Завоеватель - Иггульден Конн. Страница 49

Тремя четвертями мили ниже, на дне чаши, сунские воины в сверкающих доспехах ждали, выстроившись ровными шеренгами. Они видели, что творится на холме, но стояли как статуи, колыхались лишь знамена. Хубилай услышал, как канониры выкрикивают приказы. Направление ветра они определяли по тем же знаменам. Сунцы начали скандировать, особо выделяя четвертую строфу. Чуть ли не синхронно воины и стонущие помощники подняли металлические орудия. Пока ветер не переменится, ядра полетят прямо.

Хубилай поднял руку – воины зажгли четыре свечи и заслонили их от ветра, а канониры готовились пожечь камышинки, наполненные тем же порохом. Камышинкой протыкали мешок с порохом, и от искры ядра уносились ввысь.

Хубилай опустил руку, чуть ли не трепеща от волнения. Раздался звук, не сравнимый ни с чем – даже гром гремит не так ужасно. Каждая металлическая пасть изрыгнула дым и пламя, едва различимые ядра взмыли вверх. Царевич видел их очертания. Сердце забилось быстрее: он понял, что ядра наверняка долетят до сунцев. Когда это случилось, он разинул рот, но ядра упали слишком далеко, чтобы оценить урон, который они нанесли.

На миг воцарилась тишина, потом все, кто видел тот залп, закричали, а остальные канониры пришпорили коней, чтобы скорее подняться на вершину. Враги вполне досягаемы! Либо сунцы недооценили преимущества стрельбы сверху вниз, либо монгольский порох оказался куда лучше сунского.

Хубилай выкрикивал новые приказы. Ему не терпелось использовать внезапное преимущество. Медленно, до чего же медленно канониры поднимают тяжелые молоты и выбивают деревянные подпоры, а другие поднимают дула, чтобы освободить место!

На дне чаши затрубили в рог, среди внезапной суматохи посыпались взаимоисключающие приказы. Одни сунские военачальники решили, что нужно лишь отступить к прииску. Другие, видевшие, как над головой пролетают ядра, зло кричали и показывали на вершину склона. На равнине безопасных мест нет, сунцам оставалось либо контратаковать, либо бросать прииск и уходить из зоны обстрела. Во втором случае Хубилай собирался быстро подтянуть свои тумены и захватить вражеские пушки. Он затаил дыхание: его канониры приготовились к новому залпу.

Раскаты грома – и полированные каменные ядра поскакали по сунским рядам. Воинов и коней приминало, словно прижигало раскаленным металлом. Ядра угодили в две пушки, которые опрокинулись, давя людей. Хубилай ликовал, а его канониры работали, обливаясь по?том.

Ядра посыпались чаще, вспарывая сунские ряды. Канониры будто старались перещеголять друг друга. Вот у одной из монгольских пушек взорвался лафет. Хубилай обернулся и с ужасом увидел, что канонир погиб. Еще один погиб, потому что его коллега не успел остудить лафет банником-протиральником. Мешок с порохом взорвался прямо в руках у несчастного канонира, которому не терпелось его вскрыть. Пламя мигом пробежало по его телу и спалило дотла. Безумная канонада стихла: страшный урок усвоили.

Хубилай стоял слишком далеко и лица Баяра не видел, но хорошо представлял настроение своего военачальника. У них есть оружие, способное уничтожить город, и возможность использовать его против неподвижного врага. Мощь пушек потрясла воинов, Хубилай гадал, по силам ли им теперь молниеносный рейд в тылы врага.

Сунцы несли огромные потери, но вновь сомкнули ряды. Впрочем, Хубилай не верил, что они долго продержатся под смертоносным огнем. Сунскому командиру он точно не завидовал. Царевич думал, что сунцы отступят, но они не сходили с места, пока красные когти терзали их ряды. Хубилай глянул на ближайшую горку ядер и закусил губу: осталась лишь дюжина. Ядра тяжелые, вручную не придвинешь, а несколько телег сломались по дороге. Хубилай завороженно смотрел, как гора тает. Вот в дуло вложили последнее ядро и в последний раз протерли лафет. Пар зашипел, затрещал над канонирами и потянулся к огромному облаку, скрывавшему почти весь склон. Хубилай злился: облако заслонило ему обзор и долго не рассеивалось. Канониры сделали последний залп, большинство орудий затихло, и воины Хубилая гордо вытянулись по стойке «смирно». Громыхнуло еще несколько пушек – после побоища их голоса вдруг показались неуместными.

Настроение у Хубилая резко изменилось: способность истреблять противника исчезла. В воздухе клубились серные пары. Пришлось дожидаться, когда ветерок развеет их и вернется видимость.

Наконец дым рассеялся, и стало видно, что сунцы понесли колоссальные потери. Тысячи воинов собирали убитых, а их командиры объезжали ряды, подбадривали их и показывали на вершину склона, вне сомнений убеждая, что худшее позади. Хубилай нервно сглотнул. Это не победа. Вдали он разглядел сунских канониров, суетящихся вокруг своих орудий. Время замедлилось. Поднимая руку, Хубилай слышал каждый удар своего сердца. Туменам нужно пройти полмили, это сто двадцать – сто восемьдесят ударов, Хубилай прочувствует каждый из них. Он громко отдал приказ – и всадники, пришпорив коней, мигом взлетели на вершину склона. Тумены неслись мимо, а Хубилай не двигался, понимая, что должен хранить спокойствие, следить за всеми, читать битву и делать выводы, благо сунцы такой возможности лишены.

Монголы устремились на врагов, и те, вынужденные неподвижно стоять в самый ужаснейший момент своей жизни, ответили злобными криками. Хубилай окликнул знаменосца, и тот поднял флаги, при виде которых Урянхатай и Баяр развернут атаку по флангам.

Ударами сердца время не меряют. Хубилай прижал палец к шее; сперва вообще ничего не почувствовал, потом нащупал бешеный пульс. Нет, он для отсчета не годился. Всадники неслись вниз по холму, впереди них летели черные иглы стрел, – новый ужас для сунцев, которые по-прежнему не двигались с места, ожидая еще большего сближения с противником.

При первом залпе сунских пушек Хубилай поморщился. Он смотрел сверху вниз и видел, как ядра прорезают ряды галопирующих всадников. Тумены спустились на равнину с невероятной скоростью и, пока сунцы перезаряжали орудия, засы?пали их стрелами. Вражеские канониры падали быстрее, чем их заменяли. Тумены Баяра и Урянхатая спустились по флангам и остановились в двухстах шагах от врага. Вновь полетели стрелы, выпущенные из луков, слишком тяжелых для всех, кроме монголов. По флангам пушек не было, но большинство лучников Хубилая с пятидесяти шагов попадали в яйцо. С двухсот шагов они поражали человека, а лучшие из них – любую цель.

Тысячи воинов неслись по склону мимо Хубилая – целый тумен спешил на равнину, не желая оставаться в стороне от битвы. Отдыхающие канониры желали им удачи, понимая, что свою роль уже сыграли. Вот вниз ускакал последний воин, и царевич почувствовал, что весь дрожит. При нем осталось лишь двадцать охранников и мальчишка-барабанщик на верблюде. Снизу его мог видеть любой сунский военачальник, а поле боя целиком мог наблюдать лишь он, Хубилай. Царевич собрался отдать новые приказы, но в этот момент они лишь помешали бы.

Хубилай привстал в седле, чтобы ничего не упустить. Сколько же у него новых мыслей, сколько планов! Нужно поставить кузни и выковать железные ядра. Непросто отлить ровный шар без шероховатостей, которые могут зацепиться за дуло и взорвать пушку или изменить направление ядра. Железо нужно нагреть, чтобы стало жидким, как вода, а для переносных горнов такие температуры недостижимы. А если использовать плавильню с прииска? Камень полировать куда проще, но работа занимает целые недели, и, как только что убедился Хубилай, почти весь годичный запас ядер можно расстрелять за одно утро.

Он потряс головой, чтобы остановить бешеный ход мыслей. Войско сунцев сжималось: их теснили со всех сторон. Больше половины погибли, а почти все, кто носил знаки отличия, уже остыли, нашпигованные стрелами. Атакующие с флангов опустошили свои колчаны. Едущие в арьергарде рванули вперед, выставив копья, чтобы нагнать, кого получится. Следующий ряд обнажил мечи, и даже издали Хубилай услышал боевой клич.

Хулагу устал. С тех пор как сгорел Багдад, он уже несколько месяцев занимался управлением обширного района. Проник в Сирию, занял Алеппо, разбив небольшую армию и несколько курдских племен, грабивших окрестные города. Правители Дамаска сами явились к Хулагу задолго до того, как тот напал на город. Горький урок Багдада не пропал даром, и Дамаск сдался, не успев пасть жертвой монгольской ярости. Царевич посадил нового правителя и, ограничившись несколькими знаковыми казнями, город фактически не тронул.