Чижик – пыжик - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 19

— Бля! А я думаю, где тебя раньше видел?! Правда, я тогда совсем еще сопляком был…

Он и сейчас был сопляком, шестнадцатый шел, хотя выглядел не меньше, чем на восемнадцать. Но это не важно. Главное, что знал меня по воле как своего парня, кореша Вэки, который здесь сумел поставить себя.

— Тогда другой базар, — произнес Яра. Ему самому хотелось разобраться по мирному и не сплоховать, не показать, что испугался меня. — Надо это дело обмыть. Боксер, распорядись, чтобы чифирь подогнали. — Он развел руками. — Пока больше нечем угостить. Была водяра, как раз в тот день, когда ты…

В каптерку ввалилась вся его гвардия — захлопала пизда в ладоши, когда музыка ушла. Видимо, шныренок ожидал, что я разделаюсь с Ярой и сразу выйду. Я не появился — и он подстраховался. Шобла удивленно смотрела на своего вожака, который, улыбаясь, сидел со мной за столом.

— Он, оказывается, свой, — сообщил им Яра. — Кореш Вэки.

Еще минут через пять в каптерку влетел отрядный — шныренок подстраховался еще раз. Болячка теперь была у Геращенко на нижней губе. Он тупо уставился на кружки с чифирем. Едим-пьем вместе, значит, все свои, блатные. Отрядный перевел взгляд на меня, пытаясь сообразить, за какие такие заслуги братва приняла меня. Так и не скоцал. Потом ему настучат. Но это будет позже. А в тот момент он взял ближнюю кружку, понюхал, заранее зная, что это чифирь, приебаться не к чему, и рявкнул на полную свою громкость:

— А ну, марш на строевые занятия!

Ира сидит боком ко мне, закручивает волосы узлом на затылке. Выбритая подмышка словно бы припорошена серой пылью. Тяжелая грудь с пожухшим соском колышется мягко, томно. Зато волосы на лобке торчат боевито, ищут, кого боднуть. Утром встанешь, сиськи набок, вся пизда взъерошена. Сейчас правда, не утро, а вторая половина дня, самое начало вечера. Ирина, почувствовав мой взгляд, поворачивается и спрашивает, наставив сиськи, как гранатометы:

— Поедем поужинаем?

Под глазами у нее темные, набрякшие полукружья, а веки красные и припухшие. Полукружья — это от ебли, а ревела — до того.

— Поедем, — отвечаю лениво.

— В наш ресторан?

— В ваш.

Особого желания сидеть в компании ее нудных и бестолковых приятелей у меня нет. Просто частично компенсирую ей ущерб. Полчаса назад я сломал у нее стерженек. Это опора, помогающая бабе стоять по жизни. Пока не встретит мужика, на котором с радостью повиснет. При условии, что он сломает этот стерженек. Баба будет защищаться до последнего, скорее даст себя изнасиловать. Бросят ее — с целым стерженьком выстоит, а со сломанным окажется в грязи: по рукам пойдет, запьет или сядет на иглу. Со временем перелом срастется и станет тверже, чем был, и еще труднее будет сломать. Но сделать это надо обязательно, иначе сломает тебя. И тогда тебе прийдется висеть на ней. Я висеть не умею. Мне нравится ломать бабе все, от целяка до стерженька. И даже прическу, хотя именно ее французы трогать не рекомендуют. Она и была поводом для ломки. Впрочем, повод не важен. Главное, чтобы ты был неправ, но заставил сделать по-своему. На полученную от меня капусту Ира сходила в парикмахерскую, где из нее сделали пародию на овцу. Когда не хватает извилин внутри, их делают снаружи. Хотел я у нее спросить: луку поела или так охуела?! И еще потребовала, чтобы я прыгал и визжал от восторга. Это разозлило меня не меньше, чем прическа.

— Иди в ванную и уничтожь это безобразие, — сказал я голосом, словно вынутым из морозильника.

— Ты пошутил, да?! — Ира весело вертелась перед зеркалом. — Мне она очень идет!

— С таким причесоном ты выглядишь глупее овцы, на которую стараешься походить. Быстро в ванную!

До нее, наконец, дошло, что я не шучу.

— Тебе не нравится? — спросило само огорчение.

— Нет.

— Ты просто не привык. Вот увидишь, когда я надену вечернее платье…

— Хоть фуфайку! Но этой прически чтоб не было!

Больше я ничего не говорил в течении тех минут пятнадцати, пока она уговаривала меня, нажимая по очереди на все эмоции. Когда добралась до угроз, я взял ее за руку и потащил в коридор, чтоб не ебала клопа, он и так красный.

— Мотай домой и ходи там, какая хочешь, — сказал я, открывая дверь. — С этой прической ко мне не приезжай.

На самом деле выбор ей надо было делать между мной и своим стерженьком. Выбирать — это бабам, как веслом по пизде. Жаба их давит, жалко терять и то, и другое. Ира заревела, предоставив решать мне.

Я закрыл входную дверь и открыл в ванную. Засунув кучерявую голову под струю теплой воды, подержал минут пять. Вот и все — стерженек сломан. Теперь я для нее не только первый, но и единственный.

Как ни странно, после водных процедур мы довольно бурно поеблись. Последнее время я начал подутихать к Ирке, а после размолвки появилась такая же, если не большая, острота, как в первый раз. Даже пизда мне показалась уже, чем была ночью. И намного горячее.

Теперь в Ириной красивой голове отложится практический опыт: даже если мужчина неправ, все равно потом ей будет приятно.

Что она и демонстрирует, семеня в ванную со счастливой улыбкой на личике. Над ягодицами у нее ямочки, которые как бы подпрыгивают при ходьбе. Ножки стройные, точеные. Непонятна ее любовь к длинным юбкам и платьям. Раньше я считал, что такая одежда — удел кривоногих. Она уже не стесняется расхаживать передо мной голяком. Значит, поверила в свое тело, что для баб — и в себя.

В кабак она рвалась, чтобы похвастать перед Галкой, какая я скотина. В парикмахерскую они вдвоем ходили, подружка тоже за овцу канает. Но этой идет, подчеркивает ее беспросветную глупость. Глаза у нее стали по полтиннику, когда увидела прическу Иры.

Рыжий Гена по-прежнему болтал без умолку. У меня появилось подозрение, что говорит он то же самое, что и несколько дней назад. Никто его не слушает, поэтому можно повторяться до бесконечности. Очкарик принялся сверлить Иру взглядом, как прокурор рецидивиста. Петя видел лишь бутылку. Сегодня стол был побогаче. Нет худа без добра: обвинив Петю в краже, родители стали больше ему отстегивать денег.

— Ну, что — нашли вора? — спросила его Ирка, наблюдая за мной краем глаза, переполненного скачущими чертиками.

Ха-ха — три раза! Если хочешь ты мне дать, меня за хуй дерни, если хочешь ты поссать, мне в ладоши перни. Меня на допросах и очных ставках крученные-перекрученные мусора не могут поймать, а у этих шерлокхомсов и подавно не получится.

— Нет. И не ищут. Мутерша мне поверила, а предок… — Петя не закончил, запил обиду горькой.

— Надо же, подгадали прямо под твой отъезд, — продолжает Ирка.

— Не уехал бы, ничего бы и не случилось, — авторитетно заявил очкарик. — Они работают системой обхода. Звонят в дверь и, если никто не открыл, взламывают и обворовывают.

— Дверь не взламывали, — сообщил Яценко.

— Отмычкой открыли. Есть такие спецы! — захлебываясь от восторга, сообщил рыжий.

Ира смотрит на «спеца», ждет, что я свою хорошую по пизде калошею. Я бы дал, но ведь понравится, потом за уши не оттянешь. Да и кроме нас с ней, никто не верит Петюне, думают, что это он родителей обворовал.

— Предок собирается поставить квартиру на сигнализацию, — сообщил он.

Жаль! Я бы еще раз наведался к ним, обчистил по полной программе. Это была бы компенсация за тот неполный год, что я провел из-за них в неволе.

Ире неймется — закурила. Дым выпускает медленно, демонстративно и как бы не замечая меня. Пусть повыпрашивает. Я умнее отомщу. У каждой бабы всегда есть Соперница. Это может быть совершенно незнакомая баба, но именно к ней твоя подруга испытывает непреодолимое отвращение. Сегодня пришла в кабак такая, на которую Ирина смотрит, как вор на пидора. Пышнотелая шатенка с ярко-красными губами, за которыми лица не видно, и жопой большой, за ночь не обцелуешь. Я свой хуй не на помойке нашел, на такую бросился бы разве что с очень большой голодухи, а сейчас иду и приглашаю на танец. В моих объятиях она ощущает себя раза в три красивее, чем на самом деле. Ведь такой шикарный мужчина пригласил! А уж для ее ебаря — фраера в клоунских, разноцветных одежках — она становится ожившей мечтой. Я церемонно возвращаю ее ему после танца, и он сразу начинает штыбовать ей, какая она шлюха и как он прощает, потому что любит. Шатенка его не слушает, провожает меня взглядом.