-то старый серый халат. Они вошли в гостиную. Внутри было прохладно. Пахло геранью, ладаном. За стеклянными дверцами буфета виднелись аккуратно расставленные чашечки кофейного сервиза. Вокруг квадратного, накрытого плюшевой скатертью стола стояли мягкие стулья. На стенах висели семейные портреты, несколько литографий. Они сели, не сказав ни слова.

Вошла пожилая круглолицая женщина. Раньше она, очевидно, была очень полной. Теперь щеки ее отвисли, под глазами легли синие мешки. Ковачев встал, чтобы поздороваться.

— Это моя жена, — представил ее Якимов.

Женщина боязливо подала руку. Глаза ее были полны слез. Она нервно всхлипнула, закрыла лицо платком и заплакала.

Ковачев увидел, что старик тоже не в силах сдержать слез. Он не думал, что его визит начнется так тяжело.

— Не плачь, Блажка, — пробовал утешить жену Якимов. — Успокойся. Или лучше уйди. Я поговорю с товарищем.

— Нет, я останусь, — глухо произнесла жена. — Хочу послушать. Хочу узнать все. Я не буду больше плакать.

И она решительно вытерла слезы, подняла голову и посмотрела на посетителя покрасневшими глазами.

— Поверьте, — начал смущенно Ковачев, — мне очень неприятно и тяжело. Я уважаю вашу скорбь, и если бы это не было необходимым, то никогда бы не позволил себе...

— Ничего, товарищ, ничего, — сказал старик. — Вы не обращайте внимания, говорите.

— У вас в понедельник был Каменов.

— Он... он...

Лицо Якимовой сжалось в болезненной спазме. Подбородок затрясся. По щекам потекли слезы.

— Как он мог!.. Прийти в дом...

Старик тоже заплакал.

Они думали, что это Каменов убил их дочь.

Ковачев почувствовал, как комок подступил к горло.

Нельзя так, нельзя! Плохое начало. Он овладел собой. Его чувства словно окаменели. Разум снова заговорил во весь голос.

— Не осуждайте его, — сказал он твердо.

— Вы его поймали? — спросила Якимова.

— Слави тоже убит. Он, как и ваша дочь, может быть, стал жертвой того же преступника.

Словно ледяной ветер дохнул в лица родителей и высушил их слезы. Окаменев, они смотрели на Ковачева недоумевающими глазами.

— Как, это не Слави? — обронила, наконец, Якимова, с трудом произнеся имя Каменова.

— Нет. И чтобы мы могли установить, кто преступник, вы должны нам помочь. Поэтому я и приехал к вам.

Он подождал, пока они придут в себя от неожиданности.

— Мы знаем, что Слави Каменов был у вас в прошлый понедельник. Разговор был короткий, так сказать, общий. Он вам ничего не сказал о несчастье. Прошу вас, подумайте и вспомните все до мельчайших подробностей об этом разговоре. О чем он вам говорил, о чем расспрашивал, что он делал здесь, у вас, во время своего странного посещения. Это очень важно. Именно подробности, незаметные на первый взгляд подробности, могут оказаться особенно важными. Вы меня понимаете?

— Понимаем, товарищ, — тихо сказал старик.

— Мы постараемся вспомнить все.

Они снова замолчали. Посмотрели друг на друга, как бы молча советуясь, кому начать. Потом Якимов нервно дернул плечом и сказал:

— Он приехал в обед, в понедельник, двадцать шестого. Мы еще ничего не знали. Сказал нам, что приехал рано утром на машине своего клиента на слушание дела в Пазарджике. После решил зайти к нам.